Вячеслав Фомин - Варяго-Русский вопрос в историографии
38. Stanislai Sarnicii Annales. Cracoviae, MDLXXXVII.
39. Например, Синопсис (Изд. СПб., 1846.
С. 8-9): «Наипаче и Божественное писание от пророчества Иезекиилева во главе 38 и 39 имя тое россов приличие изъявляет, нарицающе князя Росска». Историю вопроса о связи русского имени с князем Рошем см. у А.Флоровского. Князь Рош у пророка Иезекииля (Сб. в честь на В. Златарски. София, 1925).
40. MGN SS. III. 831.
41. Иконников. Опыт русской историографии. Т. 2. Ч. 2. С. 1412.
42. Прибавление к Ипат. летописи. Изд. 1871. С. 236.
43. «Приписано бысть сие... многогрешным Иваном, во второе по первом писатели, колена Августова, от племени варяжскаго, родом русина, близь восточныя страны, межь предел славеньских и варяжских и агаряньских, иже нарицается Русь по реце Русе» (цитирую по Карамзину. Ист. госуд. Росс. IX. Прим. 612, так как издания Тупикова нельзя было получить).
44. «И пришедше словени, от озера Ладогскаго седоша около озера Ильменя, и нарекошася Русь, реки ради Руссы, еже впадает в озеро» (ПСРЛ. VII).
45. Rerum Moscovit. comment (Русский пер. А. Малеина «Бар. Герберштейн. Записки о московских делах». СПб., 1908). Варягов Герберштейн считал ваграми - жителями Вагирской провинции.
46. «И послы новгородские шедше во Прусскую землю, обретоша князя Рюрика, от рода римска царя Августа, и молиша его дабы шел княжити к ним... И приидоша от немець три брата с роды своими... И от тех варяг находницех прозвашася Русь» (ПСРЛ. VII. С. 268).
47. Русский перевод К.Оболенского «Флетчер. О государстве русском». СПб., 1905. С. 1.
48. Kačanovskij. Iz srpsko-slovenskoga prievoda bizant. ljetop. I. Zonare (Starine. Knj. XIV. S. 138-139). Но русско-славянская редакция этого памятника различает русь от половцев: «руси иже и кумание живеху во Евксинопонте...» (ЧОИДР. 1847. № 1.С. 99-103).
49. ДАИ. Т. I. № 162.
50. Иконников. Опыт русской историографии. 2-я половина II-го тома. С. 1412- 1413.ДАИ. Т. I. № 162.
51. Dlugossi Historia. Ed. Przezdiecki. I. 29.
III
Начало научного изучения варяжского вопроса стоит в связи с основанием в Петрограде Академии наук, куда были приглашены иностранные, главным образом, немецкие ученые.
Из них первый Готтлиб Зигфрид Байер (1694-1738) научно обосновал норманскую теорию[52]. Он изучил летопись и поставил с нею в связь иностранные источники: Бертинские анналы, рассказывающие под 839-м годом о прибытии в Ингельгейм из Константинополя людей, пробиравшихся окружным путем к себе на родину, называвших себя именем «Rhos», утверждавших, что их государь зовется «hacanus», и оказавшихся по наведенным справкам «gentis sueonum»[53]; Константина Порфирородного, который, описывая края на севере Черного моря, различает руссов от славян и, рассказывая о днепровских порогах, приводит их славянские и русские названия, причем последние легче всего объясняются из скандинавских языков[54]; Лиутпранда, который на основании слов своего отчима, бывшего послом в Константинополе в середине Х-го века и видевшего там русских, говорит, что Византия имеет на севере соседями мадьяров, печенегов, хазар и «Rusios, quos alio nomine Nordmannos appellamus»[55], и в другом месте: «gens quedam est sub aquilonis parte constituta, quam a qualitate corporis Graeci vocant rusios (ρούσιοι), nos vero a positione loci nominamus nordmannos lingua quippe Teutonum nord-aquilo, nam autem dicitur homo, unde et nordmannos aquilonares homines dicere possumus»[56]; византийские источники, рассказывающие о служивших в Константинополе скандинавских наемных дружинниках, называвшихся Βάραγγοι; скандинавские саги, описывающие путешествия на восток норвежских викингов, называемых «Vaeringi». Эти исследования привели Байера к заключению, что «варяги русских летописей были люди благородного происхождения из Скандинавии и Дании, служили на жалованьи у русских, были их сподвижниками в войне, сопровождателями их царей, сберегателями их границ; были они тоже допущены и к гражданским чинам и должностям», и что «по ним русские летописи - называют варягами всех вообще шведов, готландцев, норвежцев и датчан»[57]. Однако, отождествив русских варягов и византийских варангов с норвежскими «Vaeringi» (каковой термин Байер выводил из германских слов waerija - защита, warda - беречь), он обратил внимание на то, что в самой Швеции этого термина не существовало, почему склонился к мысли считать его поэтическим прозвищем. За Байером следовали другие «ученые немцы»: Бьорнер, Петреюс, Г.Ф.Миллер, собиравший и издававший русские исторические документы, Шлецер и другие. [5]*
В 1749-м году Миллер приготовил для торжественного заседания Академии наук в день тезоименитства императрицы речь «Origines gentis et nominis Russorum», напечатанную на латинском и русском языках, в которой, отвергая связь русского имени с роксоланами, стал на точку зрения норманского происхождения руси. При дворе узнали, что Миллер, подкрепляя мнение Байера, выводит русский народ из Скандинавии, и так как в то время отношения со шведами были неприязненными, то мнение Миллера показалось оскорбительным для чести государства. Академикам было указом предписано судить ее, для чего специалисты должны были представить рецензии, положившие начало двухсотлетней ожесточенной полемике. Знаменитый М.В.Ломоносов (1711-1765), в своей рецензии опровергая тезисы Миллера, отрицавшего происхождение «россиян» от роксолан, не ограничился лишь научными доводами, а присоединил к этому опасение, «не предосудительно ли славе российского народа будет, ежели его происхождение и имя положить толь поздно, а откинуть старинное, в чем другие народы себе чести и славы ищут», и что «ежели положить, что Рюрик и его потомки, владевшие в России, были шведского рода, то не будут ли из того выводить какого опасного следствия»[58].
В.К.Тредьяковский, отчасти из личного нерасположения к Ломоносову, высказался за принятие тезисов Миллера, указав все же, что автор должен кое-что «переменить, исправить, умягчить, выцветать», ибо «благопристойность и предосторожность требуют, чтобы правда была предлагаема некоторым приятнейшим образом»[59]. Другие академики выступили против Миллера значительно резче. Крекшин и Шумахер распускали слухи о вреде, который может причинить издание речи. Струбе и Фишер в своих рецензиях возражали на каждую страницу доклада. В результате диссертацию запретили[60], а Миллер от огорчений заболел. В конце концов ему пришлось согласиться, что варяго-руссы могли быть роксоланы, но лишь в смысле Равенского географа, который говорит: «item juxta Oceanum est patria, qui dicitur Roxalanorum» (pag. 150).
Так родилось варягоборство, вначале принявшее характер не столько научной полемики, сколько ставшее борьбою за национальную честь. Горячность, высказанная представителями разных направлений в защите своих мнений, объясняет как появление увлечений в научных построениях, так и особую обидчивость в национальном вопросе. Так, когда вышла русская грамматика Шлецера, выводившего, например, слово боярин от барана, князь от Knecht, дева от Dieb, tief или tiffe (сука), Ломоносов, осуждая подобный метод изучения русского языка, писал: «из сего должно заключить, какие гнусные пакости может наколобродить в российских древностях такая, припущенная к ним скотина»[61]. В противоположность этому Ломоносов сам стал писать по желанию императрицы Елизаветы Петровны «Древнюю Российскую историю». В первой части этого труда - «о России прежде Рюрика» - рассматривая множество свидетельств источников и критикуя мнения других ученых, Ломоносов доказывает, что русь - это славяне из Восточной Пруссии, с реки Немана, который в своем нижнем течении назывался Русой. Отсюда, от единоплеменных латышей, Новгород без стыда мог требовать себе владетелей, доказательство чему дает Степенная книга, утверждающая, что «Рюрик иже прииде от варяг... бе от племени Прусова, по его же имени Прусская земля именуется, и егда живяху за морем, варяги именовахуся»[62]. Относительно термина «варяг» Ломоносов пришел к заключению, что «неправильно рассуждает, кто варяжское имя приписывает одному народу. Многие сильные доказательства уверяют, что они от различных имен и языков состояли и только одним соединялись, - обыкновенным тогда по морям разбоем»[63].
Другим противником норманизма был упомянутый уже В.К.Тредьяковский, написавший в 1758 году[64] «Три рассуждения о трех главнейших древностях российских; а именно: 1) о первенстве словенского языка перед тевтоническим; 2) о первоначалии россов; 3) о варягах-руссах». Там он выступает против Георгия Валлина, епископа Готенбургского, написавшего в актах королевского Упсальского общества трактат о шведском происхождении варягов; против Филиппа Бриеция д'Аббевиля, который в «Параллели старой и новой географии», говоря о Московии, выводил варягов из Дании; против Байера, Миллера и его академических судей. Разбирая в своих трех рассуждениях три рассуждения Байера (De Scythiae situ, Origines Russicae и De Varagis), Тредьяковский, подобно Ломоносову, подходит к вопросу с точки зрения национальной гордости. «Возможно ль, говоря откровенно, и достойно ль пребыть своим бездейственным, при чужих пререкающем усильствии, да и не стремиться к исторжению отъемлемаго у нас не по праву...». Он не отрицает, что «датчане, шведы, норвежцы и скандинавцы были варяги», но утверждает, что «не от сих варягов были великие князья наши». У Нестора варяги отождествлены с целым Афетовым коленом - это имя обнимает все западные народы, в числе которых упомянута и русь, не тождественная со шведами или датчанами. «Варяги-русы, а от них прибывшие царствовать государи наши в Великую Россию были звания словенского, рода словенского и словенского языка». Чрезвычайно занятное «рассуждение о первенстве словенского языка перед тевтоническим», заключающее примеры словообразования западноевропейских терминов из славянских корней, как, по-моему, справедливо полагал Венелин, представляет очень остроумную пародию на словопроизводство Байера и Шлецера.
