Василий Галин - Ответный сталинский удар
«Некоторые офицеры, в том числе сыновья Муссолини Бруно и Витторио… хвастались, что они устраивали веселую охоту на целые толпы, сотни и тысячи людей и истребляли их зажигательными бомбами и бортовым оружием своих самолетов». Впрочем для европейцев агрессия Италии в Эфиопии была обычным колониальным завоеванием, которое ни по форме, ни по целям особо не отличалось от традиционной для Англии, Франции, Голландии и т. д. колониальной политики. Она осуществлялась ими на протяжении веков. Поэтому итальянская агрессия не вызывала не только протестов, но даже сколько либо значимого осуждения. Санкции же Лиги Наций были лишь политическим жестом призванным отдать дань меняющемуся миру.[5]
Речь Литвинова в Лиге Наций вызвала яростную реакцию в Германии и Италии. В Генуе представителей советского торгпредства побили палками, в Ливорно — арестовали. У. Додд сообщал в те дни: «Лейпцигские и берлинские газеты полны статей о выступлениях Гитлера, Геббельса и Розенберга против коммунистов… Невольно поражаешься их речам и очевидному убеждению, что Германия и Италия должны принудить все народы объединиться с ними для свержения государственного строя в России, как будто одна страна имеет право диктовать другой, какое правительство она должна иметь у себя».
В октябре Германия и Италия подписали протокол о взаимодействии во внешней политике. Несмотря на то что протокол был секретным, Муссолини публично заявил: «Это взаимопонимание, эта диагональ Берлин — Рим не есть линия раздела, но ось, вокруг которой могут объединиться все европейские государства, воодушевленные волей к сотрудничеству и миру». О каком мире и сотрудничестве говорил дуче, писал Геббельс: «У Муссолини отчаянное положение…
Все началось на три года раньше, чем надо. Фюрер ясно видит ситуацию. Точно знает, чего хочет. Вооружать и готовиться. Европа вновь в движении. Если мы будет умны, останемся в выигрыше… Будущее народов не в нейтралитете, а в интервенции… Мы должны ждать и, если ничего не изменится, действовать».
В декабре советский полпред Штейн сообщал в Москву: «Сегодня «Пополо ди Рома» опубликовала статью, открыто призывающую Германию к нападению на СССР. На основании ряда признаков можно уже предвидеть, что возможность компромисса с Англией будет сопровождаться одновременно яростной атакой против нас. Пресса будет пытаться доказывать, что основным врагом является СССР, заинтересованный в санкциях в целях свержения фашистского режима».
Рейнская область
Рейнская демилитаризованная зона появилась благодаря Версалю. На конференции Париж, в качестве одной из мер, направленных на обеспечение безопасности страны, потребовал включить Рейнскую область в состав Франции. Против выступили президент США и премьер-министр Англии, в обмен они предложили создать демилитаризованную зону и свои гарантии безопасности Франции.[6]
12 февраля 1936 г. Франция ратифицировала франко-советский пакт. Гитлер заявил, что в ответ на этот враждебный акт западная полоса за Рейном для укрепления обороны страны будет занята немецкими войсками. 7 марта три батальона немецкой пехоты церемониальным маршем перешли мосты и заняли демилитаризованную Рейнскую область. В тот же день Гитлер выступил с речью в рейхстаге, в которой оправдывал ввод войск в Рейнскую область. По словам И. Феста, она «была шедевром демагогической игры на противоречиях, страхах, желании мира, характерных и для Германии, и для Европы. Он пространно живописал «ужасы интернациональной коммунистической диктатуры ненависти», опасности с Востока, которая при попустительстве Франции нависла над Европой…» Гитлер вновь говорил о мире и о неравноправном положении Германии. Он предложил заключить соглашение о демилитаризации обоих берегов Рейна. Гитлер также заявил, что из-за франко-советского пакта намерен расторгнуть Локарнский договор, вернуться в Лигу Наций, договориться об ограничении авиационных вооружений и потребовал возврата германских колоний.
Франко-советский пакт привел к подрыву экономических отношений СССР и Германии. На вечере в советском посольстве, месяц спустя, У. Додд, озабоченный выплатой германских долгов своей стране, отмечал: «Гостей было много, среди них лишь несколько немцев, причем все — неофициальные лица. Это достойно сожаления, так как немцы очень нуждаются в продаже товаров России на золото. Однако выпады Гитлера против России в официальной речи 7 марта уже привели к прекращению торговых переговоров с советской делегацией…»
Тогда же -7 марта — министр иностранных дел Франции Фланден потребовал от премьер-министра Англии Болдуина подтверждения союзнической солидарности. На что Болдуин ответил: «Если существует хотя бы один шанс из ста, что за вашей полицейской операцией последует война, я не имею права вовлекать в нее Англию». 13 марта Черчилль записал: «Если международный суд найдет, что претензии Франции справедливы, и в то же время не взыщет средств удовлетворения претензий Франции, тогда коллективная безопасность окажется призраком». Потерпев поражение в своих попытках мобилизовать общественное движение за вывод немецких войск, Черчилль заявил в палате общин: «Мы не можем гордиться нашей внешней политикой последних пяти лет, безусловно, это были годы несчастий…»
Против захвата Рейнской области 17 марта на сессии Лиги Наций официально выступил только Литвинов: «Единственным достойным ответом Гитлеру явилось бы всемерное укрепление коллективной безопасности, включая и те меры репрессии в отношении Германии, на которые сочла бы возможным пойти Лига Наций».
19 марта последовало заявление Советского правительства: «Вся помощь, необходимая Франции в связи с возможным нападением на нее европейского государства, поскольку она вытекает из франко-советского договора, который не содержит никаких ограничений в этом отношении, была бы оказана со стороны Советского Союза». Американский посол в России Буллит поинтересовался, действительно ли Красная Армия выступит против Германии в поддержку Франции. «Это будет просто, — ответил Литвинов, — по сравнению с тем, как трудно будет заставить французскую армию выступить против Германии в поддержку Советского Союза».
В тот же день 19 марта Великобритания, заключив соглашение с Францией, впервые после Первой мировой войны согласилась взять, хоть и ограниченные, военные обязательства в отношении другого государства. Разъяснение понятия «ограничений» дал английский посол Э. Фиппс: «Франция может ворваться в Германию через ее западную границу, но Англия не поддержит такой шаг. Германия изо всех сил готовится к агрессии на востоке, но Англия и здесь ничего не предпримет». У. Додд по этому поводу заметил: «Тогда возникнет новая Европа: Франция потеряет свое влияние, Британская империя развалится, а Германия будет господствовать над всем». Но, очевидно, подобный риск в данный момент интересовал английское правительство в меньшей степени. Главной целью британских ограниченных обязательств, по мнению Л. Эмери, было стремление убедить Францию, «не искать поддержки России».
С аналогичным предложением выступил американский посол Буллит. «Он рекомендовал Соединенным Штатам поддержать Францию в ее политике умиротворения Германии, чтобы тем самым изолировать Советский Союз». Буллит «также решил, по собственному усмотрению, заняться антисоветской кампанией в Москве. Он выражал протесты, устраивал интервью для прессы, в которых нападал на советские власти и призывал других послов занять антисоветскую позицию. «Я делал все что мог, — вспоминает он, — чтобы создать неприятные условия»». Но, по словам Дж. Кеннана, у Рузвельта «не было никаких намерений одобрять» позицию Буллита.
Англо-французское соглашение оставило Францию один на один с немецким вторжением. Но французы вполне могли нанести ответный удар сами. В этом случае, как заявлял впоследствии фюрер, «нам пришлось бы уйти, поджав хвост, так как мы не располагали военными ресурсами даже для слабого сопротивления». «Мы были, — вспоминал Йодль, — в положении игрока, который поставил все свое состояние на одну карту. Германская армия была в этот момент наиболее слаба, так как сто тысяч солдат рейхсвера были распределены в качестве инструкторов ко вновь формируемым частям и не представляли собой организованной силы». Бломберг, по его словам, «был в ужасе. Мне казалось, что… Франция будет реагировать немедленно военной силой. Редер и Геринг разделяли мои опасения…» Ж. Мандель подтверждал: «Немцы… входили в зону, как во вражескую страну, оглядываясь и пугаясь каждой тени».
Но Франция, обладавшая 13 дивизиями на границе и десятками дивизий в тылу, не решилась вступить в бой. Еще до захвата Рейнской зоны Германией Фланден спрашивал военных, какие меры могут быть предприняты в случае вторжения немецких войск. Военный министр генерал Л. Морен тогда доложил, что французская армия полностью неспособна к каким-либо наступательным операциям. Публицист А. Жеро-Пертинакстак в то время придавал этим словам образное звучание: «Французский военный аппарат не обладает гибкостью. Пускать его в ход частично — значило бы рисковать общей аварией».
