Александр Щипков - Во что верит Россия; Религиозные процессы в постперестроечной России
Несмотря на малочисленность общины (около 30 человек), грибковцы ведут пропаганду среди русских католиков в Москве, и католическое духовенство реагирует на их существование очень болезненно.
Сноски:
1 См. Л. Воронцова и С. Филатов. Религия и политика в современном массовом сознании, Религия и политика в посткоммунистической России. М. 1994.
2 РПЦЗ, причислен к лику святых карловчанами в 1993 году.
Лекция четырнадцатая. Российское лютеранство
//Александр Щипков. Во что верит Россия
Если вдуматься в словосочетание "социология религии", невольно заметишь его несуразность. Социология -- строгая наука, поиск логики в жизни общества. Религия -- нечто неуловимо подвижное, таинственное. Дух дышит где хочет. Веру невозможно взнуздать логикой, поскольку вера -- это творчество. Социолог, забывший об этом, рискует ничего не понять в предмете своего исследования -- в чужой вере. Поэтому иногда полезно сломать "научную" форму изложения и не говорить о сложнейших религиозных процессах языком "зондажей" и "контент-анализов". Что и пытались мы сделать в этом кратком курсе.
Российское лютеранство
Все поистине новое и свежее в лютеранстве рождается на болоте, что вовсе не является уничижительной метафорой в устах автора. Просто так повелось еще с тех самых пор, когда в глубине Тюрингенского леса, на краю болота Мера, родился сам доктор Мартин Лютер. Туман живописных и таинственных чухонских болот окутывает рождение русского лютеранства в недрах страны Ингерманландии, страны, столь же реальной, как Россия, на территории которой живут ингерманландцы, и столь же нереальной, как Беловодье, на "территории" которого живет белоглазая чудь. Осмеливаясь пригласить любознательных на прогулку по лютеранским местам, хочу напомнить, что видимость в тумане затруднена, а потому мы вправе рассчитывать на снисходительность со стороны благожелательного слушателя.
Некогда в столице российского лютеранства городе Санкт-Петербурге располагалось несметное, на российский глаз, количество национальных лютеранских кирх: немецких, шведских, финских, эстонских. Они соседствовали с православными и католическими храмами. Многие из них строились на Невском проспекте, что позволило еще в XIX веке назвать последний "проспектом веротерпимости". Однако не будем выдавать желаемое за действительное. Тем более что не зыбкая российская веротерпимость является предметом нашего разговора. Нас волнует вопрос зарождения особой русской лютеранской веры. И сдается мне, что ответ нужно искать в туманной стране Ингерманландии.
Вскоре после кончины царя-реформатора, благоволившего всему иностранному, в империи была учреждена Юстиц-коллегия Лифляндских, Эстляндских и Курляндских дел -- орган для ведения духовных дел лютеранского исповедания. Просуществовав ровно сто лет, Юстиц-коллегия Лифляндских дел в 30-х годах Х1Х века была преобразована в Генеральную евангелическо-лютеранскую консисторию. Генеральная консистория находилась в ведении Министерства внутренних дел, ее главу, Президента, назначал сам Государь, который официально и являлся главой Российской Евангелическо-Лютеранской Церкви, ее епископом. В немецкой лютеранской традиции, доминировавшей в России, существовал единственный духовный сан пасторский. Епископство являлось административной должностью, что и позволило православному императору взять на себя это звание. Здесь следует сказать, что российское лютеранство никогда ранее не являлось лютеранством русским. Реально это была немецкая лютеранская Церковь на территории Российской Империи, полностью контролируемая властями. Немцы, в свою очередь, контролировали иные национальные лютеранские образования (шведские, латышские и проч.), богослужебная практика которых отличалась от традиций германского лютеранства. Неизбежно возникали внутрицерковные нестроения, преодолеть которые был призван Устав Евангелическо-Лютеранской Церкви в России. Устав содержал главы об учении лютеранской Церкви, о богослужении, о совершении таинств, о браках. Параллельно с Уставом был утвержден общий для всех российских лютеран служебник "Литургическая агенда", устанавливающий порядок богослужения. Духовному единомыслию соответствовал административный порядок. Церковь делилась на пять консисторий, во главе каждой стоял генерал-суперинтендент. Консистории делились на пробства. Пробст -- глава пробства, курировал духовную и финансовую деятельность приходов.
Из 3 762 756 подданных Российской империи лютеранского вероисповедания в 1911 году 35% составляли немцы. Остальная часть приходилась на латышей, эстонцев, голландцев, шведов, финнов и, как нынче принято говорить, на незначительное число лиц других национальностей. Особой сложностью отличалось положение лютеранских приходов в прибалтийских консисториях, где нередко возникали конфликты между прихожанами и назначенными сверху проповедниками. В 1915 году на волне борьбы с "немецким засильем" решено было закрыть немецкую Генеральную консисторию, а ее административные функции поручить Департаменту духовных дел иностранных вероисповеданий. Эта затея не была воплощена. Война, перевороты и прочие беды помешали православным властям начать "русификацию" российского лютеранства сверху. После революции лютеране, наконец, смогли беспрепятственно собрать Синод, на котором были внесены необходимые изменения в Устав, и Церковь, декларировав лояльность Советской власти, просуществовала до 1937 года.
Истоки тех процессов, что бурлят в лютеранском мире, находятся в веке девятнадцатом. Сегодня вновь происходит собирание воедино российского лютеранства. В этой лекции речь пойдет о Лютеранской Церкви Ингрии, зарегистрированной в России после отмены советской власти. Откуда же она взялась?
Итак, век ХIХ. Заглянем в Петербургскую консисторию. Оказывается, она объединяла несколько пробстских округов, в том числе Восточно-Ингерманландский и Западно-Ингерманландский. Их прихожане -небольшой финно-угорский народ, проживающий в окрестностях Петербурга -финны-ингерманландцы, потомки племени под названием ингры. Жители Ингрии возделывали свои поля, строили дома, воспитывали трудолюбивых светлоглазых детей и молились своему "лютеранскому" Богу. У них было все, кроме собственной страны и собственной Церкви, которые не существовали институционально, видимым образом, но были воплощены в душе каждого ингерманландца, а всего душ насчитывалось 147 тысяч. Населяли они 800 деревень, да имели одно педагогическое училище в Колпанах, возле павловой Гатчины. Никому не могло придти в голову: ни Государю Императору, ни Председателю Генеральной Консистории, что маленький народ несуществующей страны имеет право на свою веру и на свою Церковь. Не приходило в голову, что эта Церковь в будущем может иметь свое неожиданное развитие.
Итак, до конца 30-х годов нынешнего столетия ингерманландское лютеранство оставалось "под немцем", а затем сгинуло вместе с ним в советских концентрационных лагерях. После войны, уже в 50-е годы, изрядно обрусевшие ингерманландцы начали потихоньку стекаться ближе к родным местам. Сначала в Петрозаводск, потом в Ленинград. Последуем за ними!
В церковной традиции ингерманландцев никогда не было женского пасторства, но мужчины, увы, умирают первыми. Войны, расстрелы и лагеря свели пасторов на нет. Богослужения начали проводить диаконы, затем органисты. Не стало и их. Заступили мужчины-миряне. Когда прошло и их время, Церковь стала сохраняться руками вдов. Они собирались подпольно на квартирах и кладбищах и хранили свою лютеранскую веру точно так же, как русские женщины хранили и сохранили для своих детей веру православную.
После смерти Сталина в Ингрию вернулись два старика-пастора: Юхани Вассель и Пааво Хайми. Ранними туманными утрами они отправлялись в путь проповедовать по деревням разоренной Ингрии и поздними вечерами возвращались домой, преисполненные горем своих чад. Время шло, вновь рождались светлоглазые дети, у народа и у Церкви забрезжило будущее. Седой пастор Пааво крестил мальчика из деревни Губаницы. Он дал ему имя Арво, что означает "достойный". Пааво умер, а мальчик стал одним из апостолов новой Церкви.
В конце 60-х годов бездомных ингерманландцев взяла под свое крыло Эстонская лютеранская Церковь. Старая кирха, успевшая поработать складом, открыла свои тяжелые двери в городе Нарве. Эстонский пастор Эльмер Куль не знал финского языка и служил по транскрипции, но кирха, построенная на 250 мест, собрала на первое богослужение 800 человек. Пусть на складе, пусть в чужом краю, но они молились Христу на родном языке! В 1970 году ингерманландцев приняла Онега. В северо-западной части Петрозаводска в старой избе был зарегистрирован второй лютеранский приход. В 1977 году под Ленинградом, в Пушкине, - третий. Этот приход первым шагнул на территорию Ингрии, и неудивительно, что он долгие годы был местом паломничества финнов-ингерманландцев. Пушкинский приход стал итогом подвижнической деятельности отцов Церкви Ингрии. Наступала эпоха детей. Все три финноязычных прихода административно и юридически подчинялись Эстонской лютеранской Церкви и собственно ею и являлись. В конце 70-х молодой диакон пушкинского прихода Арво Сурво и его ровесники впервые задумались о создании своей собственной национальной Церкви. Это была пора "третьей корзины" хельсинкских соглашений. Пора бурного прихода молодежи в православие; пора подпольных религиозных семинаров и религиозного самиздата; как выражались вчерашние хиппи и позавчерашние комсомольцы, пришедшие под своды сохранившихся храмов, -- пора "религиозного ренессанса в России". Народ Ингрии мал, и никто не заметил, что это время было также порой становления новой лютеранской Церкви. Церкви двуязычной: преодолевая глухое сопротивление отцов, молодежь Ингрии ввела параллельное богослужение на русском языке. "Миряне, -- утверждали они, -- это кровеносная система Церкви. Церковь жива, если ее язык совпадает с языком ее членов". Этот шаг открыл двери пушкинского прихода всем, кто не знал по-фински: потомкам шведов, немцев, голландцев и. . . русским, тем из них, кто вечно бродит по церквам в поисках истины.
