Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945
Паке — дитя мира посередине его — сочетал в своих текстах деловитость с поэтичностью, геополитику с религией, философию с экономикой. Он почти в чистом виде воплощал кичливую уверенность в том, что расцвет рейха, если тот станет великой мировой державой, пойдет на пользу всему миру и что Германия должна выполнить некую миссию среди других народов. Космополитическое начало было у него окрашено имперски, имперское — космополитически, причем и то, и другое органически коренилось и в национальном, и в региональном.
Если он называл себя «франком» и вместе с тем «рейнцем», то это было только более точное определение его «немецкоести» и «европейства». «От Кёльна на северо-запад я повсюду встречаю свой собственный, несколько грубоватый русоволосый тип, напоминающий о связях германцев и кельтов»{30}. Паке оценивал по «происхождению», «физиогномике» и «типажу» всех людей, которые попадались ему на пути, с любопытством разглядывал и расспрашивал их. Каждая такая характеристика имела для него важное значение. Физическое и ментальное, историческое, мифологическое и социальное сплетались в ней почти естественным образом. Он ощущал себя «человеком, которому до мельчайших подробностей открылись пространственные отношения народов и самых мелких групп людей», и все в нем восставало против того, чтобы «называть себя на американский манер selfmademan»: «Я просто прямое продолжение моих отцов и матерей и не более того, просто кусочек жизни немецких провинций, откуда я родом»{31}.
Во всем этом было не столько мещанское заигрывание с народничеством, сколько творческое задание и высшее предназначение. Так, Паке, именно как «франк», не признавал проведенную римлянами «проклятую границу» между Галлией и Германией, поскольку она «отделяет меня от той части моей более крупной, тысячелетней родины, которая пролегает от складок горного массива Таунуса… до солнечной Лотарингии»{32}. Его предки — ремесленники, пекари, учителя, адвокаты и солдаты — жили по обе стороны этой границы. «Рейнская» составляющая происхождения Паке уводила его далеко вперед, она уже в зародыше содержала будущую Европу, чьей сердцевинной провинцией в свое время могла бы стать Рейнская область. Это была наступательная трансформация немецко-национального представления о «Рейне как о немецкой судьбоносной реке», возвышенного до идеи европейского империализма, естественный центр которого представляла Германия. Поэтому в 1920-х гг. Паке причислил бы себя к «рейнским поэтам». Именно в этом качестве он и попал на Восток.
Ранние исследовательские поездки
Летом 1903 г. на первые самостоятельно заработанные деньги 22-летний Паке, только что опубликовавший свои ранние стихи и рассказы и к тому же поступивший в Гейдельбергский университет для изучения философии, географии и народного хозяйства, отправился в Сибирь и Маньчжурию, не зная ни слова по-русски. «Китайско-Восточная железная дорога была только что построена, и я поехал туда, чтобы одним из первых описать ее»{33}.
В таком решении выразилось эмоциональное мироощущение, опьянение новыми глобальными средствами коммуникации, и прежде всего железной дорогой, которая впервые сделала возможным беспересадочное сообщение на всем евразийском континенте{34}. В одном из своих первых фельетонов Паке любовно называет «это черное чудовище» «завоевателем мира»{35}. Кроме того, путешествие явилось актом обретения себя как личности и патриота, и в этом акте искал пищи и поддержки романтический империализм молодого человека. И действительно, куда бы он ни попадал, он легко сходился с людьми и общался с ними. Однако ту же способность он наблюдал у немцев, которых встречал в Сибири в каждом, даже весьма удаленном, гарнизоне или в поселениях первопроходцев. Всюду они производили впечатление зажиточных, энергичных людей, действовавших «среди вялой массы русского народа… как закваска в трех мерах муки»{36}.[11]
В дешевых курьерских и почтовых поездах (билет туда и обратно от Берлина до Владивостока обошелся ему в 200 марок) Паке писал для немецких газет корреспонденции, в которых забавные колониальные анекдоты сочетались с первыми глобально-стратегическими размышлениями. Именно в Сибирь и на Тихий океан гнала его навязчивая мысль, что здесь, в самом дальнем углу Востока, еще сохранилось свободное для развития пространство и что здесь же завязывается новый узел «мировой политики». Это был канун русско-японской войны, и Паке ощущал предгрозовое напряжение во всех наблюдаемых им проявлениях жизни и быта.
Все это не умаляло энтузиазма его «географических стихотворений», в которых он пытался осмыслить «мировую физиогномику мира», напротив: «Вдали от черноземных степей России, где пестрят ветряные мельницы / И желтеют соломенные крыши изб, чьи окна сверкают на солнце; (…) / На другом краю огромного континента, на день ближе к восходу солнца, / Вырастут наши города, / Крепкие поселения, защищенные уходящими вдаль холмами, / Где над врытыми в землю пушками будут развеваться знамена Европы / (…) Якорные стоянки и причалы для торговых судов многих стран». Так писал Паке в одном из своих «гомеровских» стихотворений «Город по имени Даль»[12].{37}
Возвратившись на родину, 22-летний студиозус сразу же сочинил докладную записку для ведомства рейхсканцлера[13]. Германия, согласно ходячей формуле того времени, должна проводить «мировую политику», и он хотел бы в ней участвовать. А два года спустя он изложил соображения, вполне аналогичные тем, что касались России, также применительно к Турции и Османской империи, совершив путешествие, приведшее его на сей раз по Дунаю в Константинополь и — по построенной Германией Анатолийской железной дороге — в Ангору (Анкару). Оттуда далее, вплоть до Сирии, путь его пролег по первому участку Багдадской железной дороги, с которой было связано столько кризисов[14].
Корреспонденции Паке полны рассуждений о новых всемирно-экономических транспортных линиях, ожесточенно конкурирующих друге другом. «Дорога будущего Гамбург-Басра», писал он, возможно, уже скоро оспорит славу Суэцкого канала и найдет себе лучших клиентов из Британской Индии. Он предвидел и строительство ответвления через Дамаск «в Мекку, которой грозили англичане», или в Иерусалим{38}. Решающую функцию новой железнодорожной магистрали он видел в стабилизации Османской империи. Если британцы и французы построили лишь несколько тупиковых железных дорог, чтобы «пробурить со стороны Средиземного моря» Турцию, то германская Анатолийская дорога представляет собой вилку, на которую султан сможет наколоть всю страну, создав тем самым хребет своей империи. «Вилка из немецкого железа!»{39}
В этом для Паке открывалось важное различие между германской «мировой политикой» и британским или французским «империализмом». Там, где западные соперники оперировали капиталом и оружием, чтобы завоевывать и эксплуатировать, немцы действуют с помощью людей и техники, чтобы развивать и строить. Предпосылкой превращения Германии в мировую державу является прежде всего изобилие деловых и энергичных людей: шестьдесят миллионов на родине, двадцать миллионов вне ее, во всем мире. «Куда девать такое богатство? Мы не знаем»{40}.
США, по его словам, давно обеспечили себе влияние в Южной Америке; Великобритания, Россия и Япония заново делят Азию; Франция строит свою североафриканскую империю. «А где же немцы?»{41} Им следует искать поле для собственной деятельности, и найти его можно, по мнению Паке, не на замкнутом Западе или тропическом Юге, а только на бескрайних просторах Востока.
Стратегии ассимиляции
Уже в корреспонденции из Турции просматриваются наметки стратегии, которую Паке подробно излагает в последующие годы, путешествуя по России, Китаю и Монголии. В обеих восточных империях он видел, что господствующие государственная власть и государственная нация явно не справляются с задачей развития материальных ресурсов и человеческого потенциала собственной страны. В Турции, как и в России, на всем протяжении железной дороги он встречал немцев за работой: так, например, сотрудники «Культурной службы» под руководством немецких аграриев обучали анатолийских крестьян интенсивному земледелию и животноводству, обеспечив на всем древнем плоскогорье «небывалый расцвет»{42}.
Его имперская стратегия этим не ограничивалась, она шла дальше, ее охват был шире, чем у простой политики экономического внедрения. Можно назвать это империализмом культурно-экономической ассимиляции или замещения. Вместо захвата «пустых» колониальных пространств, создания военных баз в Африке или на заморских территориях Германский рейх должен был сосредоточиться на завоевании древних, консервативных крупных государств типа Габсбургской и Османской, Российской и, желательно, Китайской империй, наполняя их тела новой жизнью и новой динамикой.
