Петр Мультатули - Господь да благословит решение мое (Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)
Солдаты начали митинговать, выходить из окопов, брататься с немцами. Для германского командования свержение Царя стало неожиданным и очень важным подарком судьбы, преподнесенным, хотя и без умысла, немцам русскими заговорщиками и их западными покровителями. Немецкий генерал Людендорф писал: "На востоке наступила огромная перемена. В марте споспешествуемая Антантой революция свергла Царя. Власть захватило правительство с сильной революционной окраской. [...] Наше общее положение значительно улучшилось. Предстоящие на западе бои меня не страшили"{551}.
К июлю 1916 года, изувеченная "приказами" и "декларациями" "временных" реформаторов, армия была на краю гибели. Русский профессор Ю.В. Готье записал в свой дневник: "8-16 июля. Конец России. Войска перестали быть войсками. Россия потеряла возможность защищать самое себя"{552}.
Февральский переворот привел к падению объемов военного производства. Если в 1916 году заводы России произвели 1 301 433 винтовок, то в 1917 году - 1 022 423, патронов в 1916 - 1 486 087 920, в 1917 - 1 244 977 305, артиллерийских полевых орудий в 1916 - 4 209, в 1917 - 3 599, тяжелых орудий в 1916 - 1 001, в 1917 - 402{553}.
Резкое падение наблюдалось в показателях тяжелой промышленности. В 1916 году Россия произвела (в млн. пудов): выплавку чугуна 232,0; выплавку железа и стали - 205,9; добычу каменного угля - 1954,7; добычу нефти - 492,1; добычу меди - 1,269. В 1917 году эти цифры составили соответственно: чугуна - 190,5; железа и стали - 155,6; каменного угля - 1746,9; нефти 422,6{554}.
В условиях колоссального перенапряжения сил, тяжкой усталости от войны, ее непопулярности в народе, переворот 1917 года и его последствия оказались смертельными для Российской Императорской армии, которая, лишившись Царя-Главнокомандующего, оказалась обезглавленной. Ярким примером этому может служить летнее наступление русских войск, в котором отобразились, с одной стороны, их возможности, созданные в годы командования Императора Николая II, и с другой, полная неспособность оппозиции, захватившей власть, их реализовать. Наступление началось 18 июня, на три дня позже намеченного срока, из-за постоянных митингов солдат, которых приходилось уговаривать идти в бой. Оно началось мощнейшим артиллерийским огнем, который смел вражеские позиции. Ударные части генерала Корнилова прорвали оборону противника и устремились вперед. В плен было захвачено 7 000 пленных и 48 орудий. Но корниловцы не получили никакой помощи от других войск, которые все время митинговали.
Наступление остановилось. Опомнившийся противник 6 июля нанес ответный удар. Командовавший немцами генерал Винклер сам не ожидал того успеха, которого он достиг: русские бежали целыми толпами, оставив в руках неприятеля 85 офицеров, 2 900 нижних чинов, 10 орудий. 9 июля три немецкие роты обратили в бегство две русские дивизии. "Это были уже не те русские войска", - злорадно отметил Людендорф. 12 июля Винклер занял Тарнополь, и вся Буковина с Червонной Русью оказались в руках противника. Вильгельм II прибыл лично в Тарнополь посмотреть на разгром русских. 21 августа немцы вступили в Ригу, 200 лет не видевшей врага в своих стенах. Русские беспорядочно бежали за Двину. "Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования", - так писал генерал Корнилов об армии, которая еще год назад под руководством Императора Николая II совершила одно из самых могучих и победоносных наступлений Первой мировой войны.
И тем не менее, в этом развале и позоре заключалось спасение чести и будущего Русского Оружия. Как справедливо писал современник: "Великая русская армия, рожденная Петром, армия Екатерины, Суворова, Кутузова, Багратиона, Ермолова, Александра-Освободителя и Алекесандра-Миротворца, Скобелева, Радецкого и Гурко, армия великой войны с немцами, положившая основу успехам наших союзников, все-таки, no-существу, не омрачила доблестной своей истории. Она, в своем огромной массе, не изменила присяге, а когда Государь отрекся от престола, не стала служить никому после ухода Царя и Императора, олицетворяя в Нем понятие о родине, чести и свободе России, и наш солдат уже не стал биться "до победного конца", ни при ком, начиная с генерала Алексеева и до прапорщика Крыленко включительно. В этом величайшая заслуга русской армии - лица русского народа и родной земли"{555}.
Венгерский канцлер граф Бетлен в 1934 году сказал: "Если . бы Россия в 1918 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы ныне русскими губерниями. Не только Прага, но и Будапешт, Бухарест, Белград и София выполняли бы волю русских властей. В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развивались бы русские военные флаги. Но Россия в результате революции потеряла войну и с нею целый ряд областей"{556}.
Враги России торжествовали. Британский посол в Париже Ф. Берти писал в своем дневнике: "Нет больше России. Она распалась, и исчез идол в лице Императора и религии, который связывал разные нации православной верой. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, т.е. в Финляндии, Польше, Украине и т.д., сколько бы их удалось сфабриковать, то по мне остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку"{557}.
Император Николай II хотел видеть Россию страной-победительницей, достойной и великой державой. Такой же, правда, хотели видеть ее и генерал-адъютанты, стремлением к этой цели прикрывали свою деятельность общественные оппозиционеры. Но Царь делал от себя все зависящее, чтобы Россия достигла этого. Его действия, правильные либо ошибочные, были искренни, его цели - бескорыстны. У Императора были только одни интересы интересы России. Он до конца был уверен, что и у его генералов эти интересы являются главными, что политические пристрастия и приоритеты будут ими отодвинуты на второй план. В этом он ошибался: генералитет пошел за политиками, политические соображения одержали в них верх над военными. Эти политические соображения основывались на убеждении в необходимости "ответственного министерства", за создание которого генералы стояли не менее уверенно, чем думская оппозиция. "Ответственное министерство" воспринималось как абсолютная панацея от всех бед. При этом, вряд ли кто из них мог объяснить, почему эту политическую реформу нужно было совершать в годы тяжелейшей войны и ради нее пойти на государственный переворот, изменив тысячелетнюю форму правления. Стремление русского общества в целом и генералитета в частности к политическим преобразованиям любой ценой вело Россию и армию к гибели. В этих условиях позиция Царя (никаких политических преобразований во время войны) представляется единственно здравомыслящей.
Ошибка Николая II заключалась в том, что он недооценил политизированности армейской верхушки и ее готовности идти за думскими заговорщиками. Он думал, что армия в лице его генерал-адъютантов ему верна и, что она тоже преследует одну цель - победить в войне. Но оказалось, что генерал-адъютанты не очень верили в победу, и их готовность к перевороту объясняется во многом этим неверием. Конечно, участие генерал-адъютантов в свержении Николая II объясняется не только их злой волей, наверняка, многие из них руководствовались благими намерениями. Но, глядя из сегодняшнего дня, следует признать, что генералы доказали истинность пословицы: "Благими намерениями выслана дорога в ад". Погнавшись за эфемерными посулами, в которые они уверовали с чужого голоса, генерал-адъютанты толкнули Россию, в прямом смысле слова, в настоящий ад. Вместо русских флагов над Константинополем и Босфором, вместо почетного для России мира, были красные полотнища в Петрограде и Москве, германские - в Киеве и Вильно, было всеобщее торжество противника, венцом которого стал "похабный" Брестский мир.
Но свержение Николая II означало не только военное, поражение России. С уходом русского Царя человечество лишилось нравственного начала в политике, из нее исчезли бескорыстие, верность слову, благородство и искренность, то есть те качества, которые последний русский Царь возвел в основы своей государственной деятельности и которые были свойственны вообще русскому самодержавию. "Получилось так, - писал Г.М. Катков, - что самодержавие, как институт, дает самые благоприятные условия для воспитания личности, совершенно чуждой стяжательству и низким инстинктам, той личности, о которой думал Достоевский, создавая своих положительных героев".
Нравственная катастрофа в общественнополитической жизни не только России, но и всего мира, после падения Императора Николая II произошла немедленно. Альбер Тома, социалист, убежденный республиканец, воскликнул: "Все, что здесь происходит, ужасно". В то же самое время французский посол М. Палеолог, которому еще недавно Император Николай II сказал, обнимая его: "В вашем лице я обнимаю мою дорогую благородную Францию", тот самый Палеолог, который за спиной Царя помогал его врагам, был вынужден пожимать руку солдату Кирпичникову, "герою революции", чье "геройство" заключалось в массовых убийствах безоружных офицеров и полицейских. "Нет, нет, - с жаром говорил Палеолог, - со времени представления в Мариинском театре, где меня заставили пожать руку Кирпичникову, я чувствую, что мне здесь не место"{558}. Но Палеолог ошибался: в наступившую новую историческую эпоху, когда место Божьего Помазанника заняли "народные избранники", послу французской республики было самое место вместе с ними.
