Марк Вишняк - Годы эмиграции
"26 апреля 1918 г. первый батальон русского легиона, проявив исключительную отвагу и презрение к смерти поднялся в атаку, {19} выбил противника с указанной позиции и удержался на ней, несмотря на повторные контратаки". Месяцем позже противник прорвал французский фронт в районе Суасона и начал продвигаться к Парижу. Здесь было оказано отчаянное и кровопролитное сопротивление при содействии русского легиона, потерявшего при этом три четверти своего состава, как и у Шато-Тьери, когда удалось окончательно сломить наступление, и немецкие армии отошли на линию Гинденбурга. Кто же прав: Клемансо с Пуанкарэ или Дешанель? Перед нами этот вопрос не возникал ни в 1918 году, когда мы были в России, ни в 1919 году в Париже. Керенский, как упомянуто, в интересах антибольшевистской борьбы воздерживался 15 лет от оглашения этого прискорбного факта, оскорбительного не только для России, но и для Союзников.
{20} По заключении перемирия, накануне открытия Конференции мира, Керенскому удалось с помощью своего друга Альбера Тома, министра Клемансо, преодолеть цензуру и опубликовать в распространенной газете ("Информасьон" от 14. XI и 7. XII 1918 г.) большую статью. В ней воспроизводилось существо его размолвки с Клемансо:
"... . Представители держав-победительниц уже съехались выработать и продиктовать Германии условия мира.. . Но где Россия? Почему не слышно ее голоса? Почему никто не представляет ее интереса на совещаниях союзных правительств? Почему в числе союзных наций даже не упоминается ее имя? .. Почему?"
Далее следовало упоминание о словах Клемансо: "Россия страна нейтральная" и т. д., - вычеркнутые цензурой. А в заключение исповедание исконной веры русской демократии: "Мы верили, что война с участием Соединенных Штатов будет доведена до победного конца. И нам казалось, что этот час победы будет часом возрождения России... Еще не поздно. Россия напряженно ждет, а совесть народа говорит ему, что он имеет право, как равный среди равных, решать свою судьбу в совете держав на мирной Конференции. В упоении своей силы нельзя забывать о чужом праве"
(Приходится с горечью констатировать, что русский вопрос и Россия на протяжении всей политически-сознательной жизни моего поколения не только для рядового обывателя, но и для самых выдающихся государственных деятелей Запада оставались "облеченным в тайну ребусом, скрытым в загадке", - По выражению Черчилля. Редкими исключениями из общего правила явились два не связанные между собой выступления - того же Черчилля, когда он порвал с Ллойд Джорджем как раз по русскому вопросу и выступил с публичным исповеданием веры в Россию и невозможности "бросить громадную часть человечества на пытки и пребывание в тисках темного варварства". Речь была произнесена 19 июля 1919 г. в лондонском Русско-Британском клубе. Не менее замечательной и политически более конкретизированной была нота последнего Государственного Секретаря в Администрации Вильсона Бэйнбриджа Колби от 10 августа 1920 г. Нота была адресована италианскому послу и в ней указывалось между прочим, что "Соединенные Штаты чувствуют, что дружба и честь требуют, чтобы интересы России были щедро вознаграждены и, чтобы, по возможности, все жизненного для нее значения' решения, особенно же касающиеся ее суверенности над территорией прежней российской империи, временно бездействовали... Что нынешние правители России не правят по воле или с согласия значительной части русского народа, факт неоспоримый. Хотя прошло почти 2 Va года, как они захватили правительственную машину, обещав обеспечить Учредительное Собрание, против якобы заговоров, направленных против него, они все еще не разрешили чего-либо в направлении к народному избранию". И т. д. Мы вынуждены, с сожалением, ограничиться этими извлечениями из ноты.)
Чтобы исчерпать и без того затянувшийся перечень фактов, остававшихся неизвестными нам, вместе с широкими кругами международного общественного мнения, упомяну еще о секрете, в течение десяти лет остававшегося нераскрытым, относительно общеизвестных "14 пунктов" президента Вильсона. Повторяя по существу относительно целей войны то самое, что 18 месяцами раньше провозгласило Российское Временное Правительство, пункты Вильсона получили почти всеобщее признание, хотя практически тоже не были осуществлены.
{21} Среди них пункт 6-й посвящен был России и в общем отнесся к ней благожелательно. Он предусматривал: "Эвакуацию (неприятелем) русской территории и такое урегулирование всех касающихся России вопросов, которое обеспечило бы наилучшее и свободнейшее сотрудничество других народов мира в предоставлении России возможности без препятствий и стеснений установить самостоятельно и свободно свое политическое развитие и национальную политику, при наличности избранного ею учреждения, равно как и предоставление ей радушного приема в Общество свободных народов (будущую Лигу Наций. - М. В.) и установления порядка по ее собственному желанию и при всяческом содействии, в котором Россия могла бы нуждаться или которого бы сама желала. Отношение к ней со стороны сестер-наций в грядущие месяцы будет серьезным испытанием их доброй воли, понимания ими ее нужд, отличных от их собственных интересов, и разумного, бескорыстного сочувствия". Так гласил этот пункт.
И только через десять лет, в 1928 году, раскрыт был зловещий смысл, вложенный в этот пункт советниками Вильсона. В 4-м томе "Записей для себя полковника Хауза", подготовленных к печати в связном рассказе Чарльзом Симуром, приведен комментарий к "Пунктам", составленный, по поручению Хауза, авторитетным Волтером Липманом и Фрэнком Коббом. Представленный Вильсону 29 октября 1918 года, комментарий был полностью им одобрен. Когда собралась Конференция мира, этот комментарий ежедневно появлялся на столе Конференции.
Благоприятствовавший России 6-й пункт получил такое толкование: "Первый вопрос: является ли российская территория синонимом территории, принадлежащей российской империи? Это очевидно не так, так как п. XIII проектирует независимую Польшу. Что признано имеющим силу для поляков, должно быть признано, конечно, для финнов, литовцев, латышей и, возможно, украинцев. Со времени формулировки этого условия эти подчиненные национальности проявили себя. и нет сомнения им должна быть дана возможность свободного развития".
Дальше - больше. "Кавказ, вероятно, надлежит трактовать как часть проблемы турецкой империи. Нет информации, которая оправдывала бы мнение о правильности политики по отношению к магометанской России, - короче говоря, к центральной Азии. Очень возможно, надо будет дать какой-либо державе ограниченный мандат действовать в качестве протектора". ("The intimate papers of colonel House arranged as narrative by Charles Seymor". Vol. IV, pp. 195-196).
Эта историческая справка о мыслях и чувствах вершителей судьбами мира в отношении России накануне Конференции мира затянулась. Она казалась мне необходимой для осведомления о том, с чем мы столкнулись, очутившись в Париже и соприкоснувшись с политическим Западом. В упомянутой статье Керенского в "Современных Записках" хорошо передано наше общее настроение - разочарование, вызванное непониманием и несправедливостью.
{22} "Мы думали, что там, за далекими, бескрайними русскими просторами, вдали от жестокой царской реакции, есть блаженная страна всяческого демократического и гуманистического совершенства. Увы, этой, я бы сказал 'русской Европы', созданной по образу и подобию наших собственных политических идеалов, мы, оказавшиеся в эмиграции, нигде не нашли. 'Нашей' Европы так же нигде не существует, как не существует идеального СССР, созданного ныне воображением европейцев, чающих нового, справедливого порядка. За наш самообман мы отмщены самообманом горшим европейцев". Это было написано в 1934 году.
Сказанное касается одной стороны - отношения к России ее бывших Союзников или того, что они называли русским вопросом. Но была и другая сторона. "Нейтральное" отношение к России, постепенно превратившееся в открыто-враждебное, вызвало естественную реакцию со стороны призванных и непризванных защитников России, - вызвало попытки отстоять ее права и интересы.
Еще до открытия Конференции мира оказавшиеся за границей русские дипломаты, государственные и политические деятели царского и революционного времени были озабочены тем, что произойдет, когда станут подводить итоги войне и победе и, в частности, понесенным Россией жертвам и сепаратному миру, заключенному Совнаркомом за 8 месяцев до общего перемирия. Совещание русских послов в Париже приступило заблаговременно к подготовительной работе в твердом убеждении, что Россия так или иначе будет представлена на Конференции и голос ее во всяком случае будет услышан. На совещании были послы, назначенные Временным Правительством: Бахметев (Вашингтон), Маклаков (Париж), Стахович (Мадрид), К. Д. Набоков (поверенный в делах в Лондоне), министры иностранных дел царского времени Сазонов и Извольский, посол в Риме Гире.
