Алель Алексеева - Тайна царя-отрока Петра II
Меншиковский дворец (всем дворцам дворец!) сиял тысячами свечей. Левый берег Невы застроен от Смольного до Новой Голландии, видны ветряные мельницы. Земля от Мойки до Фонтанки ещё не осушена, грязно, болотисто… Вымощена только набережная вдоль Невы — ещё при государе. Стоят частные дома-мазанки с пристроенными наверху мезонинами, на многих нарисованы диковинные птицы, вырезанные из дерева фигурки, всё больше амуры красного цвета.
Огибая дом Ягужинского, Брюс, как и следовало ожидать, услышал развесёлую музыку. Хозяин был мастер по части новых затей. Видимо, в зале было холодно. Генерал, распоряжавшийся балом и одушевлявший общество, затеял такой танец, что даже дамы с оголёнными плечами скоро сбросили свои душегрейки. Танец тот представлял забавную смесь англеза, польского и штирийского танцев. Красуясь с Головкиной в первой паре, Ягужинский выдумывал разные фигуры, а остальные повторяли.
При дворе появилась новая мода: перемежать танцы с выдумками-выкрутасами. К примеру, кавалеры становились на одно колено и целовали подол платья своей дамы, те делали глубокие реверансы, а вместе они щёлкали в воздухе пальцами. Распорядитель, похоже, объявил «табачную паузу», и все потянулись за табакерками с нюхательным табаком. Головкиной пришло в голову стянуть с кавалера парик — и мужчины вынуждены были обнаружить дурные причёски или, хуже того, лысины… Когда же был поднят тост за танцующих дам — все с особой охотой устремились к столикам, уставленным серебряными чарками.
Приближаясь к долгоруковским хоромам, Брюс увидел высоченную сероватую фигуру в треуголке — и вздрогнул. Фигуру обрисовывала голубая линия. Неужто призрак Петра? Брюс устремился к удивительной фигуре, но не сделал и десяти шагов, как призрак растаял в свете белой ночи.
…А что делается в доме Долгоруких? Там не так многолюдно, семейство, готовое горой встать друг за друга, о чём-то судачит. Им, конечно, поперёк горла Меншиков. Да и Остерман, и он, Брюс, тоже… Для них он иноземец, чужой учёный, да ещё прорицатель, любимец Петра I.
Брюс был человек с любопытством и велел ехать за город: решил заглянуть в какую-нибудь корчму, послушать, о чём там судачат.
…В корчме было жарко и душно, запах табака мешался с сивухой. Работные люди расселись вокруг деревянного выскобленного стола. Явилась хозяйка, принесла жбан с квасом, штофы с водкой, пироги и брюкву, и начались разговоры.
— Сам стоял на карауле, сам видал… идёт это она, еле ноги переставляет… то ль пьянёхонькая, то ль лихоманка её схватила… Баба — она и есть баба, хоть и царица…
— У, с-сатана заморская, жёнка антихристова!.. Какой сам был, такую и нам оставил.
— Лукавой бабы чёрт в ступе не утолчёт… Да ещё и немка.
— На столбе бумагу повесили про болезнь её, может, приберёт Бог… Ляксандра Данилыча — вот кого надоть…
— Э-э-э, на чё нам Меншиков? Пусть царевич Пётр правит, сынок блаженного царевича Алексеюшки-и, и-э-х! Нам старые порядки надобны, православные!
— А верховники тайные — их-то к чему выдумали? Дело это тоже нечистое, антихристово!
Гудела шумная компания, горячилась, воздух стал сизым от табачного дыма, несло сивухой и рыбным варевом.
Хозяйка ловко носила тарелки, кружки, проворно бегала на кухню и обратно и при этом успевала прислушиваться к разговорам, которые вели гости, а за дверью шепталась о чём-то со своим мужем. Никому не приходило в голову, что то, о чём говорили гости, записывал корчмарь, а потом передавал в Тайную канцелярию.
На прощание хозяйка весело улыбнулась Брюсу, открыла дверь и напутствовала: «Гость — гости, а пошёл — прости!» А он подумал: небось, через день-два схватят кого из случайных путников, и невдогад им, кто донёс…
«Эх, болтуны, болтуны! — и наверху, и внизу… Чего только не говорят про Брюса, как не называют! Волшебником, звездочётом, гадателем… Зер шлехт, доннер веттер! Знали бы вы, в чём моя сила… Владею я тайной характера, а характер и есть судьба! Живу долго, гляжу зорко, знаю всех не понаслышке: и верховников, вельмож, князей и отроковиц — вижу, куда нрав сей поведёт… Юный Пётр? Петруша… В нём живёт мечта, да только не знает, как ею распорядиться. Упрям, что его отец, да только сможет ли соединить мечту свою с упорством, как дед?..
Меншиков? Он хотел бы продлить петровские новшества, да ведь честолюбие пожирает, не справиться ему с верховной властью. Да и покажет ещё себя пленённый им Петруша… Катерина Долгорукая — вот у кого нрав сильный, может и победить в дворцовых интригах… Нет, надобно ехать в Москву!»
Отчего всё же император не назвал имя преемника? От болезни ли — или оттого ли, что потерял дар речи? А что, если за этим молчанием скрывается его воля? Не зря при жизни короновал любимую «Катеринушку». В ней чувствовал продолжение своей линии? Ошибся царь — разве может она сравниться с цезарем?! Мыслимое ли дело? — повелела отмечать праздник «первое апреля», введённый супругом, то есть разыгрывать обывателей, устраивать фейерверки, шутить! Ещё года не прошло, ещё не отряхнула пыль со своих ног. С Меншиковым в дружбе, а его, Брюса, боится, — говорят, называла даже нечистой силой.
Боже правый! Государь ценил его вещий дар, способность предсказывать, угадывать судьбы по звёздам и луне. Шутливо просил на ассамблеях: «Я хочу, чтобы в моем окружении не осталось мздоимцев и казнокрадов, Брюс! Погляди на свои звёздочки да передвинь их так, чтобы сбылось моё желание!» — и хохотал во всё горло.
Скоро не станет ослабевшей императрицы, посадят на трон мальчика — вот когда начнутся интриги, распри. Ни один из верховников не захочет отдать и кончика своего мизинца. Меншиков — не худший из всех, однако с характером его, высокомерным тоном не смирятся другие.
Какая злость и беспомощность, какая безобразная сцена разразилась на последнем заседании совета! Все обрушились на Брюса, они хотят удалить его из Верховного совета. Хм! Он сам напишет бумагу об отставке.
Нападают даже на его латинскую веру. «Как ты был, так и остался нерусским!» Знали бы вы, дурни, как ценил знающих людей Пётр! Брюс исполняет православные обряды — что же ещё?.. Но верит в астрологию, и государь его не осуждал за то, ценил его лунный календарь, алхимические опыты, а предсказанья умел обратить в нужную сторону…
Не успел Брюс додумать свою мысль, как на дороге показался бегущий человек, объятый пламенем. Пожар?! Действительно, невдалеке занялся пламенем деревянный дом… В Москве все дома деревянные, потому и еженощные пожары, но здесь, в Петровом граде, на болоте? Небось, по своей дурости или по пьянке уронил свечу, загорелся и бежит мужик, объятый пламенем. Что думать-гадать? Брюс схватил горящего мужика, бросил на землю и стал посыпать песком, из кареты выхватил аптечку и принялся поливать из склянки раны… Крикнул кучеру, веля мчаться к дому, — там были у него особые снадобья. В Москве возле его Сухаревой башни то и дело горели дома, и «шотландский Парацельс» то тушил пожары, то лечил пострадавших.
Завтрашним днём весть о Брюсе, о сгоревшем и спасённом им мужике дошла до Верховного совета. Не умея придумать ничего более дельного, обвинили его в чернокнижии, в колдовстве, а Брюс, разозлившись, тут же написал бумагу об отставке…
Стоял май, город бредил в белых ночах, головы сенаторов пухли от неразрешимых вопросов.
…А в Кускове в те самые майские дни ранним утром послышался звон колоколов — медленные, печальные звуки перепугали жителей. Бабушка Марья Ивановна и Наташа вскочили, прислушались: звонили у Черкасских и в Перове, да так печально! Что стряслось? Беги, Наташа, к Черкасским!
Догадка бабушки оправдалась: звон был особенный. Оказалось: скончалась государыня Екатерина I. В Петербурге и в Москве, во всех прочих городах зазвонили печальные колокола. Всюду читали манифест:
«Шестого мая 1727 года около девяти часов пополудни Екатерины Алексеевны не стало».
Неумолчно трезвонили колокола, в растерянности пребывала страна.
И что же? Великий князь Пётр Алексеевич двенадцати неполных лет был провозглашён императором. Значит, править будет «полудержавный властелин» Меншиков?..
Василий Ключевский так охарактеризовал царствование Екатерины:
«Во всё короткое царствование Екатерины правительство заботливо ласкало гвардию… Императрица из собственных рук в своей палатке угощала вином гвардейских офицеров. Под таким прикрытием она царствовала с лишком два года благополучно и даже весело, мало занимаясь делами, которые плохо понимала… Между тем недовольные за кулисами на тайных сборищах пили здоровье обойдённого великого князя, а тайная полиция каждый день вешала неосторожных болтунов».
Более подробно осветил события XVIII века историк Сергей Шереметев, знавший всё по семейным документам и пересказам. Он писал:
«Между страшным розыском 1718 года и воцарением Петра II всего 9 лет. Ещё живо всё в памяти, и даже не сняты с Красной площади орудия казни. Современники переживали перелом, чреватый неисчислимыми последствиями… Можно себе представить, что произошло, когда на престол вступил сын царевича Алексея. С Екатериною отходило прошлое, для многих смутительное, и прекратился соблазн, небывалый после великого князя Василия Ивановича: наличность двух жён! Как тогда — Сабурова Соломония в Покровском монастыре Суздальском, а на престоле Елена Глинская, так и теперь Евдокия Лопухина в том же Покровском монастыре, когда на престоле её соперница; с Запада пришли как Елена (Глинская), так и теперь Екатерина. Пётр II являлся примирительным звеном между двух течений, прочно уже установившихся. С одной стороны, как последний Романов по мужской линии, он примыкал по крови Лопухиных к древней Руси и преданиям её. С другой, как внук герцога Брауншвейг-Люнебургского, он не был чужим князьям имперским Германии и тем олицетворял то, к чему стремился Пётр I, всегда искавший брачных сближений с царственными домами Европы».
