Михаил Ульянов - Возвращаясь к самому себе
Иногда мне думается, что и театр, и литература, и музыка - вообще искусство - нужны сами по себе для того, чтобы увеличить количество доброго среди людей, просто увеличить, прибавить в количестве. Ведь прежде всего человеческое сердце жаждет справедливости, а искусство, в том числе и, может быть, наиболее действенно - театр, вершит суд над подлостью, своекорыстием, тщеславием, над злыми делами сильных мира сего. Театр восполняет в нашей жизни - особенно в эпохи "великих" диктаторов - существеннейший недостаток в высшей справедливости, в слове истины, называя дурное - дурным, грязное грязным, прекрасное и доброе - прекрасным и добрым. И люди могут черпать из этого источника правды и справедли-вости - из потока искусства - кто сколько может, чтобы утолить свое сердце.
Нет, я ничуть не заблуждаюсь на тот счет, что театр, книга, способны как-то повлиять на ход вещей в политике, в поведении правителей. И вполне разделяю мнение великого кинорежиссера Бергмана, который сказал: "Искусство не способно наделить нас властью и возможностью изменить ход нашей жизни..." Хотелось бы с этим поспорить, да нет аргументов. Я еще не видел, чтобы после спектакля, фильма человек становился другим. Думается мне, единственное, что в силах совершить театр - вообще искусство - это будить мысль человека, открывать ему глаза на прекрасное и опасное, заставлять его соотносить себя с окружающим миром и понимать свою личную ответственность за свой окоп в битве жизни. И вот если в это верить, а я все-таки верю в это - то можно и нужно браться за великие поучительные исторические примеры, за аналогии нашей сегодняшней боли, призывать в день бегущий старинную тень отца Гамлета. Да напомнит нам...
Так судьба моя сложилась странно, витиевато, что, будучи человеком негероического харак-тера и внутренних сил, будучи самого рабоче-крестьянского и среднестатистического вида и стати, сыграл я массу королей, императоров, вождей.
Хотя в начале моей работы в театре и кино я играл именно среднестатистического граждани-на нашего общества: это Каширин в фильме "Дом, в котором я живу", Саня Григорьев в "Двух капитанах", Бахирев в "Битве в пути". Да, была у меня роль председателя Трубникова в фильме "Председатель", человека явно неординарного, выбивающегося из ряда; да, сыграл я и Георгия Жукова, нашего Героя не столько по званию почетному, сколько по сути своих дел и характеру, но все равно все это - типизированные люди нашей определенной эпохи. Вероятно, это было логич-но - так писали и некоторые критики, - вероятно, я в этих своих ролях как-то отражал время. Независимо от своей воли, просто потому, что и я сам из этого ряда, потому что таковы моя психика и внешний вид. Это и позволяло зрителям поверить в моих героев как в своих современ-ников.
И все-таки дальше - больше, так складывалась моя актерская жизнь, что королей и импера-торов в ней прибавлялось и прибавлялось. Почему? Вряд ли есть точный или хотя бы однознач-ный ответ на этот вопрос. Актер роли не выбирает. И репертуар театра не строит. Репертуар зависит прежде всего от времени, в том числе и от политического времени на нашем общем дворе. Далее дело режиссера, руководства театра. И когда уже утвержден, скажем, "Ричард III" или "Наполеон I", только тогда можно думать о том, будет ли тебе роль в этом спектакле. Вообще роль, совсем не обязательно - заглавная.
Конечно, актер может загореться и сам какой-то идеей: спектаклем, в котором, он знает, ждет его давно вымечтанная роль. И, разумеется, он может предложить этот спектакль своему театру. Но шансов на то, что ему пойдут навстречу - ничтожно мало. Так вышло у меня со спектаклем по пьесе Брукнера "Наполеон I". Мой театр не увидел в моем предложении ничего для себя интерес-ного. И только счастливый случай в лице Анатолия Васильевича Эфроса и актрисы его театра Ольги Яковлевой позволил осуществиться моей мечте. Но к тому времени я был уже опытный "император": за мной стоял Ричард, за мной стоял Цезарь в спектакле "Антоний и Клеопатра"...
А все остальное находилось в "ведении видения", да позволено будет скаламбурить, режис-сера.
Но вот - свершилось: я - король. Император. Вождь. Все равно, какого бы короля королей, императора императоров, вождя вождей ни поручили мне исполнять, прежде всего я должен увидеть в них - в каждом - человека.
Иначе - ничего не получится. Так же как ничего не получится, если, исполняя роль героя, который по профессии слесарь, ты будешь только пытаться имитировать некие типично слесар-ские ухватки и черточки, а играя пахаря соответственно пахарские профессиональные приемчики. Да, это тоже важно, но это только общее, как бы "родовое" представление о человеке определенной профессии. В те же годы, когда требовался "герой нашего времени", театру, актерам так прямо и диктовали "сверху": создать спектакль производственного направления. Или сельскохозяйственного. И бедные актеры старались придать этим производственным героям хоть что-то живое и человечное, хоть что-то индивидуальное.
Актер, работая над ролью, ищет прежде всего в единственном, а не в общем.
Наполеон, Цезарь, Ричард, Ленин, Сталин - неповторимы, это личности. И вживаясь в роль, ты, актер, профессионально обязан глянуть на себя и на мир глазами своего героя, почувствовать, принять его правила игры с окружающими его друзьями, врагами, любимыми и ненавидимыми. Его хитрости... Его страх... Его амбиции... Его тщеславие... Его гордыню...
И я подходил к этим ролям с точки зрения своего видения и понимания. Ведь невозможно играть персонаж, пусть это хоть король королей, ощущая его над собой, актеру нужно понять, в чем он, король королей, вместе с тобой. И я хотел дознаться, что у них было общего со мной. Это не значит - унизить, дегероизировать их. Но ведь все подручные средства актера - как уже говорилось - это он сам, из себя не выпрыгнешь, даже если играешь Цезаря. Поэтому мои короли и императоры как бы заземлены, в смысле - приближены к земному. Я просто и сыграть не смогу этакой павы, этакого императорского величия: слишком я прост, обыкновенен. Меня даже и обви-няли в простоте. Отлично помню, как в "Огоньке" после выхода "Антония и Клеопатры" Любовь Орлова и Александров писали, что Цезарь у меня не император, это воин в распахнутой рубашке, с обнаженной грудью, с чересчур резкими движениями, он и на императора-то не похож. Прав-да, они такое решение роли принимали, но подчеркивали, что именно королевская, императорская стать вся убрана.
Я всегда хотел увидеть, в чем человечны великие мира сего, в чем их человеческая слабость, их достижимость. Нет, не с точки зрения толпы, когда толпа ищет у героя слабинку и говорит: "Э-э, брат, ты такой же, как я!"
Меня не прельщает желание принизить высокого человека, я преклонялся и преклоняюсь перед неожиданностью характера, неожиданностью решений, я всем этим восхищаюсь, но понять могу только со своих позиций.
Вообще, если задуматься: что делает короля королем? Тому масса свидетельств в истории, что король даже и по наследственному праву (уж не говоря об узурпаторах вроде Ричарда III) отнюдь еще не король в жизни. Королем его делает его королевское облачение, его бармы, его скипетр и держава, его трон. Вся эта внешняя мишура образует некий панцирь, непроницаемую скорлупу, маску, отводящую взгляд от его истинного лица. К тому же он закрыт своей "прессой" (глашатаями, герольдами, думными дьяками и тому подобными "средствами массовой информа-ции") - отсюда идут волны молвы, величающей его, короля, твердящей о его божественности. А подо всем этим, внутри, бывает, просто гниль. И для актера, пытающегося понять нутро чело-веческую суть короля-императора-вождя, важно как бы "пробиться к нему в спальню", увидеть его "голым".
Мудрая сказка Андерсена о голом короле, о простодушном маленьком мальчике, крикнувшем людям, восхищенным "новым нарядом короля", что он, король, просто голый, - эта сказка, эта притча будто о нас, актерах, о нашей сверхзадаче: простодушно показывать зрителям со сцены, каковы они - короли (вариант - вожди, правители, министры) - под всеми своими масками и одеждами.
Чего больше в работе артиста: художественного чутья, или исторической грамотности, или политического анализа, раздумий, основанных на твоих собственных общественно-политических приоритетах? Безусловно, тут присутствует художнический расчет, интуиция и психологический анализ личности, которую примеряешь к себе, и какая-то тактика. Но для меня в основе всей работы над характером того или иного властителя лежит моя общественно-политическая позиция.
В том-то и прелесть моей странной профессии, что через роль могу выразить больше, чем объяснить на митинге, в газете, на сессии, съезде и так далее.
Художественное воздействие несмываемо. Газету бросишь и забудешь. А художественное открытие, прикосновение к тому, что тебя обожгло, оставляет след на всю жизнь. И в этом смысле театр - сила удивительная. И на актере лежит огромная ответственность.
