Александр Широкорад - Россия выходит в мировой океан. Страшный сон королевы Виктории
Корабельные документы гласили, что захваченный пароход «Elbe» был английским, вместимостью 1500 тонн, вышел из Буэнос-Айреса 1 мая, а из Монтевидео уже после телеграммы о войне — 7 мая. Груз — кожи и мясные консервы, отправленные английским торговым домом в Лондон на имя министра Башвуда и Кº. Из вахтенного журнала парохода было видно, что он не шел более девяти узлов.
«Elbe», объявленный законным призом, по снятии с него экипажа в числе 25 человек и 500 пудов мясных консервов для надобностей крейсера, с остальным грузом был пущен ко дну.
В сущности, такая же участь постигла бы этот приз и на основании туринского проекта 1882 года комиссии международного права, так как взятый не в состоянии был следовать за рейдером. Итак, менее нежели через сутки по получении известия о войне ценность в 400 и более тысяч была потеряна великобританскими подданными. Впрочем, на крейсере все были убеждены, что в этот день не одни они так действуют, что, вероятно, на всех морях и океанах происходит такая же расправа с английской торговлей, так как не одна «Русская Надежда» вышла из Средиземного моря для этой цели, благодаря предвиденью Морского министерства.
Поворотив обратно и продержавшись всю ночь на большом тракте пароходов, идущих из Европы и обратно, на утро заметили и догнали пароход «Рахо» водоизмещением 1265 тонн, под английским флагом. Груз его из Рио-де-Жанейро — кофе, какао и сахарный песок — принадлежал английскому торговому дому в Лондоне. Забрав часть груза и сняв экипаж, «Рахо» на основании тех же параграфов призового устава был затоплен с оставшимся грузом.
Направляясь к югу малым ходом, около 5 часов того же дня с крейсера заметили быстро приближающийся дым с севера. «Русская Надежда» подняла русский торговый флаг[137] и продолжала идти прежним румбом, уменьшив ход еще более. С грот-салинга усиленно рассматривали приближающееся судно, а офицеры, стоя на юте с трубами и биноклями, делали различные предположения по мере того, как вырастали из воды рангоут и корпус неизвестного корабля. Это мог быть и приз, мог быть и неприятельский крейсер — «Ирис» или «Меркурий», о выходе в море которых говорил Сомин.
В первом случае хватало еще времени взять его до наступления ночи, а во втором, как предполагали некоторые, дело ограничится только незначительной перестрелкой с большого расстояния до наступления темноты. Все сомневались, чтобы капитан, имея впереди более плодотворную деятельность, принял вызов и вступил в бой.
Между судами было уже не более трех миль, и на крейсере давно все было готово к бою. Капитан с большим вниманием рассматривал с мостика неизвестное судно и вдруг, к величайшему своему удовольствию, заметил, что оно стало отставать. Ясно было, что догоняющий узнал в крейсере, несмотря на все предпринятые меры, военное судно, усомнился во флаге. Этого было достаточно, чтобы у капитана не осталось никаких сомнений. Моментально руль был положен на борт, дан полный ход, и коммерческий фрегат заменил военный. В тот же момент и подозрительное судно поступило также. Началась гонка. Видно было, что убегающий шел почти одинаково с крейсером. Также не оставалось теперь сомнения и в том, что бежал англичанин — только английские пароходы могут ходить так быстро и тягаться в ходе с крейсером, и только англичане имели основание в настоящее время бояться погони.
Времени до наступления темноты оставалось уже немного, и вся надежда возлагалась на меткость носового орудия. Первый выстрел не произвел никакого впечатления, но второй был удачнее — он снес часть фальшборта в корме. Третий выстрел пронзил дымовую трубу и заставил, наконец, беглеца остановиться.
Солнце уже садилось, и необходимо было торопиться, и поэтому для сокращения времени крейсер сам пристал к борту парохода. Допрос и осмотр бумаг показали, что это был английский пароход «Moor» («Мур»), принадлежавший обществу «Union Steam Ship Company» и зафрахтованный британским правительством для военных целей. Построен он был недавно на заводе Ярроу. Длина парохода составляла 365 футов (111 м); а водоизмещение 3500 тонн, скорость около 15 узлов. Пароход вез уголь на Фолклендские острова и артиллерийские запасы для флота на мыс Доброй Надежды, где должен был и сам вооружиться и переоборудоваться во вспомогательный крейсер. Его 152-мм орудия пока еще лежали в трюме со своими станками. На пароходе также отправлялись и две миноноски для Саймунстаунского порта с большим запасом разных мин и минных принадлежностей.
Господа англичане ошиблись на этот раз. Они по пятам следили за нашими агентами в Нью-Йорке, Филадельфии и в прочих портах, ожидая опасности оттуда, а никак не нападения в такой короткий промежуток времени после начала военных действий.
Этот приз жалко было топить, и капитан решился исполнить предположение лордов Адмиралтейства, для чего немедленно же приступили к работе, пользуясь темнотой ночи и спокойным морем.
Два 152-мм орудия и 4 пушки Норденфельда достали из трюма со станками и установили на местах, для чего пришлось поработать всем механическим мастеровым. Обе миноноски со всеми принадлежностями поместили на крейсере. Дымовая труба и фальшборт были исправлены. Лейтенант Копыткин был назначен командиром призового судна, а в помощь ему даны два мичмана и 30 человек команды.
К утру все уже было готово. «Мур» был перекрещен, и в 8 часов утра под именем «Сынка» поднял военный флаг.
Приз был очень хорош сам по себе, но становился несравненно ценнее, обращаясь в страшное оружие против самих же своих хозяев, сбивая их расчеты и лишая английский флот на Фолклендской станции в самое горячее время драгоценного материала — угля. Конечно он предназначался для крейсеров, которые должны были охранять путь судов, идущих Магеллановым проливом.
Приняв последние приказания и инструкции от капитана, — Копыткин отделился от крейсера и при общих пожеланиях успеха и благополучного плавания пошел на юго-восток.
Поздним вечером того же дня крейсер подошел снова к Пернамбуко, но уже не так близко, как в первый раз, спустил на воду взятый с «Мура» баркази, посадив на него всех пленных с трех призов, предоставил их собственной судьбе, снабдив их компасом, веслами и провизией. Впрочем, им предстояла только несколько утомительная ночная гребля, но ни малейшей опасности. Сам же — крейсер лег на юг, по направлению к пустынному Тринидаду, чтобы сойтись там с угольным транспортом. Не встречая никого, «Русская Надежда» благополучно дошла до острова, где и нашла стоящий на якоре под самым берегом гамбургский пароход «Доротея», зафрахтованный и посланный сюда пернамбукским агентом. Хотя немец и дорого взял за уголь, но зато на скромность его можно было положиться вполне, а в недостатке точности и аккуратности шкипера «Доротеи» также нельзя было упрекнуть, он своевременно доставил законтрактованные 70 тысяч пудов угля. Для успешности погрузки пришлось стать борт о борт, что дозволяло сделать спокойное море. Работа не прекращалась день и ночь, но все-таки окончилась только через 48 часов.
Письма и донесения были сданы капитану парохода, и с приемом последней корзины угля оба судна одновременно оставили маленький Тринидад.
Крейсер лег на юг и, пройдя параллель Рио-де-Жанейро, приблизился к континенту Южной Америки, вступив снова на большой тракт судов, идущих в Тихий океан вокруг мыса Горн или Магеллановым проливом. Плавание от Рио-де-Жанейро до островов Штатов, за редким исключением случающихся здесь памперосов, всегда спокойное и безопасное. Наш крейсер опять шел небольшим ходом, давая полный ход только по временам, когда на горизонте показывался дым или парус.
Между тем кают-компанию очень занимал вопрос — куда и — каким путем пойдет крейсер, так как приближался момент, когда надобно было поворотить или на мыс Доброй Надежды, или в Тихий океан, обогнув мыс Горн. До открытия Суэцкого канала эта часть моря была гораздо оживленнее, и многие из наших моряков побывали здесь, направляясь к берегам Амура. Но на крейсере нашелся и такой могикан, который обогнул мыс Горн, плавая как-то с казенным грузом на парусном транспорте. Тогда Злобин был еще молодым гардемарином, и теперь он с удовольствием припоминал и рассказывал своим товарищам некоторые эпизоды этого плавания.
— Одно время было очень трудно и тяжело, — говорил он, — хотя мы и шли в самое лучшее время года, в декабре. Впрочем, у Горна, говорят, во всякое время года скверно.
— Головнин на «Диане» бедствовал там очень долго, и кончил тем, что спустился на мыс Доброй Надежды, — перебил его мичман Бежин.
— И с нами чуть не повторилась головнинская история, — продолжал Злобин. — Мы вышли из Рио-де-Жанейро 8 ноября и до 30 ноября шли очень спокойно и порядочно попутным муссоном. К островам Штатов мы пришли под брамселями и лиселями, с двумя американскими клиперами в компании. Нам оставалось очень немного сделать, и наше плавание красовалось бы во всех лоциях и sailing directions, как примерное, на зависть будущих поколений парусников, на что мы и рассчитывали. Но в море расчеты никогда не удаются. Так случилось тогда и с нами. В виду островов, когда капитан уже решил изменить курс и начал приводить, задул очень свежий ветер, прямо в лоб. Сейчас же убрали лиселя, спустили брам-реи и глухо зарифились, да так и качались ровно три недели, подаваясь понемногу к югу. Почти две недели не было варки, а в кают-компании царствовала темнота, так как из-за боязни, что волна разобьет светлый люк и вкатится к нам, его забили досками и закрыли чехлом. Замечательно, что небо там почти все время стояло ясное, только на наветренном горизонте появлялась иногда, как стена, белая полоска облаков. Она медленно тянулась с ветром, но, поднявшись над горизонтом градусов на тридцать, эта белая полоска в несколько минут обращалась в страшную черную тучу и быстро мчалась навстречу, закрывая все ясное небо. Вместе с этим налетал жесточайший шквал, а затем над нами снова являлось ясное, безоблачное небо. Барометр никогда не падал перед этим и не предсказывал шквала или снега, как это бывает в других местах. Эта белая стена на наветренном горизонте просто с ума нас сводила. Нигде, ни прежде, ни после, я не видел такой громадной и совершенно правильной волны, как в этой части океана. Единственным нашим утешением были альбатросы, сопровождавшие нас все время этого плавания, и которых мы ловили по целым дням на крючки. Эта охота на альбатросов обратилась в общую забаву как офицеров, так и матросов. Но капитану наконец надоела качка, и когда нас загнало до 61,5° южной широты, то он решился было спуститься на мыс Доброй Надежды. К счастью, в тот же день шторм стих, мы стали выбираться к северу и 5 января уже пришли в Вальпараисо, пробыв в море 59 дней.
