Владислав Зубок - Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Соблазны «социалистического империализма»
В советских высших кругах понимали, что победа в войне стала возможной в результате героических усилий всего народа, а не только благодаря руководству Сталина. На роскошном приеме в Кремле 24 мая 1945 г., устроенном в честь военачальников Красной армии, подобные умонастроения буквально витали в воздухе, и Сталин, казалось, с ними считался. Как вспоминал Павел Судоплатов, сотрудник НКВД и организатор партизанского движения в годы войны, «мы чувствовали себя его детьми и наследниками. Подчеркнутое внимание Сталина к молодым генералам и адмиралам показывало, что будущее страны он связывал с нашим поколением». Казалось, что Сталин согласится управлять страной совместно с этим новым классом советской номенклатуры. Именно на них он опирался в годы войны{31}.
В то же время победа над фашистской Германией, а также триумф советской мощи в Европе укрепили доверие советской партийной и военной элиты к Сталину. Микоян вспоминал, как он радовался новой атмосфере товарищества, которая возникла вокруг Сталина в годы войны. «Я вновь почувствовал доверие и дружеское отношение к Сталину…» Микоян был убежден, что жестокие чистки 30-х гг. никогда не вернутся и «начнется процесс демократизации в стране и партии»{32}. Большинство гражданских и военных чиновников, этнические русские и обрусевшие, боготворило Сталина не только как военного полководца, но и как вождя русского народа. С официальных трибун в период войны вновь зазвучало слово «держава». На свет появлялись кинофильмы и романы, в которых восхвалялись русские князья и цари, строившие сильное Российское государство — на страх врагам внешним и внутренним. На том же приеме, который описывал Судоплатов, Сталин произнес тост: «За русский народ!» Вождь сказал: «Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение». По словам вождя, русский народ в годы самых тяжелых поражений продолжал доверять своему руководству, и это доверие «оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу». Вождь, не жалевший русских крестьян ни во время коллективизации, ни на полях сражений, теперь цинично величал русский народ «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза»{33}.
На новых советских пограничных территориях, особенно в Прибалтике и на Украине, а также на Северном Кавказе, осуществлялась политика русификации местного населения. Это означало не только подавление нерусских культур на местах, но и депортацию сотен тысяч латышей, литовцев, эстонцев и западных украинцев в Сибирь и Казахстан. На место депортированных прибыли десятки тысяч переселенцев из России, Белоруссии и русскоязычной Восточной Украины. Органы НКВД, действуя совместно с Московской патриархией Русской православной церкви, восстановленной Сталиным, начали борьбу с влиянием Ватикана на католические приходы, а также на приходы униатской Украинской церкви, расположенные на западных территориях Советского Союза{34}.
На наиболее важные и ответственные должности в государственных структурах назначались этнические русские. В то же время в госаппарате начались, первоначально без шума и огласки, чистки, направленные против «инородцев», прежде всего евреев. Во время войны Сталин и его аппарат сделали, по мнению историка Юрия Слезкина, неожиданное открытие: «советские евреи оказались не только национальностью, но и этнической диаспорой», с множеством родственников по всему свету. Также Сталин пришел к выводу, что советская интеллигенция, значительная часть которой состояла из евреев, тоже «была не вполне русской — а значит не полностью советской». Советские войска обнаружили нацистские лагеря смерти в Польше, но в средствах массовой информации редко появлялись материалы о массовом истреблении еврейского населения фашистами. Упорно замалчивались и факты героизма евреев, сражавшихся на фронте. Александр Щербаков, секретарь ЦК ВКП(б), в годы войны — начальник Главного политического управления РККА и Совинформбюро, по личному указанию Сталина развернул негласную кампанию по «очистке» органов пропаганды от евреев. Антисемитизм вырос и в низах: многие советские граждане смотрели на евреев как на тех, кто предпочитает отсиживаться в тылу, избегая передовой. Массовый антисемитизм разрастался, подобно лесному пожару, при явном попустительстве и завуалированной поддержке официальных властей. В послевоенное время практика плановой «чистки» государственного аппарата от евреев быстро распространилась на все советские учреждения и организации{35}.
Использование традиционной русской символики и потворство антисемитизму, с одной стороны, помогали манипулировать массами, но с другой стороны, порождали неизбежное противодействие и в долгосрочном плане заключали в себе серьезную угрозу для режима. В то время как русские люди восхваляли великого вождя, представители других национальностей, к примеру украинцы, чувствовали себя уязвленными и даже оскорбленными. Противоречие между идеологией «пролетарского интернационализма» и откровенно националистической пропагандой порождало сомнения. Проявления государственного антисемитизма пошатнули веру многих руководителей и общественных деятелей, евреев и неевреев, в мудрость власти. Чем больше Сталин манипулировал национальными чувствами людей, тем больше появлялось скрытых очагов напряжения в советской бюрократии и обществе. Разрушительные последствия этого для коммунистической власти проявились значительно позже{36}.
Еще один фактор скреплял узы, связывающие кремлевского вождя с советскими руководителями: это был разделяемый элитами великодержавный шовинизм и поддержка ими внешней экспансии. После победы под Сталинградом Советский Союз стал играть ведущую роль в коалиции великих держав, и эта роль вскружила головы многим представителям советской номенклатуры. Даже старые большевики, видные дипломаты Иван Майский и Максим Литвинов, заговорили на языке имперской экспансии. В своих служебных записках они строили планы расширения сфер влияния СССР и завоевания стратегически важных позиций на суше и море. В своей записке наркому иностранных дел Молотову по вопросам будущего мира и послевоенного устройства в январе 1944 г. Майский писал, что Советскому Союзу необходимо «стать столь могущественным, что ему уже больше не могла бы быть страшна никакая агрессия в Европе или в Азии. Более того, чтобы ни одной державе или комбинации держав в Европе или в Азии даже и в голову не могло прийти такое намерение». Майский писал о том, что после разгрома союзниками Японии СССР следует присоединить к себе Южный Сахалин и цепь Курильских островов. Кроме того, он предлагал заключить с Финляндией и Румынией долгосрочные пакты взаимопомощи с тем, чтобы СССР смог разместить в этих странах «необходимое количество баз — военных, воздушных, и морских». Также Майский считал, что «СССР должно быть гарантировано свободное и удобное использование транзитных путей через Иран к Персидскому заливу»{37}. В ноябре 1944 г. Литвинов направил Сталину и Молотову докладную записку, в которой указывалось, что в сферу советского влияния в послевоенной Европе (без уточнения характера этого «влияния») нужно включить Финляндию, Швецию, Польшу, Венгрию, Чехословакию, Румынию, «славянские страны Балканского полуострова, а равно и Турцию». В июне и июле 1945 г. Литвинов настаивал на том, что СССР следует добиваться своего присутствия на территориях, традиционно входящих в зону интересов Британии, как, например, территории в районе Суэцкого канала, Сирии, Ливии и Палестине{38}.
Георгий Димитров, занимавший должность генерального секретаря Коминтерна до его роспуска в 1943 г., а затем назначенный завотделом международной информации ЦК ВКП(б), полагал, что Красная армия является более важным инструментом истории, чем революционные движения. В конце июля 1945 г., когда проходила Потсдамская конференция глав правительств СССР, США и Великобритании, Димитров и его заместитель Александр Панюшкин писали Сталину и Молотову: «Положение в странах Ближнего Востока, приобретающих все большее значение в современных международных условиях, настоятельно требует нашего пристального внимания, активного изучения обстановки в этих странах и организации соответствующих мероприятий в интересах нашего государства». Димитров и Панюшкин предлагали «увеличить штаты миссий в этих странах и полностью укомплектовать их подготовленным составом арабистов»{39}. Дух «социалистического империализма», витавший среди советских руководителей высшего и среднего звена, совпадал с намерениями и честолюбивыми замыслами самого Сталина. Подобные настроения оказались на руку кремлевскому вождю, и он в послевоенное время продолжил преобразование Советского Союза в военную сверхдержаву.
