Станислав Грибанов - Хроника времён Василия Сталина
Тут, волей автора книги, над аэродромом разносится голос диктора:
«Всем, всем, всем! Сегодня, 18 августа, в семнадцать часов, крупные соединения германской авиации перелетели советскую границу. Противник был встречен частями наших воздушных сил. После упорного боя самолеты противника повернули обратно, преследуемые нашими летчиками…»
Мать честная, какую же надо было иметь фантазию, чтобы за один день расправиться с германской авиацией! Отважусь привести хронометраж той победоносной войны — по Н. Шпанову:
17.0 — самолеты врага пересекли границу СССР.
17.1 — уже воздушный бой.
Еще 29 минут — и последний германский самолет выдворен из наших пределов.
В 19.00 для удара по аэродромам противника вылетают штурмовики, через 20 минут — 720 скоростных дальних бомбардировщиков и разведчиков.
И вот финал: к исходу дня за тысячу километров от нашей границы горят склады «Фарбениндустри», вздымаются к небу ядовитые газы вместе с заводами взрывчатых веществ. Ну а уж авиации досталось — только на больную голову и представить можно! — 55 процентов «мессершмитов», 45 процентов «Арадо-Удэт», 96,5 процента бомбардировщиков «хеншель» — как корова языком слизала. Сокрушили за пару часов. Бить так бить!
Но самое интересное Н. Шпанов закатил «под занавес». На авиационном заводе «Дорнье» — буйной фантазией автора — собрались немецкие рабочие и ожидают, когда над ними появятся бомбардировщики из страны Советов и сбросят наконец-то бомбы на завод, в котором они находятся. Однако автору и этого показалось мало. Ярый интернационалист, он убежден, что рабочие Германии — в знак классовой солидарности — в ожидании советских бомб на свою голову должны что-то петь. И они поют… «Интернационал»!
Сколько же людей с горечью и недоумением вспоминали в начале войны подобные бредни…
Не будем рассуждать — имел ли кто моральное право так вот вольно расправляться с доверчивостью нашего народа, — запудрить мозги, а потом сбросить на плечи ближнего своего тяжкое бремя невыносимых страданий, смертных мук… Заглянем, не нарушая хроники былого, туда, где «обсуждались и принимались ответственные решения».
Итак, пока в Берлине вынашивали план войны против Советского Союза, в октябре 1940 года ЦК ВКП(б) и правительство рассмотрели представленные наркомом обороны С.К. Тимошенко и начальником Генштаба «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке в 1940_1941 годах». Эти соображения должны были составить основу плана действий на случай войны, но так только соображениями и остались. К разработке его Генштаб не приступил. В феврале 1941 года правительство утвердило лишь план мобилизации и план строительства Вооруженных Сил на текущий год.
А вот что думал по этому поводу маршал К.К.Рокоссовский. Заметим, во всех первых изданиях его воспоминаний материал этот не проходил. Лишь спустя годы майор К.Рокоссовский, внук полководца, представил Воениздату ранее запрещенные рукописи.
«Приходилось слышать и читать во многих трудах военного характера, издаваемых у нас в послевоенный период, острую критику русского генералитета, в том числе и русского Генерального штаба, обвинявшихся в тупоумии, бездарности, самодурстве и пр., — пишет маршал. — Но, вспоминая начало первой мировой войны и изучая план русского Генерального штаба, составленный до ее начала, я убедился в обратном.
Этот план был составлен именно с учетом всех реальных особенностей, могущих оказать то или иное влияние на сроки готовности, сосредоточения и развертывания главных сил. Им предусматривались сравнительные возможности России и Германии быстро отмобилизоваться и сосредоточить на границе свои главные силы. Из этого исходили при определении рубежа развертывания и его удаления от границы. В соответствии с этим определялись также силы и состав войск прикрытия развертывания. По тем временам рубежом развертывания являлся преимущественно рубеж крепостей. Вот такой план для меня был понятен.
Какой же план разработки представил правительству наш Генеральный штаб? Да и имелся ли он вообще?..
Мне остро захотелось узнать, где намечался рубеж развертывания. Предположим, что раньше он совпадал с рубежом наших УРов, отнесенных на соответствующее расстояние от старой границы. Это было реально. Но мог ли этот рубеж сохранить свое назначение и в 1941 году? Да, мог, поскольку соседом стала фашистская Германия. Она уже вела захватническую войну, имея полностью отмобилизованными свои вооруженные силы.
Кроме того, необходимость заставляла учитывать такой важный фактор, как оснащение вооруженных сил новой техникой и вообще новыми средствами, чего не было в прежних армиях. Ведь он обусловил и новый характер ведения войны. К примеру, значительно увеличилась подвижность, а стало быть, и маневренность войск на театре военных действий.
Не прибегая к мобилизации, мы обязаны были сохранять и усиливать, а не разрушать наши УРы по старой границе. Неуместной, думаю, явилась затея строительства новых УРов на самой границе на глазах у немцев. Кроме того, что допускалось грубейшее нарушение существующих по этому вопросу инструкций, сама по себе общая обстановка к весне 1941 года подсказывала, что мы не успеем построить эти укрепления. Только слепой мог этого не видеть. Священным долгом Генерального штаба было доказать такую очевидность правительству и отстоять свои предложения».
В самом деле, к каким соображениям отнести разрушение полосы укрепленных районов в системе обороны наших границ? По этому поводу генерал-полковник Хаджи Мамсуров, долгие годы работавший в Генеральном штабе, точно заметил: «Трудно себе представить большую глупость в государственной военной политике, когда система укрепленных районов, хорошо освоенная, вооруженная и подготовленная вдоль старой границы с прибалтийскими странами, Польшей и Румынией, стоившая советскому народу огромных средств, была разрушена в связи с выходом наших войск западнее прежней границы (после присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии) в среднем на 100–300 километров. Не построив новой линии оборонительных рубежей, разрушали надежную и прочную «старую» систему обороны. И что было совершенно непонятно — на разрушение также были затрачены большие средства, но ни одна взорванная железобетонная глыба не использовалась на новой линии предполагаемых укрепленных районов, а тем более вооружение, снятое с нее».
Крепко будет жалеть об этом своем детище освобожденный с поста наркома обороны Климент Ефремович Ворошилов. В конце июня 1941-го, сопровождая его в качестве порученца — разматывалось дело командующего Западным фронтом генерала армии Д.Г. Павлова, — Хаджи Мамсуров будет свидетелем гнева и возмущений бывшего наркома: «В этой поездке он, воочию видя многие наши ошибки и просчеты, не переставал возмущаться, давая понять, что виноват в них кто-то другой, и в частности сменивший его на посту наркома маршал С.К. Тимошенко…»
Наркому — наркомово. Надо полагать, Ворошилов знал, о чем судил и на что намекал.
А вот из жанра приказов и директив, если не столь грандиозных, как «Барбаросса», то уж не менее популярных среди пилотов РККА, стал приказ, рожденный кабинетом нового наркома в январе сорок первого. Возможно, мероприятие сие входило в план мобилизации и строительства Вооруженных Сил на текущий год, как целесообразное и необходимое, но аналогов ему в истории современных армий, прямо скажем, не было. Разве что в Древней Спарте или в отрядах гладиаторов могло приключиться нечто подобное?.. Во всяком случае, старым воздушным бойцам приказ тот до сих пор по ночам снится…
Суть его куда как проста: приказом наркома Тимошенко личный состав Военно-воздушных сил враз переводился на… казарменное положение. Во всех войсках — жизнь как жизнь, с ее армейской спецификой. А в авиации тех, кто прослужил в РККА менее четырех лет, приравнивали к срочнослужащим и, по существу, переводили на солдатский режим.
— Большинство летчиков и техников, прослуживших уже по два-три года, были женаты, имели детей, — вспоминает Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Б.Н. Еремин. — Но пришлось и их отрывать от семей, переводить в казармы. Все тяжело переживали столь резкую смену привычного образа жизни.
Борис Николаевич в то время был помощником командира эскадрильи и рассказывает, как в связи с приказом Тимошенко на него свалилась куча каких-то бестолковых хозяйственных забот. Дело в том, что наркомовское решение велено было претворять в жизнь с некой душевностью. Красным командирам и политрукам предстояло навести в казармах не просто порядок, а уют, заимствованный из памятных еще домов призрения и богаделен.
И вот в казармы потащили дорогостоящую мебель, ковровые дорожки, плюшевые да бархатные шторы, фикусы в огромных ящиках. Но казарма оставалась казармой.
