Николай Евдокимов - Грешница
- Ишь ты, жалко! Чего ж десятку не пожалела, всю так и бухнула? А две тысячи помнишь? Те, что община нам на корову пожертвовала?
- Да не жалко, батя, вы ж туфли мне хотели купить, - устало проговорила Ксения, - рукомойник надо - опять денег не будет...
Афанасий Сергеевич насупился:
- Болтлива больно стала... Не босая ходишь, подождешь. Рукомойник захотела!
- Что ж сделаешь, доченька, - сказала Прасковья Григорьевна, - надо брату Василию. Бог дал деньги - бог и взял.
- Работаю, работаю, а туфли не могу купить! - Ксения поднялась, пошла в комнату, но в дверях остановилась, обернув к отцу и матери побледневшее лицо.
- Чего еще? - спросил отец.
- Батя, не могу я глядеть на Михаила, - сказала она и заплакала. - Не невольте меня!
- Ну и напужала, - проговорил Афанасий Сергеевич, - не голоси. А теперь слушай мое слово. Нет тебе никакой неволи, понятно? Не нам с ним жить.
- Спасибо вам, батя, - просветлев, воскликнула Ксения, - вы ему скажите, чтоб не приходил больше, не могу я!
- А вот этого не скажу. Пущай ходит. Неволить тебя никто не станет, а желание наше ты должна учитывать. Пара он тебе. Пущай ходит, а ты привыкай, глядишь, и свыкнешься. И брата Василия это большое желание. Михаил нужный для нашей общины человек - умный, в писании начитанный, проповедником будет.
- Батя!
- Родитель говорит, помалкивай! Встречайся до времени с ним, а не даст господь любви, что ж, неволить не будем. Вот и весь разговор.
Ксения хотела что-то сказать, но Афанасий Сергеевич цыкнул и ушел в комнату. Ксения стояла, прислонясь виском к притолоке двери, слезы катились по ее щекам.
- Доченька, - сказала Прасковья Григорьевна и наклонила ее голову, поцеловала в лоб, - ты одна у нас, кто ж тебя неволить станет? А уважение человеку как не оказать? Может, это господь тебя испытывает? А потом и любовь пошлет?
- Нет, маманя, нет! Не хочу я замуж! - Ксения закрыла руками лицо, выбежала во двор.
Она стояла, прижавшись к холодной изгороди. Далеко на краю деревни стучал движок - это в клубе показывали кино. Вот сидят, смотрят - и не наказывает их бог. За что же ей, Ксении, от него такая немилость? Там Иван, там Зина. Зимой будет их свадьба. Зина уже платье новое шьет, и оба они, как телята весной, вроде даже одичали от счастья. "За что же мне немилость от тебя, господи?"
Ксения прошла в сарай, забралась на сено. Она задремала, но вдруг испуганно открыла глаза, услышав дрожащий голос Михаила.
- Сестра, а сестра, - шептал он, - ты здесь, сестра?
Ксения молчала.
- Отзовись, сестра! Здесь ты? Я не ушел, я поговорить с тобой хочу. Ты здесь? Ну отзовись, не терзай! Я знаю: ты здесь. Я ж видел, сестра! Отзовись.
Он чуть не плакал. Ксения ясно представила его жалкое лицо, его всегда влажные глаза.
- Нехорошо, сестра! Я к тебе со всей душевностью, поговорить хочу. Скажи только: здесь ты или нет? Я ж знаю: тут ты!
- Ну чего тебе? - наконец сказала Ксения. - Коли знаешь, чего спрашиваешь? Зачем вернулся?
- Поговорить хочу, - обрадованно зашептал Михаил, зашуршал сеном, и не прошло секунды, как он оказался возле нее.
- Ты что? - крикнула Ксения. - Ты зачем влез! Ишь скорый какой! Нет уж, слезай, да оттуда и говори, не глухая.
- Холодно там, не гони. Я ж душевно к тебе... Я добрый, сестра... Хочешь, уеду завтра совсем? Буду письма писать. Может, полюбишь и сама позовешь.
- Уезжай, а? - с мольбой сказала Ксения. - День и ночь стану молиться за тебя...
- Уеду, уеду. Буду в одиночестве плакать о тебе... Сирота я одинокая на этом свете... Неужто завтра прямо и уезжать? - прошептал он и затих, тяжело дыша. - Ксень, - наконец спросил он, - ты тута?
- Нет, в Америку улетела... Ты слезай, брат, хватит, нагрелся.
- Сейчас, сейчас, - сказал Михаил, приподнялся и вдруг обхватил Ксению и, шепча: - Ты не пугайся, ты тихо лежи, - прижался скользкими своими холодными губами к ее губам. Она почувствовала, как рука его завозилась у нее под юбкой, и закричала, ударила его коленкой в живот.
Михаил отлетел в сторону.
- Ах ты пес шелудивый! Вот ты какая сирота одинокая!
На крик ее прибежали из избы заспанные, полуодетые Афанасий Сергеевич и Прасковья Григорьевна.
Поняв, что случилось, Афанасий Сергеевич за ноги стащил Михаила вниз, выволок во двор.
- Не трожь, брат, не трожь, дьявол меня попутал! - кричал Михаил. Свет из окна упал на его желтое от страха, узкое, голое лицо. Афанасий Сергеевич сплюнул.
- Раздавить тебя, змея, - дело божеское... Рук марать не хочу. Завтра к брату Василию явишься, он найдет на тебя суд.
- Что же это делается! - крикнула Ксения. - Батя! Да я ему глаза выцарапаю. - Она бросилась к Михаилу, но отец задержал ее:
- Не греши, дочь...
- А сама какая, сама? - осмелев, закричал Михаил. - Сама вон господа в друзья сатане определила... Иль не помнишь?
- Замолчи! - Афанасий Сергеевич рассвирепел и занес уже было над ним руку, но Михаил отскочил, бросился вон со двора.
"Вот ведь как вышло, по-моему", - только и подумала Ксения, узнав, что брат Василий разгневался на Михаила и отправил его обратно в Томск с письмом к тамошнему руководителю общины. Исчез Михаил из ее жизни, и Ксения забыла о нем, даже не вспоминала.
Однажды Ксения возвращалась из города с собрания секты. Прасковья Григорьевна и Афанасий Сергеевич остались ночевать у пророчицы Евфросиньи.
Город уже засыпал. Улицы его были тихи, пустынны. Ксения постояла у моста через реку, ожидая попутной машины, но не дождалась и решила идти пешком. Было холодно, пахло рекой, грибной плесенью и дымом от единственного в городе механического завода.
Сразу же за городом начинался лес. Сначала редкий, он становился все гуще, все темнее. Где-то хрустнула ветка, глухо шлепнулось что-то о землю, может быть, шишка упала. В холодной, жуткой мгле противным голосом вскрикнула сова. Ксения вздрогнула от неожиданности, не от страха. Она не боялась ночного леса, она испытывала другое чувство, более сильное, чем страх. Наедине с размытыми тьмою деревьями ее охватывала тоска: огромен мир, и человек в нем одинок, жалок, как осенний лист...
Ксения прошла уже, наверно, половину пути, когда послышался шум машины. Свет фар, веселый и яркий, задрожал на деревьях, и деревья отступили с дороги в еще более сгустившуюся тьму. Ксения подняла руку, грузовик остановился, дверца кабинки открылась, и Ксения увидела Алексея Ченцова.
- Наконец-то встретились, - весело сказал он, - ну что ж, садись.
Ксения подумала с секунду и полезла в кузов.
- Куда ты? - крикнул Алексей. - В кабину садись, слышишь, а то ведь не повезу.
- На свежем воздухе я люблю, - ответила Ксения, - поезжай.
- Не выдумывай, - сказал Алексей; он вышел из кабины и ухватился за борт грузовика, - тут у меня канистра, ноги отдавит, полезай в кабину, слышишь?
- За кабину ты с меня двойную цену сдерешь, - сказала Ксения, - мне и тут хорошо.
- Я не автобус, за проезд не беру... А с тебя одна цена, что в кабине, что в кузове.
- Это еще какая?
- Поцелуй - вот какая...
- Не дури, - рассерженным голосом проговорила Ксения, - езжай, а то пешком пойду!
- Напугала! - Алексей влез в кабину, громко хлопнув дверцей. А Ксения вдруг пожалела, что забралась сюда, в кузов.
Грузовик рывком сдвинулся с места и, набрав скорость, помчался, мотаясь из стороны в сторону, подскакивая на выбоинах дороги. Вместе с ним в желтом свете фар качались и подскакивали деревья. По днищу кузова, грохоча, прыгала канистра, грозя и в самом деле отдавить Ксении ноги. Что есть силы она кулаками застучала по перекрытию кабины. Алексей притормозил и, высунувшись, крикнул:
- Надоело? Ко мне пересядешь?
Ксения спрыгнула на землю, сказала:
- Как же тебе не стыдно! - и решительно пошла по дороге.
Алексей выскочил из машины, побежал за ней.
- Погоди, Ксень... Да погоди же!
Она остановилась, взглянула ему в лицо, освещенное фарами грузовика, и опустила глаза. Он взял ее за руку.
Ладонь у него была широкая, теплая, все ее пальцы уместились в ней, как в меховой варежке.
- Ксень, - сказал Алексей. Он стоял так близко, что Ксения увидела его полураскрытые губы. Она хотела отодвинуться и не могла.
- Ну, чего тебе, - устало проговорила Ксения, снова увидела его губы и торопливо пошла к грузовику. - Больше не балуй, - сказала она, влезая в кузов.
На этот раз Алексей вез ее бережно. Ксения сидела, прижавшись спиной к борту, ее покачивало мягко, как в лодке. По кабине хлестали ветки, в ушах свистел ветер, и в небе дрожали веселые звезды.
Около Ксениного дома Алексей остановился.
- Спасибо! - крикнула Ксения и побежала к калитке. Во дворе притаилась за деревом. Она видела, как Алексей, сидя в кабине, чиркнул спичкой, но спичка не зажглась, он выбросил ее, чиркнул другой и закурил папиросу.
Он не уезжал, и Ксения не уходила, все смотрела на огонек от папиросы. Наконец Алексей уехал. А Ксения стояла и слушала удаляющийся стук мотора.
Ничего как будто не произошло.
