Артур Конан-Дойль - Тайна Кломбер Холла
- Не могу сказать, - прямо ответила она. - Я только знаю, что он воображает, будто над нашими головами висит смертельная опасность, и что он сам навлек ее на себя, когда был в Индии. Какого рода эта опасность, я не лучше понимаю, чем ты.
- Зато твой брат понимает, - заметил я. - Он говорил мне однажды, что знает, в чем она состоит и считает ее реальной.
- Да, он знает, и мама тоже. Но от меня они все скрывают.
Сейчас бедный отец очень волнуется. Он в страшных опасениях день и ночь, но скоро пятое октября, а после пятого он успокоится.
- Откуда ты знаешь? - удивился я.
- По опыту,- серьезно объяснила она. - Пятого октября его страхи достигают предела. В прошлые годы он в этот день всегда запирал нас с Мордонтом в наших комнатах, так что мы понятия не имеем, что происходило, но всегда оказывалось на следующий день, что он успокоился, и каждый раз он оставался сравнительно спокойным до тех пор, пока этот день не приближался опять.
- Так значит, вам осталось ждать всего десять дней, - заметил я, потому что сентябрь близился к концу. - Кстати, дорогая, зачем вы освещаете по ночам все ваши комнаты?
- Так ты это заметил? Это все отцовские страхи. Он не потерпит ни одного темного угла во всем доме. Он бродит по комнатам добрую половину ночи - проверяет все от подвала до чердака. Мы завели большие лампы в каждой комнате и в каждом коридоре, даже в пустых, а у слуг приказ зажигать все подряд, как только начинает смеркаться.
- Удивительно, как это у вас держится прислуга, - рассмеялся я.
- Здешние горничные суеверный народ и боятся всего, чего не понимают.
- Кухарка и обе горничные из Лондона, они к нам привыкли. Мы им очень много платим за все неудобства. Один только Израэль Стейкс, кучер, родом из здешних мест, а он, кажется, человек основательный, его так легко не испугаешь.
- Бедная моя девочка, - воскликнул я, взглянув сверху вниз на тонкую грациозную фигурку рядом. - Такая атмосфера не для тебя. Почему ты мне не позволяешь избавить тебя от всего этого? Почему ты не соглашаешься, чтобы я пошел к генералу и прямо попросил твоей руки? В худшем случае он может только отказать.
Она изменилась в лице и побледнела от одной только мысли.
- Ради неба, Джон! Не вздумай сделать что-нибудь подобное. Он сорвет нас всех с места среди ночи, и недели не пройдет, как мы осядем в какой-нибудь глуши без всякой надежды увидеть вас когда-нибудь снова или получить от вас весточку. И потом, он никогда нам не простит, что мы выходили за ограду.
- Не думаю, чтобы он был такой бессердечный, - усомнился я.
- Лицо у него суровое, но глаза добрые.
- Он может быть добрейшим из отцов, - отозвалась она. - Но когда ему перечат, он становится ужасным. Ты его таким никогда не видел и, я надеюсь, не увидишь никогда. Именно эта сила воли и нетерпимость к возражениям делали его таким блестящим офицером. Уверяю тебя, в Индии все его очень высоко ценили. Солдаты его боялись, но пошли бы за ним куда угодно.
- А случались с ним тогда эти нервные припадки?
- Иногда, но далеко не такие сильные. Он, кажется, думает, что опасность, какой бы она ни была, растет с годами. Ох, Джон, это ужасно, жить вот так, под дамокловым мечом, - а мне ужаснее всех, потому что я понятия не имею, откуда ждать удара.
- Милая Габриэль, - я взял ее за руку и притянул к себе, - погляди на эти мирные земли и спокойное море. Кругом все так тихо и красиво! Вон там домики с красными черепичными крышами посреди серой пустоши, там живут только простые богобоязненные люди, которые зарабатывают себе на хлеб усердным трудом и ни к кому не питают вражды. В семи милях от нас лежит большой город, и в нем есть все, что изобрела цивилизация для поддержания порядка. Еще за десять миль расквартирован гарнизон, и в любое время дня и ночи оттуда можно вызвать роту солдат по телеграфу. Теперь скажи мне, дорогая, во имя здравого смысла, какая уму постижимая опасность может тебе угрожать в этой спокойной округе так близко от средств защиты? Ты уверяла меня, что ваши опасения не связаны с отцовским здоровьем?
- Нет, я уверена, что нет. Правда, доктор Истерлинг из Стренрэера навещал его раз-другой, но всего лишь из-за небольшого недомогания. Можешь мне поверить, причина не здесь.
- Тогда ты можешь поверить мне, - рассмеялся я, - что причины вообще нет. Есть какая-то странная мономания или галлюцинация. Никакая другая гипотеза не объяснит всех фактов.
- Разве мономания отца объясняет то, что брат поседел, а мама превратилась в тень?
- Конечно, постоянное беспокойство и тревога и не так еще действуют на чувствительные натуры.
- Нет, нет! - она печально качала головой, - на меня ведь они так не подействовали. Вся разница в том, что они знают эту ужасную тайну, а я нет.
- Девочка моя, дни семейных призраков и проклятий канули в прошлое. Теперь, вроде бы, никого не преследует нечистая сила, об этом можно забыть. А тогда что останется? Абсолютно нечего даже предположить. Верь мне, вся тайна в том, что индийская жара оказалась слишком сильной для головы твоего бедного отца.
Не могу сказать, что бы она мне ответила, потому что в этот момент она вздрогнула, будто услыхала что-то. Потом принялась испуганно оглядываться, и вдруг я увидел, как она переменилась в лице.
Взглянув туда же, куда и она, я ощутил внезапный приступ ужаса, увидав человеческое лицо, наблюдавшее за нами из-за дерева - лицо, каждую черту которого искажала самая злобная ненависть. Видя, что его заметили, человек выступил из укрытия и направился к нам - тут только я понял, что это никто иной, как сам генерал. Борода его взъерошилась от ярости, а глубоко сидящие глаза горели из-под тяжелых век самым жестоким и демоническим блеском.
ГЛАВА 6. Как я записался в гарнизон Кломбера.
- Марш в свою комнату, дочка! - воскликнул он хриплым и грубым голосом, встав между нами и властно указав на дом. Потом дождался, пока Габриэль, бросив на меня последний испуганный взгляд, пролезла в отверстие, и повернулся ко мне с таким убийственным выражением лица, что я невольно отступил шага на два и крепче сжал мою дубовую трость.
- Вы... вы...- процедил он, вцепившись рукой в воротник, как будто ярость его душила, - вы посмели вторгнуться в мои владения! По-вашему я построил эту изгородь, чтобы вокруг нее могли собираться все паразиты королевства? О, вы были очень близки к смерти, мой милый юноша! Никогда не будете ближе, пока не пробьет ваш час. Взгляните сюда! - он вытащил из-за пазухи короткий массивный пистолет. - Стоило вам пролезть в эту дыру и ступить ногой на мою землю, я бы тут же проделал в вас окошко. Я здесь бродяг не потерплю, я знаю, как себя вести с такими господами, будь они черные или белые.
- Сэр, - произнес я. - Я никому не причинил вреда, придя сюда, и не знаю, чем заслужил такое беспримерное нападение. И позвольте мне заметить, что вы все еще целитесь в меня из пистолета, а руки у вас так дрожат, что он может, чего доброго, еще и выстрелить. Если вы не повернете его дулом вниз, мне придется, повинуясь чувству самосохранения, ударить вас по руке палкой.
Мой тон заставил его несколько поостыть.
- Так какого дьявола вас сюда принесло? - спросил он, пряча обратно свое оружие. - Может джентльмен спокойно жить без того, чтобы являлись шпионить и подглядывать за ним? Что у вас своих дел нет, а? А моя дочь? Что у вас с ней может быть общего, и что вы пытались у нее выведать? Ведь не случайно же вы сюда явились?
- Нет, - храбро признал я, - не случайно. Несколько раз мне представлялась возможность видеться с вашей дочерью и оценить ее многочисленные достоинства. Мы с ней обручены, и я пришел ради того, чтобы ее увидеть.
Вместо того, чтобы вспыхнуть, как я ожидал, яростью, генерал протяжно свистнул от удивления, а потом, облокотившись о решетку, тихо засмеялся.
- Английские терьеры любят вынюхивать медяниц, - сообщил он в конце концов. - Когда их привозят в Индию, они имеют обыкновение забредать в джунгли и выискивать там то, что представляется им медяницами. Но ящерка оборачивается ядовитой змеей - и вот бедная собачка больше не забавляется. По-моему, с вами случится что-то похожее, если вы не поостережетесь.
- Не собираетесь же вы оклеветать собственную дочь! - воскликнул я, горя возмущением.
- О нет, с Габриэль все в порядке, - отозвался он беспечно.
- А вот наша семья не та, с которой я мог бы рекомендовать кому-нибудь породниться. И прощу вас, объясните, как это случилось, что мне не известно о вашем милом маленьком соглашении?
- Мы боялись, сэр, что вы можете нас разлучить, - ответил я, чувствуя, что полная искренность - лучшая политика при данных обстоятельствах. - Может быть, мы ошиблись. Прошу вас, прежде чем принять окончательное решение, вспомните, что речь идет о счастье нас обоих. В ваших силах разлучить наши тела, но души наши навсегда останутся соединенными.
- Дружище, - произнес генерал уже не зло, - вы не знаете, о чем просите. Между вами и кем бы то ни было, в ком течет кровь Хизерстоунов, пропасть, через которую не построить моста.
