Владимир Шигин - Неизвестная война императора Николая I
Мы не знаем, вспоминал ли впоследствии Казарский о своей встрече с Пушкиным. Думаю, что вспоминал, так как к этому времени Пушкин уже был всероссийской знаменитостью, и общение с ним ни могло не оставить след в душе моряка. Ну а то, что Пушкин вспоминал о Казарском, и не только вспоминал, об этом мы можем сказать с полной уверенностью.
В свое время пушкинистами был расшифрован один из рисунков Пушкина на полях черновиков. Рисунок достаточно сложный, в два ряда друг над другом изображены пять мужских профилей. Сегодня ученые-пушкинисты установили всех, кто был изображен на этом рисунке. Результат просто потрясающий! Итак, в нижнем ряду изображены двое — Даль и Зайцевский. С Далем мы уже знакомы, Зайцевский — герой штурма Варны, вместе с Казарским произведенный за подвиги во флигель-адъютанты, а кроме этого неплохой поэт и почитатель Пушкина.
Еще интересней для нас верхний ряд, в котором Пушкин нарисовал один подле другого три портрета. Рукой поэта справа налево изображены: некто Фурнье, Сильво и… Казарский! Кто такой Фурье? Фурнье де Бафлемон был французом и состоял учителем в семье генерала Раевского. Вместе с семьей Раевского и Пушкиным он путешествовал по югу России в 1820 году, затем встречался в Кишиневе и состоял в переписке в Одессе. О капитане 2-го ранга Сильво мы уже писали выше.
Весьма любопытен для нас и портрет Казарского. До этой находки пушкинистов был известен только один парадный портрет командира брига «Меркурий», где он изображен в фас, со скрещенными руками. Теперь мы в точности знаем, как выглядел национальный герой России в профиль.
Итак, четверо, четверо из пятерых, кого нарисовал в своей достаточно сложной композиции поэт, — реальные исторические личности, что всех их связывало. Трое из них — морские офицеры, одновременно служившие на Черноморском флоте, причем в одних и тех же мичманских чинах и, безусловно, между собой хорошо знакомые. Двое из них герои войны 1828—1829 годов и любимцы императора, третий не побоялся бросить вызов адмиралу Грейгу и его всесильной сожительнице. При этом Даль был достаточно близким другом Пушкина, Зайцевский — хорошим знакомым, с Казарским поэт был знаком совсем немного. Что касается Фурнье, то он, по свидетельству современников, был весьма храбрым человеком, участвовал в дуэлях и был остер на язык, за что даже привлекался по делу декабристов, но потом, за отсутствием доказательств, был освобожден из-под стражи. И Фурнье и Сильво отчаянные дуэлянты, благородные и храбрые. Так что же объединяет всех пятерых? На мой взгляд, всех пятерых персонажей пушкинского рисунка объединяет одно — все они в его глазах БЕЗУСЛОВНЫЕ ГЕРОИ!
Ну а что же явилось поводом к написанию рисунка? Дело в том, что Пушкин написал свой пятипортретный рисунок в 1830 году, именно тогда он встретился в Петербурге с Казарским. В том же году (это зафиксировано биографами поэта) Пушкин был накоротке и с Зайцевским. Свидетельством тому письмо 1830 года О.М. Сомова В.Г. Теплякову из Петербурга: «Пушкин, князь Вяземский, барон Дельвиг и Зайцевский вам кланяются». Итак, в каком-то салоне, на приеме или на балу Пушкин встречает двух только что назначенных молодых флигель-адъютантов и георгиевских кавалеров Казарского и Зайцевского. Как это обычно бывает, в разговоре они вспоминают и общих знакомых — прежде всего это Фурнье, известный своим дерзким характером и несколькими дуэлями, о которых в Одессе и Николаеве ходило тогда много разговоров. Помимо этого вспоминают и Даля. У бывшего мичмана, а сейчас военного хирурга и любителя российской словесности, главный подвиг — это отчаянное противоборство с семейством Грейга. В глазах поэта все четверо — несомненные храбрецы, которым Пушкин хотел бы подражать. К ним он приравнивает и своего литературного любимца Сильвио. Именно такой мне видится нить рассуждений великого поэта, когда он в раздумьях чертал на черновом листе дорогие ему профили.
Рядом с профилями Даля и Казарского поэт почему-то изобразил топор, причем не простой крестьянский топор, а самую настоящую секиру палача. Ряд исследователей рисунков Пушкина при этом невнятно говорят о нарисованной секире, как о неком гениальном провидении Пушкина в судьбе Даля и особенно Казарского. Да, Пушкин — гений, но было ли провидение? Не логичнее ли предположить, что Пушкин имел некую конфиденциальную информацию, которую он не мог озвучить, но которая невольно осталась на странице его черновика. В момент создания рисунка Владимир Даль уже испытал на себе всю силу немилости Грейга и, отсидев почти год в тюрьме, вырвался из Николаева. Что же касается Казарского, то он, наоборот, еще только собирался в поездку с ревизией в Николаев. Судя по рисунку Пушкина, на момент его создания мичман Даль уже прошел грейговские застенки, так что секира рядом с ним вполне логична. Но Казарский? Почему к его профилю также примыкает зловещая секира палача? Что же знал Пушкин такого о Казарском, что заставило его нарисовать столь мрачный рисунок?
В дни появления Казарского в Петербурге в черновиках А.С. Пушкина появилась запись: «Сегодня двору был представлен блистательный Казарский». Несколько ниже еще одна загадочная фраза: «Держава в державе». Что хотел сказать великий русский поэт этой необычной фразой, так и осталось тайной! Возможно, в тот день в кулуарах вполголоса говорили как раз о созданной на берегах Черного моря «державе» адмирала Грейга и его супруги? Именно ей как нельзя лучше может быть соотнесено определение «держава в державе». Что ж, если это так, то мы можем по достоинству еще раз оценить гениальность великого поэта, который в двух словах выразил всю суть грейговской клики. Тайной навсегда осталось для нас и то, удалось ли в те дни Казарскому и Пушкину познакомиться лично или же хотя бы быть представленными друг другу. Если это знакомство все же имело место, а запись о «державе в державе» была сделана Пушкиным под впечатлением рассказа Казарского о происходящем на Черном море, то это говорит о крайне негативной позиции Казарского к творящимся в Николаеве и Одессе безобразиям, а кроме этого о такой же позиции Пушкина. Что ж, если все обстояло именно так, то и великий храбрец («блистательный Казарский»), и великий поэт предстают перед нами и как величайшие патриоты, которым далеко не безразлично разграбление Отечества. Не знаю, как вам, уважаемый читатель, но мне бы очень хотелось, чтобы знакомство Казарского и Пушкина состоялось и беседа между ними имела место.
* * *С прибытием в Петербург в жизни Александра Ивановича Казарского начинается новый этап. В 1830 году вместе с князем Трубецким Казарский ездил в Лондон для поздравления английского короля Вильгельма IV как представитель русского флота. Английские моряки встречали российского героя со всей торжественностью. Посылка именно Казарского в Лондон не была случайностью. Во-первых, приезд в Англию именно командира знаменитого «Меркурия» поднимал военно-морской авторитет России и ее флота, а во-вторых, признание подвига Казарского английскими моряками еще больше укрепляло его личный авторитет среди своих.
После поездки в Англию Николай I за отличие по службе жалует Казарского в капитаны 1-го ранга. Насколько быстро и хорошо освоился Казарский в новой для него роли? Возможно, ему пришлась по душе яркая столичная жизнь, салоны и балы.
Возможно, наоборот, выросший в совершенно иной обстановке, он тяготился нахождением в высшем свете. В любом случае особо засиживаться на одном месте ему не дали. Император Николай и сам работал сутки напролет, и своим адъютантам послаблений не делал. Как бы то ни было, в тот период Казарский находился в зените славы, его ждала самая блестящая карьера. Усложняя задания своему флигель-адъютанту, Николай I явно предполагал сделать из него в перспективе деятеля государственного масштаба, способного решать самые важные общероссийские задачи. Это еще одна неизвестная страница жизни Казарского. Отметим, что, судя по всему, Казарский такое доверие полностью оправдывал и с поручаемыми ему делами справлялся
В 1832 году Казарский инспектирует Казанское Адмиралтейство, выезжает с ревизиями в различные губернии. С каждым разом поручения императора становятся все серьезней.
Затем Николай I поручает своему новому флигель-адъютанту задачу государственной важности. Казарский выезжает на Север, где исследует возможность организации нового водного пути из Белого моря до Онеги,
Идея соединения Балтийского и Белого морей возникла еще в начале XVIII века. В 1702 году Петр I, желавший возвратить России выход к Балтийскому морю, проложил сухопутную «государеву дорогу» длиной в 160 верст от Нюхотской пристани на Белом море до Повенца. По ней он переправил в Онежское озеро фрегаты «Курьер» и «Святой дух». Выйдя затем по реке Свири в Ладожское озеро, эти фрегаты приняли участие в штурме шведской крепости Нотебург.
