Сергей Цветков - Поход Русов на Константинополь в 860 году и начало Руси
Б.А. Рыбаков предполагает, «что блокирование Византией устья Днепра и того побережья Черного моря, которое было необходимо русам для каботажного плаванья к Керченскому проливу или в Царьград, и послужило причиной русского похода на византийские владения в Крыму, отраженного в “Житии Стефана Сурожского”»{21}.
А.Н. Сахаров считает, что в результате этого нападения был заключен один из первых договоров с Византией. Русы «вернули все, что награбили, вывели рать из города, ничего не взяв с собой, и отпустили пленных. Перед нами характерные черты мирного соглашения времен не только “дорюриковой”, но и ''додоговорной” Руси». А.Н. Сахаров подчеркивает, что это было «типичное соглашение с местными византийскими властями, которое заключалось, возможно, в трудных для русов обстоятельствах. Важно отметить и факт участия в событиях архиепископа Филарета. В делах государственных, в том числе внешнеполитических, византийские церковные иерархии имели большое влияние». Поскольку архиепископ Филарет крестил князя Бравлина, А.Н. Сахаров не исключает, что он участвовал в переговорах с русами, «настояв на вышеупомянутых условиях соглашения, где на первом месте стояло возвращение церковных ценностей.
Обращает на себя внимание условие о возвращении пленных — одно из древнейших в дипломатической практике всех народов, в том числе и антов»{22}.
Необходимо отметить, что это нападение, судя по всему, не было обычным грабительским походом, а имело вполне ясные политические причины — все, что мешало развитию международной торговли, а это было основным занятием русов, по возможности, устранялось с помощью военной силы — об этом говорит вся дальнейшая история развития Древней Руси.
Об активизации русов в конце VIII — начале IX в. сообщается и в греческом тексте «Жития Георгия Амастридского», в частности, о нападении «народа Рос» на византийский город Амастриду (Черноморское побережье Малой Азии). Специалисты считают, что это нападение произошло до 843 года. «Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверскими нравами, бесчеловечными делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя того удовольствия, как в смертоубийстве, они — этот губительный и наделе и по имени народ — начав разорение с Пропонтиды и посетив прочее побережье, достигли, наконец, и до отечества святого, посекая нещадно каждый пол и всякий возраст…»{23}
Здесь стоит обратить внимание, что автор Жития говорит о русах как о хорошо известном народе, в то время как патриарх Фотий называет их народом «безвестным». Возможно, на южном побережье Черного моря и в Крыму русы уже были хорошо известны местным жителям в отличие от Константинополя, куда известия о них не дошли.
А.Н. Сахаров, подчеркивая сходство двух походов, пишет: «Они были направлены вдоль Черноморского побережья: один — вдоль Малоазийского, другой — вдоль Крымского. Территориальные рамки походов четко очерчены: один — от Пропонтиды до Амастриды, другой — от Херсонеса до Керчи. В обоих военных предприятиях русы берут с бою провинциальные византийские города, не осмеливаясь нанести удар по столице империи. И в том и в другом случае объектом грабежа становятся городские храмы, куда стекались золотая и серебряная утварь, драгоценные камни и дорогие ткани и где стояли богато отделанные раки святых. Наконец, оба похода закончились мирными соглашениями, условия которых весьма схожи: прекращение военных действий, освобождение пленных, возвращение награбленного, “почтение к храмам”, вывод рати из города. Несмотря на некоторые различия в статьях, в этих соглашениях отразился весь комплекс тогдашних представлений о мирных договорах с противниками как русов, так и греков»{24}.
Но все это были локальные нападения русов на периферийные города Византии, некая проба сил, хотя и вызванная конкретными интересами русов и на которые не было обращено серьезного внимания в столице могущественной империи. Возможно, не вступая в серьезные дипломатические отношения с русами, Византия решила укрепить свои позиции с помощью Хазарии в строительстве крепостей, замыкающих выходы русов к Черному морю через реку Дон и ее бассейн, возможно, активизировав, таким образом, в дальнейшем, Днепровский путь.
Был еще хорошо известный дипломатический контакт с русами в 838/839 г., который, судя по всему, успеха не имел. Более подробно он будет описан ниже.
Но все эти нападения, видимо, не привели к необходимому результату. Пришлось продемонстрировать свою силу и мощь традиционным для тех времен способом — напасть на столицу могущественной империи Константинополь.
Нужно отметить, что нападение флота русов на Константинополь в 860 году не идет ни в какое сравнение с вышеописанными событиями по количеству пришедших кораблей и высокой степени организации похода, требовавшей привлечения огромных по тем временам материальных и человеческих ресурсов, что возможно только на стадии существования государственности. К моменту этой военной операции на территории Древней Руси существовали уже такие укрепленные торгово-ремесленные поселения, как Любша (конец VII в.), Ладога (середина VIII в.), Псков (VI в.), Изборск (конец VII в.), Киев (VI в.) и многие менее известные выявленные археологами городища. Известны также славянские поселения середины IX в. на Таманском полуострове. Существовали также межэтнические союзы племен, типа тех, которые впоследствии призвали Рюрика. Сеть этих протогородов занимала ключевые стратегические позиции на пути «из варяг в греки» и Великого волжского пути и создавала материальную базу для строительства объединенного флота русов. Если до 860 г. Византия имела слабое представление о существовании этого народа, то Арабский Восток уже давно имел дело с русами. Поэтому, не исключено, что русы знали, что император воюет с арабами, и незащищенный войсками Константинополь легко можно взять штурмом.
2. Причины похода 860 г.
Контакты русов и Византии до похода 860 года касались не только военной сферы. П.В. Кузенков пишет: «О возможном проникновении в первой половине IX в. выходцев из русской(?) среды в высшие сословия Византийской империи говорят отдельные разрозненные данные: упоминания ок. 825 г. в “Житии Иоанникия” некоего Ингера, имевшего сан митрополита Никейского (один из высших в византийской церковной иерархии); сообщения византийских хроник о “славном Ингере”, отце императрицы Евдокии Ингерины (родилась ок. 837 г.); упомянутый Генесием при описании дворцового переворота 855 г. отряд “скифов из Таврики”, охранявших императора»{25}.
Здесь уместно вспомнить о возможном кельтском происхождении имени Игорь{26}. А.Г. Кузьмин так же предположил, что возможны и параллели с самоназванием племени ижора — ингры{27}. Интересно также, что в 855 г. именно скифы (русы?) охраняли императора Михаила III (842–867 гг.), того самого, в царствование которого произошло нападение флота русов в 860 г. на Константинополь. Может быть, император чем-то обидел этих русов, поддержавших его во время переворота, и они решили отомстить ему, сообщив своим сородичам о том, что в июне 860 г. Константинополь оказался беззащитным, поскольку император с армией находился в походе против арабов?
Здесь очень важно проанализировать и западноевропейский источник, говорящий о первом дипломатическом контакте Руси — свидетельство «Вертинских анналов», сообщающих о дипломатической миссии византийского императора Феофила к императору франков Людовику, который принял посольство в Ингельхайме недалеко от Майнца. Император Византии прислал вместе со своим посольством «также некоторых людей, которые себя, т. е. род свой, называли “Rhos”, их король, называемый каганом, послал их, как они говорили, к нему (Феофилу) из дружбы. И он (Феофил) просил в упомянутом письме, чтобы они получили, благодаря императорской милости разрешение и поддержку на то, чтобы возвратиться домой через его империю, избежав, таким образом, опасностей, так как путь, которым они прибыли к нему в Константинополь, пролегал через земли, населенные варварами, свирепыми и дикими, и он не хотел, чтобы они опять повторили его, и таким образом снова подвергли бы себя опасности»{28}.
И. Херрман пишет по этому поводу, сопоставляя свидетельство «Вертинских анналов» с русами (Ruzzi) «Баварского Географа»: «Люди из Руси были насколько возможно подробно расспрошены. Весьма вероятно, именно они были теми, кто сообщил этнографические сведения о местах между хазарами и венграми. При этом Ruzzi характеризовались как Forsderen liudi, Fresiti. То, что имелось при этом в виду, понятно: Ruzzi считались руководящими, первыми людьми — первым, главным народом. Они были Fresiti, Freisasstn, т. е. независимые. Так как это заявление следует непосредственно за упоминанием о хазарах, то вероятнее всего предположить, что акцентирование авторитетного положения русов должно было подчеркнуть независимость их от хазар. Если исходить из предположения, что “Баварский Географ” руководствовался сведениями от 839 г., то мы располагаем для этого времени однозначным свидетельством о независимости русов от хазаров…»{29} Можно предполагать, что ко времени первого посольства в Византию, они уже располагали достаточно мощными военными силами и материальными ресурсами, чтобы попробовать договориться с могущественной империей. К тому же, их интересовало расширение торговли с самой Византией, без посредничества хазар, печенегов, венгров и византийских колоний в Крыму.
![Роман Терехов - Безымянный мир [начало]*](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
