Владимир Муравьев - Московские слова, словечки и крылатые выражения
Идет новое вселение на Арбат «государевой опричнины».
Чтобы «комиссару в пыльном шлеме» вселиться в желанную арбатскую квартиру, или «второстепенному товарищу» занять «жилплощадь» — комнату в коммуналке, надо естественно, прежде ее освободить. С прежними обитателями Арбата не очень церемонились: кого выставили за границу, кого отправили в концлагеря, которые были организованы комиссарами в огромном количестве как первый шаг к светлому будущему, кого утеснили («уплотнили», говоря тогдашним термином), кто уехал сам, убоясь грозного и скандального соседства. Малая часть совсем уж безобидных старых арбатцев была переселена в закухонные кладовки, в бывшие «комнаты для прислуги» — и потому осталась жить на своей родной улице.
Новое «опричное» население Арбата 1920–1930-х годов много лет спустя, в 1980-е годы, описал в своем романе «Дети Арбата» советский писатель, лауреат Сталинской премии А. Рыбаков.
В памятные 1937–1938 годы население Арбата вновь обновилось: бравые молодцы — работники НКВД — в щегольских фуражках с лаковыми козырьками, новое поколение опричнины, — вытряхнули «комиссаров в пыльных шлемах» из обжитых ими арбатских комнат, увезли на Лубянку, а сами поселились на освободившейся жилплощади.
Арбат стал «правительственной трассой», так как по нему пролегал маршрут, по которому Сталин проезжал на дачу. Улица находилась под особым наблюдением НКВД, по ней всегда прогуливались агенты внешнего наблюдения — топтуны, которых многие арбатцы узнавали в лицо, стараясь это скрыть при встречах с ними. (Словечко «топтуны», кажется, обязано своим происхождением именно арбатцам, отметившим примечательную черту агентов: зимою, переминаясь с ноги на ногу, они таким образом старались согреть замерзшие ноги.)
Через три-четыре года после окончания войны прошла очередная опричная чистка Арбата — под нее, среди других категорий, попали и подросшие дети арестованных в прежние годы партийных и советских деятелей.
Со смертью Сталина кончилась эпоха красного террора, оставив на Арбате по себе неизгладимую память, в которой страшное сочеталось с нелепым, трагедия с фарсом, высота духа с низостью, памятью о крови, слезах, смертях… Но Арбат продолжал оставаться районом партийно-государственной элиты.
Новая партийная номенклатура, освободившаяся от надзора Сталина, быстро избавилась от навязанных ей партийной морали и требований «Кодекса коммуниста». Новые деятели уже поняли и все более и более утверждались в том, что наступает время новой партийной морали, что государственные подачки, на которых зиждилось их благополучие, исчерпывают себя, и что есть иной, более верный, путь — личное обогащение. Все партийные и государственные структуры, под запечатленным в их сердцах уже капиталистическим лозунгом «Обогащайтесь!», бросились воплощать его в жизнь. Основными формами их деятельности, направленной на собственную пользу, стали взятка и казнокрадство. Привыкшие к идеологическому прикрытию своих преступлений, эти деятели создали этикет новой жизни — приличной, респектабельной и светской. Умелые пропагандисты и агитаторы, они легко добились того, что этот этикет проник в народ: теперь водопроводчик дядя Вася, приглашая в котельную двух приятелей, чтобы распить пол-литра, говорил: «У меня сегодня прием». В повседневный язык внедрилось слово «престижный».
Одной из первых жертв «престижности» в Москве стал Арбат. В 1950–1960-е годы оживилось движение по охране исторических памятников, вновь широко заговорили об уникальности арбатских переулков, а тут еще и переворачивающая душу песня Булата Окуджавы: «Ах, Арбат, мой Арбат, ты — моя религия…» И естественно, новые «деятели» захотели жить на Арбате. С выселением арбатских жителей проблем не было, но вот жить в таких домах и таких условиях, в каких жили арбатцы, «деятели» не собирались, и арбатский ампир пошел под бульдозер. Новые властители поселились на Арбате, но того драгоценного Арбата почти не осталось, его место заняли охраняемые милицией «престижные» бесстильные, стандартные дома со всеми мыслимыми удобствами, но демонстрирующие духовное убожество и цепкую хватку циничных «хозяев жизни».
Сколько бы ни вздыхали москвичи по поводу «офонаревшего» пешеходного Старого Арбата, сколько бы ни возмущались этим, но превращение старинной московской улицы, над которой когда-то витали стихи Пушкина, Блока, Андрея Белого, звучала музыка Танеева, Скрябина, в шутовской неказистый толчок с матом и уголовщиной произошло совершенно закономерно.
Пешеходный Арбат — это «бизнес». Торговцы предлагают сомнительные сувениры. Бродят любопытствующие «гости столицы», иностранцы-туристы.
Москвичей на теперешнем Арбате и не увидишь, забредет какой-нибудь, подстрекаемый любопытством, и скорей бежит прочь. Нынешний Арбат чужд Москве. Теперь-то уж ясно, что Арбат в который раз наглядно продемонстрировал очередной поворот в государственной и партийной политике.
Но следует отметить, что заселение Арбата новой «элитой» сопровождалось созданием ему престижного мифа.
Миф этот начал складываться в 1930-е годы и развивался по мере того, как его заполняли партийные и советские кадры и входили в роль хозяев жизни. Путеводители отразили это движение. В последнем предреволюционном —1917 года издания — путеводителе «По Москве» (под редакцией Н. А. Гейнике) об Арбате имеются лишь две фразы: что поселение с таким название существовало еще до Смуты и что Арбатом называлась в XVI–XVII веках Воздвиженка, и лишь после сооружения стен Белого города название было перенесено «на нынешний Арбат». В трех выпусках коллективного сборника «Культурно-исторические экскурсии» (1923 г.) Арбату посвящен один абзац, причем не его связям с культурой и историей, а его современному виду: «Но припомним Арбат. Его пейзаж тесно связан с бегущими трамваями, мчащимися автомобилями, трясущимися извозчиками, спешащими, заполняя тротуары, пешеходами; и это движение дает особый оттенок лицу города». В первом советском «историко-культурном путеводителе» В. А. Никольского «Старая Москва» (1924 г.) об Арбате упоминается также лишь единожды в связи с плачевным концом жизни московского обер-полицмейстера 1820–1830-х годов А. С. Шульгина, который «пропил и проел Тверской дом и жил где-то на Арбате, в дрянном домишке, сам рубил себе капусту и колол дрова». Заметное место Арбат занял в путеводителе 1926 года «По революционной Москве», и с того времени мало-помалу создается Арбату имидж культурной, первоклассной улицы. Ко второй половине 1930-х годов Арбат предстает уже в роли центральной улицы района. В путеводителе В. Длугача и П. Португалова «Осмотр Москвы», выдержавшем в предвоенные годы три издания, Арбату посвящено уже десять страниц, в три раза больше, чем Пречистенке (Кропоткинской). Об Арбате говорится, что это «одна из оживленнейших улиц Москвы», что «ряд домов на Арбате связан с А. С. Пушкиным и именами выдающихся деятелей в области культуры». Правда, в этом путеводителе к Арбату «приписаны» переулки, всегда считавшиеся пречистенскими и поварскими. Пушкин призван был облагородить местожительство «детей Арбата» и их комчванство.
Пик торжества арбатского мифа пришелся на 1993 год, когда широко отмечалось всей Москвой 500-летие Арбата. Было издано большое количество книг о его истории, не было газеты, которая не публиковала бы материалы о нем, проводились конференции, торжественные заседания. К тому времени на Арбате открылись два музея — «Квартира А. С. Пушкина», в которой поэт прожил в 1831 году с молодой женой Н. Н. Гончаровой около двух месяцев, и музей Андрея Белого, в доме, в котором он родился. Открытиями этих музеев отмечены две славнейшие литературные эпохи в истории Арбата.
Юбилей ярко и убедительно продемонстрировал уникальность, историческую ценность, духовную и художественную красоту арбатского района — улицы Арбат и прилегающих к нему переулков. Разум и логика подсказывают, что здесь должен быть создан московский городской (а по значению — мировой) заповедник. Но — отгремели праздничные фанфары — и начались на Арбате сносы домов, о славном историческом прошлом которых писали в газетах и которыми восхищались москвичи, началась стройка «элитных» домов, разрушающих и вид и планировку арбатских кварталов, — на Арбат двинулась следующая орда опричнины — государевы сильные люди новых властителей и еще более сильные тугие кошельки.
Но вот удивительное дело — за всю свою долгую — в полтысячи лет — историю Арбат сохранил свое название даже в эпоху советских переименований, хотя, казалось бы, по его населению (которое Окуджава ядовито назвал «фауной») он должен бы быть переименован в первую очередь. Правда, в XVII веке царь Алексей Михайлович, как было сказано выше, повелел не называть более улицу Арбатом, а именовать ее Смоленской, но москвичи не приняли нового названия, и оно не привилось.
