Федор Селезнев - Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.)
Однако они были далеко не единственными англофилами в России. Вдумчивый исследователь внутриполитической борьбы в России по вопросам внешней политики И.В. Бестужев не ограничивал число сторонников ориентации на Антанту только либералами. Он показал, что все «буржуазно-помещичьи» группировки – от кадетов до умеренно-правых – ратовали за необходимость сближения с Англией[90]. Причем сторонники этого курса имелись также среди деятелей культуры, военных и представителей правящей элиты. В состав Англо-русского литературного общества, поставившего своей целью добиться дружбы Великобритании и России, среди прочих входили: министр императорского двора В.Б. Фредерикс, члены Государственного совета адмирал Н.М. Чихачев и С.А. Мордвинов, юрист А.Ф. Кони, председатель Государственной думы и член ЦК Союза 17 октября Н.А. Хомяков, великий князь Георгий Александрович[91].
Симпатии к Англии соединяли членов партии Народной Свободы с представителями той части российской элиты, которая разделяла их стремление к сближению России и Великобритании. Однако дружба Англией вначале XX в. автоматически означала вражду с Германией, ибо две эти державы тогда являлись главными геополитическими соперницами. Отношение российской либеральной контрэлиты к англо-германскому противоборству будет рассмотрено далее.
1.2 Партия народной свободы и роль России в англо-германском противоборстве накануне Первой мировой войны (1908–1914 гг.)
Основным фактором, определявшим развитие международных отношений в начале XX в. являлась мировая конкуренция Англии и Германии[92]. Николай II стремился удержать Россию в стороне от этого глобального противостояния, одновременно дистанцируясь и от Германии, и от Англии[93]. За проведение такого курса, по мнению И.В. Бестужева, скрупулезно исследовавшего борьбу в России по вопросам внешней политики, ратовало и большинство министров. Среди них: П.А. Столыпин, В.Н. Коковцов, В.Н. Ламздорф, А.П. Извольский. За некоторое сближение с Англией выступали военный министр А.Ф. Редигер и министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев. С.Ю. Витте являлся приверженцем антианглийского «континентального» союза России, Франции и Германии. К сторонникам ориентации на Германию Бестужев отнес А.В. Кривошеина, П.Х. Шванебаха, И.Л. Горемыкина, П.Н. Дурново[94].
Что касается кадетов, то, по мнению, И.В. Бестужева они, исходя из своих идеологических симпатий (к либеральным режимам Англии и Франции) и антипатий (к консервативной Германии) ратовали «за прямой союз с Англией и решительную борьбу с Германией»[95]. В указанном русле лежат оценки американской исследовательницы Мелиссы Стокдэйл. По её мнению кадеты безоговорочно одобрили курс на войну в единении со странами Антанты, борясь за демократическое будущее России после победы[96]. С этой точкой зрения солидарна И.В. Алексеева. Идейная близость – вот, что по её определению вызывало тяготение русской либеральной оппозиции к «передовым демократиям Запада»[97].
Однако в историографии распространено и другое воззрение. Ряд историков видит внешнеполитическим приоритетом кадетов общенациональные интересы. В такой интерпретации позиция КДП в основном совпадает с линией, проводимой государством (в лице царского правительства). Так М.И. Гришина (вслед за В.И. Лениным) однозначно указала, что в области иностранной политики кадеты являлись «правительственной партией»[98]. С точки зрения П.Н. Ефремова линия кадетов также совпадала «с линией официальной дипломатии». Они, как и правящая верхушка, стремились к тому, чтобы Россия получила контроль над черноморскими проливами, но (в отличие от националистов и октябристов) не обвиняли российское министерство иностранных дел в излишней осторожности и уступчивости в балканских делах[99].
Кроме того, кадетское руководство, подобно царскому МИДу, считало необходимым соблюдать известный баланс в отношениях с Англией и Германией. И хотя для конституционных демократов внешнеполитическая ориентация на Англию была доминирующей, однако они выступали против того, чтобы России шла «на буксире» той или другой державы[100]. «Сверяя обеспеченность внешней политики России ее членством в Антанте, – писала И.Е. Воронкова, – кадеты приходили к выводу о том, что задачам государства на мировой арене более соответствует политика балансирования в системе европейских блоков, включающая в себя три элемента: максимальное использование ресурсов Антанты, позиция равного диалога с державами противоположной группы, тактика лавирования, сообразно с собственными целями, между Антантой и Тройственным союзом»[101]. Таким образом, свои идеологические пристрастия (включая симпатии к Франции с Англией и неприятие союза с Германией), конституционные демократы отстаивали только до тех пор, пока они не вступали в противоречие с национальными интересами[102]. «Общенациональные, общегосударственные интересы в независимости от обстановки они ставили превыше любых других – классовых, партийных», – утверждал В.А. Кустов[103].
Впрочем, по вопросу о том, как конституционные демократы понимали национальные интересы России в контексте международной политики, между историками нет единства. Н.Г. Думова, опираясь на высказывания Струве, считала, что позицию кадетов определяло стремление к росту внешнего могущества государства[104]. Для В.В. Шелохаева именно Струве в «наиболее концентрированном виде» изложил основное содержание внешнеполитической доктрины русского либерализма[105]. Однако автор фундаментальной биографии Струве, Ричард Пайпс, показал, что его герой по ряду принципиальных вопросов, включая отношение к государству и его задачам, в кадетской партии зачастую оставался в одиночестве. И хотя «Русская мысль», которую редактировал Струве, «воспринималась в качестве кадетской трибуны, фактические отношения редакции с руководством конституционных демократов всегда были довольно прохладными, а временами и откровенно враждебными»[106].
Это относится и к проблемам внешней политики. С точки зрения Ш. Галая в этой сфере мнение Струве не отражало линию кадетской партии: в рядах КДП тот один «выступал в защиту активной политики на Балканах и приветствовал возможность войны в Европе». Даже товарищи Струве по правому крылу партии и те весной 1914 г. с ним разошлись, – писал Галай[107]. Для конституционных демократов как партии было характерно неприятие политической и экономической экспансии, – утверждает С.И. Шабанов[108]. Между тем, по Пайпсу, Струве наоборот полагал, что бассейн Черного моря и Балканы представляют для России «естественные и законные векторы империалистической экспансии»[109].
Под эту теорию редактор «Русской мысли» подводил экономический базис и призывал интеллигенцию шагнуть навстречу буржуазии. Однако эти взгляды оказались чужды большинству кадетов[110]. Именно понимание «несовпадения нужд России с узкими частными интересами промышленников и торговцев» обусловило, как считал Галай, склонность кадетов к миру и их оппозицию «любой политике, влекущей за собой общеевропейскую войну»[111]. При этом В.С. Дякин особо отмечал пацифизм кадетской интеллигенции и её связи с международным «Обществом мира»[112].
Таким образом, одни историки рисуют кадетов «империалистами», другие «пацифистами». Как совместить эти противоположные характеристики? На мой взгляд, здесь возможны два варианта. Либо кадеты были всегда едины в оценках желательной внешней политики страны, но с течением времени позиция партии превратилась из «пацифистской» в «империалистическую». Так, например, считает И.Е. Воронкова. По её мнению «кадеты некоторое время являлись активными пропагандистами пацифистских идей, однако Балканские войны 1912–1913 гг. заставили их отказаться от “великой иллюзии” и вернуться на почву практических размышлений о способах и путях обеспечения национально-государственных интересов и безопасности»[113]. Другой вариант: подобно тому, как по отношению к вопросам внутренней политики КДП разделялась на «правых» (П.Б. Струве, В.А. Маклаков, М.В. Челноков), «левых» (Н.В. Некрасов, М.Л. Мандельштам) и центр (во главе с П.Н. Милюковым)[114], внутри партии Народной Свободы существовали «пацифистское» и «империалистическое» течения. Так В.А. Кустов, хотя и считал, что в отстаивании великодержавных интересов России представители сложившихся течений кадетской партии были едины, все же выделял в ней умеренное крыло в лице Милюкова и сторонников «более активной внешней политики», ориентировавшихся на П.Б. Струве и С.А. Котляревского[115].
