Геннадий Семенихин - Космонавты живут на земле
-- Совершенно верно, -- кивнул конструктор, -- жизнеобеспечение космонавта в дальнем полете невозможно без скафандра. Так вот, Алексей Павлович, мы приготовили новый тип скафандра, предназначенного для пространства, где нет кислорода, а колебания температуры будут достигать ста пятидесяти градусов холода и ста двадцати жары.
-- Как на Луне? -- уточнил Горелов.
-- Почти так, -- согласился конструктор. -- Этот тип скафандра уже испытывался на людях. Кое-что мы учли. И вот теперь решили привлечь к очередному испытанию вас, космонавта. Все мерки для изготовления скафандра наши товарищи с вас уже взяли. Скафандр готов. Я надеюсь, что все получится отлично, Алексей Павлович. Вашему сердцу, нервам и мышцам сам Илья Муромец смог бы позавидовать. Короче говоря, за дело.
Несколько дней изучал Горелов новый скафандр, долго обживал эту не совсем удобную и привычную одежду. Потом Алеша поступил в распоряжение врачей. В субботу вечером, пройдя обследование, он освободился и был направлен на отдых в гостиницу -- маленький двухэтажный коттедж, светлые стены которого прятались в ельнике.
В закатный час он долго сидел на широком балконе, любуясь падавшими на лес синими сумерками и далеким заревом подмосковных огней. Ему было досадно, что не может он подавить непонятного внутреннего волнения перед предстоящим испытанием. Шутка ли, первым из всего отряда ему доверяют побывать в обстановке, напоминающей пространство, окружающее другое небесное тело. И пусть это сходство будет приближенным, все равно от него, Алексея Горелова, облаченного в новый скафандр, потребуется необыкновенная выносливость и хладнокровие. Конструктор так и сказал: "Если выдержите это испытание, Алексей Павлович, большие перед вами перспективы откроются". "А если не выдержу?" -- вдруг подумал Алеша, и у него дрогнуло сердце. Но крепкий здоровый сон убил эти сомнения, и утром он явился на испытательную станцию свежим и бодрым. Врачи снова замерили пульс и дыхание, зубцы самописца вывели на бумаге зыбкую линию кардиограммы. Седой подполковник поглядел на нее и похлопал Алешу по обнаженной спине:
-- Отличные показатели. Вы посмотрите-ка, Станислав Леонидович, -сказал он вошедшему в комнату конструктору, но тот с непроницаемым, озабоченным лицом прошел мимо и даже не кивнул Горелову, словно и не был с ним знаком. Лишь с порога требовательно кинул:
-- Поторопитесь, Лаврентьев. Через полчаса начинаем.
Появился еще один подполковник с узким, в складках лицом и коротко пригласил:
-- Идемте, товарищ Горелов, наш час настал.
Возможно, он хотел пошутить, но голос прозвучал сухо и скованно. Следуя за ним, Горелов поднялся на второй этаж, вошел в светлый зал с высокими сводчатыми потолками и увидел огромное сооружение, похожее на ажурный белоснежный дирижабль.
-- Это и есть опытная термобарокамера, -- не оборачиваясь, пояснил подполковник.
-- В термокамере я уже побывал... -- протянул было Алеша, но тот его сдержанно перебил:
-- Это совсем не то.
Но Алеша и так уже понял, что отсеки в лаборатории Сергея Никаноровича Зайцева ничем не напоминают этот дирижабль. Опутанный сетью проводов и труб, он производил внушительное впечатление. У массивной двери из белого металла стоял Станислав Леонидович в белом хрустящем халате. Сейчас он посмотрел на Алексея ласково и ободряюще, будто спрашивал: "Ну как?" И Алексей, чуть улыбнувшись, ответил:
-- Я готов.
-- У нас есть десять минут в запасе, -- произнес конструктор, -идемте, соседние залы пока покажу.
Конструктор быстрыми шагами провел его в два соседних помещения, и Алеша увидел сложный лабиринт приборов, вакуумных насосов и электронных устройств. Потом они прошли на пульт управления, с которого при помощи телевизоров велось наблюдение за самой камерой.
-- На эти приборы можно положиться, -- рассказывал конструктор. -Трудно придумать более точные. Они и биотоки, и частоту дыхания, и пульс, и температуру -- все берут. -- Конструктор несколько нервничал и не скрывал этого от космонавта. -- Вы волнуетесь? -- спросил он неожиданно.
-- Чуточку, -- засмеявшись, сознался Алеша.
-- А я здорово, -- прошептал он.
-- Так и вы же держите испытание.
-- И еще какое! -- воскликнул Станислав Леонидович, и на его осунувшемся лице исчезла улыбка. -- Сколько бы не пережил на своем веку человек, в каких бы переделках ни побывал, а каждое новое испытание рождает новые сомнения и тревоги. А сегодня... Хотя меня и называют в шутку "главным закройщиком космической одежды", но, понимаете, космический скафандр не так просто кроить, как модный костюм.
-- Понимаю, -- окнул Алеша.
-- Вот и хорошо, волжанин, -- передразнил его Станислав Леонидович, и оба улыбнулись.
-- У нас в Верхневолжске так не окают, -- поддел Алеша, -- это только плохие киноактеры так окают, когда Максима Горького играют.
-- Так я же не киноактер, я к-о-онструктор, -- протянул Станислав Леонидович. -- Теперь слушайте дальше. Космонавт в термобарокамеру допускается после того, как скафандр уже проверен на испытаниях. Вам будут даны три режима. Первый режим: вы проходите сквозь разреженное пространство, заполненное светящимися частицами. Их температура временами бывает очень высокой. Но частицы находятся в постоянном движении, проносятся с большим интервалом, поэтому воздействие их на организм должно быть незначительным. Потом мы включим режим два, и вы попадете в устойчивую температуру плюс сто двадцать градусов в условиях отсутствия кислорода. Представьте себе, что вы на Луне. Режим три -- тоже пребывание на Луне, но уже ночное, когда там господствует космический холод в минус сто пятьдесят градусов. Запомните эти три режима.
-- Запомнил, Станислав Леонидович.
-- Тогда в камеру.
Под руководством конструктора два молодых техника облачили Горелова в новый скафандр. Жесткая его оболочка была не очень тяжелой. Она состояла из многих слоев: теплоизоляционного, герметического, силового и других. В скафандр непрерывно поступал кислород для дыхания, а вентиляционная система подавляла избыточное тепло. Новый гермошлем был не похож своей формой на предыдущие, открывал перед космонавтом хороший обзор. Горелов сел в просторное кресло, и его накрепко привязали. Затем на руки надели мягкие перчатки, и он услышал щелчки замков. Динамик над головой доносил в камеру голоса.
-- Красавец, -- поощрительно сказал руководитель опыта, а конструктор ласково похлопал ладонью по стеклу гермошлема.
Потом голоса стихли и Алеша услышал удаляющиеся шаги и легкий скрип, догадался: это закрыли внешнюю дверь, закрыли наглухо, и мощные насосы сейчас возьмутся за свое дело. Теперь за пределами его костюма создавалась такая воздушная среда, что, если на мгновение высунуться из скафандра, кровь закипит в жилах. Непослушное сердце забилось гулкими толчками.
-- Алексей Павлович, -- донесся голос конструктора, -- не утомляйте себя мыслями об испытании, постарайтесь отвлечься.
"Ах вы, подлые доносчики! -- подумал Горелов о самописцах, успевших сообщить на пульт, что пульс у него несколько нарушился. -- Ерунда, справлюсь как-нибудь с собой. -- Мысли бежали быстро и нестройно. -- Тебе будет трудно, -- убеждал он себя, -- но ведь ты же еще не в настоящем космосе, а на земле. За каждым твоим движением наблюдает добрый десяток специалистов. Чего же волноваться?!"
-- Вот так, -- послышался снова голос конструктора. -- Теперь можно и начинать. Через две минуты даю первый режим. Положение корпуса и головы не менять. Движения будете производить по моей команде.
-- Есть, -- откликнулся космонавт.
Бежали секунды, а он не ощущал никаких изменений. Белый металл шарообразной термобарокамеры окружал его во всех сторон. Спокойно подрагивали на приборах стрелки. Легкий звон улавливался в окружающем пространстве. Бас конструктора возник в ушах:
-- Режим номер один, Алексей Павлович... сорок секунд... тридцать... десять...
Легкий звон стал нарастать и крепнуть, вся камера заполнилась им. И вдруг яркие имитационные вспышки, совсем такие, какие возникают при автогенной сварке, резанули по глазам, сначала больно, потом все слабее и слабее, будто накал их постепенно спадал. Стало жарко, и шарообразная кабина неестественно осветилась. "Так будет, когда я выйду в космос из корабля, -догадался Горелов. -- Так будет, когда человек один на один останется с черным бездонным космосом". Прошла минута, другая, он постепенно привык и к жаре, и к бушевавшему вокруг яркому свету, они перестали его раздражать. Горелов спокойно выполнял движения, подсказанные с пульта управления, отвечал на вводные, передавал показания приборов, расположенных на специальной доске перед его глазами. Прошло запланированное время, и голос Станислава Леонидовича, но уже на такой торжественный, как перед началом испытания, сообщил:
-- Начинаем режим номер два...
Вспышки исчезли, и неестественный свет в термобарокамере померк. Снова ее стены и вмонтированные в гнезда приборы обрели устойчивость и не подрагивали перед глазами. Жара резко спала, и Алеша обрадованно вздохнул. Конструктор задал несколько стереотипных вопросов: "Какое сегодня число?", "Жмет или не жмет скафандр?", "Сколько минут прошло на первом режиме?". Потом стало тихо. В камеру проник желтый холодный свет, совсем такой, какой излучает Луна. Он не резал глаз; скорее, был даже приятен тем, что казался ровным. Но вот Горелов явственно почувствовал, что ему становится в скафандре все жарче и жарче. Резким голосом конструктор запросил:
