Юлия Лунева - Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914)
Волков получил инструкции от морского Генерального штаба, в которых говорилось: «На северном театре войны наши интересы требуют, чтобы Англия удержала возможно большую часть германского флота в Немецком море. Это компенсировало бы подавляющее превосходство германского флота над нашим и, быть может, позволило бы в благоприятном случае предпринять десантную операцию в Померании. Если бы оказалось возможным приступить к этой операции, осуществление ее представило бы значительные трудности вследствие слабого развития наших транспортных средств в Балтийском море. Английское правительство могло бы оказать нам в этом деле существенную услугу, согласившись до открытия военных действий перенести в наши балтийские порты такое количество торговых судов, которое восполнило бы недостаток наших транспортных средств»[832].
Как говорилось в журнале совещания, «на южном театре требовалось, чтобы Англия на ближайшее время поддерживала преобладание Тройственного согласия, не позволяя австро-итальянскому флоту проникнуть в Черное море. Тогда Россия имела некоторые шансы захватить проливы ударом с севера. В будущем, после завершения судостроительной программы и переброски сил с Балтики, ожидалось наступление такого момента, когда на этом театре можно будет обойтись без Англии»[833].
Господство в Средиземном море австро-итальянских военно-морских сил существенно затрагивало интересы России, а возможные наступательные операции австрийского флота в Черном море стали бы для России весьма опасными. «Поэтому, — говорилось в протоколе, — с нашей точки зрения представляется весьма важным установление прочного перевеса сил Тройственного согласия над австро-итальянским флотом в Средиземном море»[834].
Россия хотела получить от Британии больше, чем та готова была ей дать. В предстоящем соглашении российские дипломаты стремились при содействии Лондона получить в свое распоряжение морскую базу в Средиземном море, которая располагалась бы вблизи Проливов. «Было бы желательно также получить согласие Англии на то, чтобы наши суда могли пользоваться в качестве базы английскими портами в восточной части Средиземного моря, подобно тому как Франция, в силу морской конвенции, предоставила нам право базироваться на ее порты в западной части этого моря»[835]. Учитывая коварство британской стороны, Волков не должен был выдавать замыслов России. «Если бы в связи с положением в Средиземном море зашла речь о проливах, — говорилось в документе, — то надлежало бы, не касаясь политического вопроса о Босфоре и Дарданеллах, предусмотреть лишь временные военные меры в проливах, как одну из возможных стратегических операций наших в случае войны»[836].
Однако намерения Лондона по вышеизложенному пункту соглашения, как всегда, оставались недостаточно ясными даже для Бенкендорфа, что он констатировал в своем письме от 20 мая (2 июня) 1914 г., что прямолинейность русского морского штаба могла испугать Грея. Бенкендорф также предупредил Волкова, что о десанте в Померании и о посылке с этой целью в Балтийское море английских транспортов еще до начала военных действий следует говорить с большой осторожностью и лишь тогда, когда по всем остальным вопросам будет достигнуто полное согласие, «чтобы не повредить прочему»[837].
Помощник Грея А. Никольсон скептически относился к предстоявшим русско-английским морским переговорам. Конечно, Россия была бы рада усилить свой флот на Балтике английским отрядом, считал он. Но Англия не может послать корабли в Балтийское море: во-первых, ей нельзя ослаблять свои силы на Северном море, а во-вторых, такая операция была бы слишком рискованной[838]. Грей был вполне солидарен со своим помощником. «Если бы имели место военно-морские переговоры с Россией, — писал он послу в Париже 1 мая 1914 г., — они свелись бы, насколько я себе представляю, просто к сообщению России, что наши военно-морские силы будут использованы вне Балтики и что Россия может использовать свои военно-морские силы, как найдет лучшим, внутри Балтики»[839].
Британские дипломаты очень осторожно и без особого интереса отнеслись к переговорам. Они также не считали, что тесно связаны военно-морским соглашением с Францией, и тем более не хотели иметь серьезных обязательств перед Россией. Своими действиями они скорее ублаготворяли французов, чем вступали с русскими в серьезные отношения. Как позднее писал Грей в своих воспоминаниях, «переговоры нужны были для того, чтобы привести Россию в хорошее расположение духа и не оскорбить ее отказом»[840]. Между тем российские военные агенты в Турции доносили, что в Стамбуле хлопочут о доставлении дредноута «Султан Осман» в Турцию под английским флагом[841]. По этому поводу Сазонов писал Бенкендорфу, что «такая услуга со стороны Англии будет услугой политического характера… и выходящей за пределы принятых на себя английскими фирмами полномочий»[842]. Министр просил посла объяснить Грею, что «Англии следовало бы предоставить туркам осуществить доставку названного судна на свой риск и страх, без всякого вмешательства в это дело»[843]. Россия и Британия еще не успели ни о чем договориться, а до Германии уже дошли слухи о секретных переговорах относительно русско-английской военно-морской конвенции. В «Berliner Tageblaat» (Берлинер Тагеблат)появилась статья редактора этой газеты Теодора Вольфа, в которой сообщалось, что во время пребывания английской королевской четы в Париже между русским и великобританским правительствами состоялись переговоры о совместных действиях военных флотов России и Англии[844]. Русский посол в Париже А. П. Извольский, по словам корреспондента берлинской газеты, уже давно работает над постепенным превращением Тройственного согласия в союз, и соглашение относительно совместных в случае войны действий русского и английского флотов составляет первый этап к заключению такого союза. Вольф, комментируя это сенсационное известие, отмечал, что не воспроизвел бы его на страницах своей газеты, если бы оно не было совершенно обоснованным. К этому Вольф добавил, что авторы проекта превращения Тройственного согласия в союз медленно и постепенно идут к цели, достижение которой одним ударом не представлялось возможным; в то же время эти политические деятели хотят помешать улучшению англогерманских отношений.
В ответ на эту заметку Вольфа «Новое время» категорически заявило 26 мая (8 июня) 1914 г., что ни в Париже, ни в каком-либо другом пункте между Россией и Англией не подписано никакой конвенции о совместных действиях их флотов и никакого проекта подобной конвенции или соглашения не составлялось[845].
15 (28) мая 1914 г. заместитель Сазонова А. А. Нератов сообщал Извольскому в Париж: «Готовность великобританского правительства безотлагательно приступить к переговорам о заключении соглашения между Россией и Англией о согласованных операциях их морских сил в случае совместных военных действий встречена была с нашей стороны с большим чувством удовлетворения»[846].
Российское правительство в заключении означенного соглашения видело значительный шаг по пути более тесного привлечения Англии к франко-русскому союзу, и оно, по убеждению Петербурга, должно было благоприятно отразиться на всех вопросах, затрагивающих интересы обеих стран.
2 (15) июня 1914 г. своими размышлениями с Сазоновым делится Бенкендорф: «Есть основания думать, что лондонский, как и императорский кабинет думает о сотрудничестве флотов не только в северных морях, но и в Средиземном море. С этой точки зрения способ, каким мы предлагаем трактовать положение в Проливах, облегчит, я уверен, дело»[847]. 3 (16) июня 1914 г. в российский МИД пришла секретная телеграмма от императорского посла в Константинополе: «Из английского частного источника, заслуживающего доверия, мне сообщают, что фирма „P. S. White“ в Коэсе предлагает Турции 2 быстроходных контрминоносца в 1500 т. за цену 200 000 фунтов каждый. Англичане требуют будто бы немедленной оплаты за суда, турки предлагают чеки сроком 4 месяца»[848].
24 мая (6 июня) 1914 г. начальник морского Генерального штаба сообщил в российский МИД, что в вопросе продажи чилийского броненосца России через Англию возникли затруднения[849]. Несмотря на то что Морской совет в Чили одобрил продажу даже обоих кораблей, правительство не решилось санкционировать таковую, хотя окончательного отказа с его стороны до сих пор не последовало.
Этот поворот объясняется исключительно влиянием чилийского посланника в Лондоне. Последний высказался однажды, еще до начала таких переговоров, что единственная страна, в которую он считал бы возможным продать суда, является Англия. Зная его мнение, «Армстронг полагает, что в данное время имеется лишь одно последнее средство для получения нами хоть одного корабля, а именно: нашему послу надлежит обратиться к сэру Эдуарду Грею с просьбой повлиять на чилийского посланника, объяснив ему, что Англии была бы приятна эта продажа»[850]. «Согласится ли на такой шаг сэр Э. Грей — тоже еще вопрос. Если допустить, что он на это пойдет и что ему удастся сломить посланника, то тогда можно рассчитывать на приобретение нами если не двух кораблей, то, во всяком случае, одного. Что же касается второго вопроса, а именно условного нашего соглашения с Англией, подобно существующим между ею и Францией, то я выяснил после свидания с принцем Баттенбергским нижеследующее: Английское правительство в этом вопросе не торопится, и спешность исходит со стороны Франции»[851].
