Вольдемар Балязин - Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
«18 января 1815 года. К ней пишу…»
«До 28 января. Письмо отдано и сейчас на следующий день вижусь. Разнообразность моих чувств. Она всегда первый и единственный предмет. Обмен кольцами. Ее доброта, ее чувства иного рода. Она не хочет остаться в Германии, она приносит себя в жертву… Мои сплины (хандра); я испорчен доброжелательностью и любовью; душа не может подняться до ее превосходства».
«Я желаю ей счастия и завидую ему: страстно люблю, а все-таки я все посвятил бы, а святость чувства недостаточно сохраняю. Долгая неуверенность, противоречивость, и неустанные обиды, и двадцатилетнее ожидание, и ее уже в течение стольких лет скрытое чувство разрушили правильный порядок сердца. Несчастия одной неверности (Чарторижский здесь, по-видимому, имеет в виду трагический роман Елизаветы Алексеевны, состоявшийся в 1806 году, через семь лет после того, как они расстались, и героем которого был А. Я. Охотников, о чем здесь уже рассказывалось) потрясли некоторые самые деликатные принципы. Но это не оправдывает, меня, так как я от сердца простил, и она не прощения, не любви, уважения и обожания достойна».
«16 февраля. Великая печаль угнетает меня и (я испытываю) отвращение к свету. Она, быть может, недовольна».
«До 3 марта. Боязнь за перемену в ней потрясает, Меня сильнее всего своею жалостью, печаль так сильна, Что я чувствую себя больным. Пишу к ней; мой разговор С императором… Поднимаю материю о ней».
«8 марта. Ее отъезд. В канун отъезда, утром, прощаюсь. Сила этого союза достойна внимания, между тем как время и отдаление и неизбежность должны были стереть чувство и потушить его одними препятствиями, оно собственной силой все преодолевает. Ничто уже не говорит в его пользу, ни желание счастья и наслаждения, ни рассудительность, ни какая бы то ни было надежда, ничто мирское и человеческое; однако оно сильнее стольких различных побуждений. Я говорю и пишу о необходимости брака (Чарторижскому в это время было 45 лет, но он все еще был холост). Она радуется известию о появлении Наполеона, в надежде, что на более долгое время останется в Германии. Перемена во мне — чувства искренние, глубокие, которые захватывают всю душу и проникают насквозь, принадлежали и принадлежат только ей».
Такого рода откровения, ни для кого из посторонних не предназначенные, убедительно свидетельствуют о глубине и продолжительности чувств, что позволяет говорить не о какой-то мимолетной любовной интрижке, а о серьезной и прочной душевной привязанности, которую и Чарторижский и Елизавета Алексеевна сохраняли и в дальнейшем.
* * *В Вену кроме Елизаветы Алексеевны приехала и Нарышкина с мужем. Александр знал, что Конгресс будет долгим, и побоялся оставить ветреную прелестницу в Петербурге: в это время у неотразимой Марии Антоновны объявилось несметное множество поклонников, что крайне раздражало и даже мучило Александра.
Он решил отвечать ей тем же, и так как Александр ни в чем не терпел соперничества, то число его любовниц было не меньшим. Особенно ярко проявилось это в Вене, на Конгрессе. Одной из первых жертв Александра-любовника стала ослепительная красавица графиня Юлия Зичи. Но прошло несколько дней, и он променял Зичи на княгиню Багратион — вдову Петра Ивановича, погибшего за два года перед тем. Эта победа над «русской Андромедой», как звали княгиню в Вене, была тем более приятна Александру, что он покорил любовницу самого Меттерниха, с которым у него были давние нелады. А княгиня Багратион радовалась тому, что русский император предпочел ее всем прочим дамам и что уязвила свою счастливую соперницу герцогиню Саган, преуспевшую в борьбе за любвеобильного австрийского канцлера. Ободренная успехом у Меттерниха, Саган забирается в карету к царю, но он — так, во всяком случае, рассказывал потом Александр — не воспользовался благоприятной ситуацией якобы из-за того, что герцогиня показалась ему слишком глупой. Здесь уместно будет усомниться в правдивости и щепетильности Александра: в бесконечном перечне его увлечений и побед далеко не все женщины были кладезями премудрости. А еще более это сообщение вызывает сомнение и потому, что распространительницей его была княгиня Багратион, о чувствах которой к мадам Саган мы уже осведомлены.
Между увлечением княгиней Багратион и встречами с совершенно случайными кокотками Александр соблазняет и еще одну великосветскую красавицу — графиню Эстергази, что позволяет венским острословам утверждать, что баварский король — пьет за всех, вюртембергский король — ест за всех, а русский царь — любит за всех. Добавляли, что русский царь и танцует если не за всех, то конечно же больше всех и едва ли не лучше всех.
Агенты венской полиции, ответственные за безопасность Александра, повсюду незаметно сопровождавшие его и неотступно следившие за всеми его похождениями. Причисляли к сонму погубленных им красавиц еще и венгерскую графиню Сегеньи, и графиню Юлию Зичи, и княгиню Ауэрсперг, и многих иных.
А кроме того, Александр звал в Вену своих прежних любовниц из разных стран Европы.
Вот что писал он во Франкфурт Луизе фон Бетман, с которой сошелся в этом городе в 1813 году: «Наконец, я имею известие от тебя, моя любимая. Глаза мои, так долго лишенные этого счастья, наконец, узрели дорогой почерк, глядя на который я понимаю, как ты мне дорога, как все в мире скрывается от моих глаз, когда я получаю что-нибудь от тебя». Луиза не смогла приехать в Вену, и тогда он вызвал из Петербурга двух купчих-немок — Шмидт и Шварц, которые не замедлили явиться, чем вызвали бурное негодование местных претенденток на сердце русского царя. И все же всех приключений у царя не знала даже тайная австрийская полиция: Александр был настолько искушен в этих играх, что попадался с поличным крайне редко.
Новелла 11
Матримониальные дела Константина и Николая Павловичей
Во время Венского конгресса Наполеон совершил побег с Эльбы, героически сопротивлялся своим врагам сто дней, был снова разгромлен, на сей раз — окончательно и отправлен на остров Святой Елены, где потом и умер.
Оставив во Франции большой экспедиционный корпус, Александр выехал из Парижа и кружным путем отправился в Петербург. Однако прежде чем оказаться в России, он направился к своему союзнику, другу и предполагаемому новому родственнику — прусскому королю Фридриху-Вильгельму III.
Король встретил его около Берлина и торжественно вступил с Александром в свою столицу. Эта встреча была необычайно сердечной, ибо старые друзья отныне становились ближайшими родственниками: Фридрих-Вильгельм выдавал свою семнадцатилетнюю дочь Шарлотту за великого князя Николая Павловича.
Однако из-за молодости жениха и невесты дело пока что ограничилось знакомством, а все прочее решено было отложить до совершеннолетия Николая.
В начале 1816 года родители Николая и Шарлотты обменялись письмами о том, чтобы невеста начала заниматься изучением православного катехизиса и русского языка, для чего в Берлин был послан протоиерей Музовский. Однако прошло еще полтора года, прежде чем состоялось обручение и свадьба.
Произошло это летом 1817 года. Правда, перед тем, во время большого заграничного путешествия, совершенного в 1816 году, Николай три недели провел в Берлине, окончательно убедившись, что он любит свою невесту.
Потом Николай четыре месяца провел в Англии, после чего, посетив своих замужних сестер — Анну Павловну в Брюсселе, а Екатерину Павловну в Штуттгарте, — снова поспешил в Берлин, к Шарлотте.
Николай вернулся в Петербург 27 апреля 1817 года, а уже в начале июня выехал к прусской границе встречать невесту, ехавшую на свадьбу.
Восемнадцатого июня император Александр и вдовствующая императрица Мария Федоровна сердечно приветствовали свою новую родственницу. А 1 июля, в день рождения Шарлотты, была отпразднована и свадьба. Перед тем, как это бывало и раньше, произошло миропомазание новой православной великой княгини, которая стала носить имя Александры Федоровны.
* * *В марте 1819 года Александр провел смотр 2-й бригады 1-й гвардейской дивизии. Командиром бригады был его брат, великий князь Николай Павлович. После смотра, который царь весьма высоко оценил, Александр остался обедать у Николая и его жены и, окончив трапезу, сел между ними и вдруг стал очень серьезным. Он сказал, что остался весьма доволен смотром и вдвойне рад тому, что Николай хорошо исполняет свои обязанности, так как на нем будет лежать большая ответственность, ибо он видит в Николае своего преемника.
— И все это должно случиться гораздо скорее, — сказал Александр, — чем можно было ожидать, так как ты заступишь мое место еще при моей жизни, потому что цесаревич Константин отказывается от своих прав на престол.
Николай Павлович и Александра Федоровна буквально онемели от изумления.
