Дмитрий Суворов - Все против всех
А что же сам Колчак? Что у него в активе и пассиве после переворота? В активе как будто — поддержка правых и Антанты. Но только на первый взгляд. Для правых он чересчур интеллигентен и мягок; на его месте они с удовольствием видели бы кого-нибудь покруче (даже Деникин устраивал их больше, иначе не вставал бы перед адмиралом несколько раз в ультимативной форм вопрос о передаче полномочий Антону Ивановичу!). А что касается Антанты, то не забудем о том, кто «сдал» адмирала зимой 1919–1920 годов.
Итак, в активе — ноль. А в пассиве?
Во-первых, чтобы смягчить путчистский характер своей власти, адмирал выбрал тактику демонстрации силы без ее применения. С одной стороны, приказ войскам подавлять всех тех, кто не признает и не подчинится его власти, с другой — явное избегание резких мер по отношению к оппонентам. Так Колчак хотел сгладить острые углы своей чрезвычайной по самой природе политики. И не заметил, как из диктатора превратился по сути в заложника тех, кого хотел умиротворить — истинных героев 18 ноября: правого офицерства, полевых командиров, казачьих атаманов. С этой минуты не он контролировал их, а фактически они его. Вот где корень трагической беспомощности Колчака перед «белым большевизмом», перед «сибиреязвенной атаманщиной» (выражение барона Будберга). Нет ничего более ужасного для адмирала, что режим, к которому он имел весьма отдаленное отношение и которому противостоял как личность, получил название колчаковщины.
А во-вторых… Расправа над екатеринбургским комитетом подлила масла в огонь и активизировала всех сторонников свергнутого правительства. Некоторые протестовали пассивно: так, чехов определенно сдерживали антантовские представители, и чехословацкие части просто массами начали «голосовать против ногами» — уходить в тыл (очень полезное занятие в разгар ожесточенной борьбы на Восточном фронте!); с этой минуты практически все чешские военные, исключая Гайду, стали оппонентами адмирала, да и позднее, под Иркутском, они сыграли, если помните, в судьбе Верховного правителя России роль самую зловещую и роковую. А других не сдерживал никто, и большинство противников режима 18 ноября выступили против него с оружием. Некоторые перешли на сторону красных (как башкирский лидер Валидов с двумя тысячами солдат национальной армии Ксе-Курултая), но подавляющее большинство предпочло сражаться самостоятельно — за идеалы КОМУЧа и Директории, то есть за свой демократический путь.
Уже с декабря 1918 года по сибирским городам прокатывается волна восстаний: 22 декабря — в Омске, позднее — в Енисейске, Тюмени, Томске, Бодайбо, наконец, 21 декабря 1919 года, — в Черемхово и Иркутске. Красная пропаганда всегда записывала эти восстания в свой актив и объявляла их революционными движениями под воздействием большевистской пропаганды. Это соответствует действительности, за одним небольшим исключением: пропаганду вели эсеры, земцы и учредиловцы.
«Последующие события показали, что разрушительная работа эсеров имела свое значение в сокрушении власти Колчака», — признается Н. Какурин.
То есть, помимо борьбы с красными, помимо второго фронта против южносибирских крестьянских повстанческих армий, помимо откровенно враждебного семеновского Забайкалья, с которыми несколько раз едва не дошло дело до прямого столкновения и которого удалось избежать, лишь пойдя на немалые уступки Семенову, Колчак получил еще и третий фронт — против повстанцев, воюющих за учредительные идеалы.
Репрессии, с которыми подавлялись эти восстания, только увеличивали число непримиримых врагов адмирала: они были не обязательно за большевиков, но непременно — против Колчака.
Последнее такое восстание — Иркутско-Черемховское — оказалось роковым. Начавшись 24 декабря 1919 года в условиях, когда колчаковская армия уже проиграла противостояние с красными и последние стремительно приближались к Ангаре, оно объективно должно было сыграть роль могильщика режима 18 ноября, а с ним и всего белого движения в Сибири. Это понимали все, и поэтому события рубежа 1919–1920 годов — единственный за всю войну случай, когда Семенов пытался помочь своему вечному недругу Колчаку и прислал ему на выручку отряд: правый помогал правому против левых — все логично. Повстанцев же поддержали чехи и представители Антанты — из чисто своекорыстных интересов (надо срочно смываться из России!). В результате десятидневных крайне ожесточенных боев верх одержали повстанцы. 4 января 1920 года колчаковское правительство самораспустилось, и на следующий день листовки на улицах Иркутска возвестили о переходе власти к так называемому Политцентру — организации, в которую вошли: ЦК эсеров, комитет бюро земств, центральный совет профсоюзов, несколько комитетов социал-демократов… Знакомые все лица — КОМУЧ-2…
И последнее. Не все знают, что именно вменяли Колчаку в вину следователи Политцентра в начале следствия, то есть тогда, когда трибунал еще не был большевистским. Так вот: инкриминировали адмиралу попустительство убийству членов Директории, арестованных в Екатеринбурге и уничтоженных во время декабрьской кровавой бани в омской тюрьме. По сути, следователи Политцентра почти в точности реализовали призыв екатеринбургского обращения «Ко всем народам России» на счет наказания виновных путчистов. А если учесть, что все происходило в контакте и с чешским национальным советом и с его молчаливого согласия (и антантовского босса Жанена), то сходство с екатеринбургскими инструкциями становится еще более разительным. Похоже, Политцентр всерьез считал себя реальным продолжателем дела КОМУЧа.
Только все хорошо в меру. Пока в Иркутске шла игра в восстановление справедливости и конституционного порядка, к городу приближался красный девятый вал. На борьбу с поверженным Колчаком у Политцентра сил хватило, а на борьбу с большевиками, естественно, нет. Последним паладинам учредительства ничего другого не оставалось, как прекратить игру и испариться, оставив адмирала в руках торжествующих красных. Остальное… Об этом уже даже и писать не стоит — всем все известно.
Так кто же погрел руки на всем этом? Кто единственно выиграл на противостоянии Колчака и учредиловцев?
Красные. И только они.
Вместо эпилога
Обычно в литературе победа красных представляется исторически закономерной. На самом же деле гражданская война в России была «пересечением миллионов воль» (слова Ф. Энгельса), и в этом круговороте рождались самые разнообразные возможности для всех участников всероссийской разборки. Безусловно прав блестящий ученый богослов о. Георгий Флоренский, говоря, что «белое движение было попыткой пойти напролом, не считаясь с жизнью». Но разве Ленин и компания не шли напролом, разве путь Ленина — Троцкого не есть волюнтаризм чистейшей пробы?
Все гражданские войны, известные в истории человечества, проходят, в общем, по двум сценариям: они завершаются либо истреблением и изгнанием проигравшей стороны, либо взаимным компромиссом. И чаще встречается компромиссный вариант. И это не случайно. Во-первых, чем дольше длится конфликт, тем больше усталость и истощение сил: в таких условиях вполне может возникнуть, как точно определил Л. Гумилев, «терпимость на базе усталости». А во-вторых, истреблять и изгонять часть собственного народа и всегда немалую! — это очень дорогостоящая и рискованная операция.
Поэтому в истории компромиссный финал чаще всего венчает даже самые клинические случаи взаимного остервенения.
Вспомним гражданские войны во Франции XVI века, в ходе которых, между прочим, была Варфоломеевская ночь и еще огромное количество пролитой крови, в том числе и королевской. Можно вспомнить и войну Севера и Юга в США, когда обе стороны в целом удерживались от крайних, террористических проявлений противоборства.
Небезызвестно, что всех проигравших южан после войны амнистировали: южный главком Р. Ли после войны до самой смерти преподавал в военном колледже.
Вообразите, что Колчак после 1920 года обучает гардемаринов в Кронштадте — не слабо! Компромиссные решения гражданской войны имели место и в более давние времена — в циньском Китае, в сасаиндском Иране, в Золотой Орде.
Наша война прошла по самому худшему сценарию. В чем же дело?
Практически все марксистские историки констатировали «одичание масс» (слова Ленина) в ходе Первой мировой войны, из-за которого, согласно данной версии, и началась гражданская война. Эта точка зрения обычно подкрепляется авторитетным мнением психологов, которые утверждают, что на современной войне человек может находиться без вреда для собственной психики не более полугода — дальше начинаются необратимые процессы в центральной нервной системе (отсюда печально известные вьетнамский, афганский, чеченский синдромы). И доказательства — бесчисленные акты вандализма, совершенные уезжавшими (бегущими!) с фронта солдатами.
