Николай Стариков - Кто заставил Гитлера напасть на Сталина
На этом странности не заканчиваются. Обожающая преодолевать трудности немецкая разведка зачем-то держит Гришпана в заключении до конца войны. То есть буквально до самого последнего ее дня!
Но зачем держать в живых уже «отработанный материал»? Любая разведка спешит замести следы, а немцы нет? Им что, жалко еврейского юношу, который, в соответствии с нацистской идеологией, даже не является для них полноценным человеком? Раз немцы держат Гришпана в живых, значит, собираются использовать его (знающего что-то важное) в игре против кого-то. Но что может знать молодой парень, которого толкнула на убийство именно германская разведка? А может быть, все же… не германская? И немцы держали ценного свидетеля работы своих западных коллег до самого последнего дня? А охранявшие его эсэсовцы выполнили инструкцию по ликвидации пунктуально и точно, как в ней было написано: убрать Гришпана в последний момент.
И еще. Если предположить, что все же не германские спецслужбы замешаны в том деле, то именно 8 мая – день подписания капитуляции Германии – был первым днем, когда союзные спецслужбы могли беспрепятственно проникнуть уже куда угодно и ликвидировать Гришпана. Но зачем им его убивать? Ответ прост: парень – нежелательный свидетель того, как Запад сознательно провоцировал нацистов совершать преступления против евреев, чтобы придать своей будущей войне с Германией характер благородной человеколюбивой миссии. В версию организации этой истории британской и французской разведками замечательно укладывается и «неправильное» переливание крови (больница-то французская!), и затягивание следствия, и откладывание суда (чтобы Гришпан чего-нибудь лишнего не сказал). Но это лишь версия. Возможно, кто-то из будущих историков сумеет пролить свет на темную историю, происшедшую в Париже.
Мы же, однако, вернемся к германо-польской дружбе. Такие «мелочи», как Збощинский инцидент, не могли нарушить добрососедских отношений между странами. Для Гитлера, готовившегося (пока еще) к выполнению своих обязательств перед Западом, в отношениях с Варшавой важны были два момента: возвращение рейху потерянных территорий, переданных Польше после Первой мировой войны, и военная поддержка польской армии, когда он ударит по СССР. Поскольку для Гитлера особенно существенным было второе, о первом он высказывался мягко и весьма дипломатично. Впоследствии, когда историки будут тщательно демонизировать Адольфа Гитлера, постоянной присказкой станут слова о его агрессивности и вероломстве. И это совершенно справедливо: таким и будет глава нацистской Германии по отношению к России. С Польшей же Гитлер был джентльменом – до тех пор, пока сами поляки резко и нагло не испортили отношения с рейхом, повинуясь команде из Лондона.
С такой оценкой событий согласен уже цитированный нами польский профессор истории Павел Вечоркевич: «24 октября 1938 г. Германия в ходе переговоров Липского[413] и Риббентропа представила Польше свои требования, которые я бы назвал скорее пакетом предложений, поскольку изначально они не были выдвинуты в ультимативном тоне. У них была цель крепко связать Польшу с политикой рейха. Принимая их, Речь Посполитая не понесла бы никакого значительного ущерба. Гданьск не был тогда польским городом, а автострада через коридор была, о чем мало кто помнит, идеей нашей дипломатии, которая появилась в 30-х годах в качестве попытки нормализовать польско-германские отношения. Взамен за эти уступки Польше предложили пролонгацию пакта о ненападении и присоединения к Антикоминтерновскому пакту практически»[414].
Германское руководство, имея в виду совместный с поляками поход против нашей страны, предложило мирное и цивилизованное решение территориальной проблемы. Немцы хотели провести на спорных территориях референдум, который решил бы все проблемы. В случае, если жители так называемого «коридора» решили бы вернуться к Германии, Польша получала экстерриториальную железную дорогу на его территории и автостраду для сохранения своего выхода к Балтийскому морю. Если «коридор» оставался у поляков, то такой путь сообщения получала Германия. Вернуть Данциг Гитлер просил поляков не задаром. Он был готов гарантировать новые границы Польши, пролонгировать германо-польский договор о ненападении и гарантировать полякам особые права в забираемом у них Данциге[415]. А потерянные территории полякам с лихвой компенсировала бы часть Советской Украины. Предложения были достаточно щедрыми, но Польша от них отказалась, что и вызывает у сегодняшних польских историков грусть.
Данциг (Гданьск) был объявлен вольным городом. Статус «вольного города» использовался в дипломатической практике для временного «замораживания» территориальных споров между государствами. Таким образом победители в Первой мировой войне решили избежать польско-германской войны. Статус германского города Данцига стал своеобразной моральной компенсацией Германии за ущерб от потери связи основной части страны с Восточной Пруссией, которая была отрезана новообразованной Польшей. Город с населением 407 тыс. человек стал суверенным государством, находившимся под управлением Лиги Наций. На деле же Данциг пользовался большой автономией и фактически стал своеобразным анклавом Германии, почти полностью населенным этническими немцами, а не поляками. Даже денежной единицей в Данциге стал не польский злотый, а «местная» марка, равная 100 пфеннигам. Государство Польша имело в Данциге своего комиссара, на которого возлагалось управление всеми польскими делами в Данциге и прилегающих к нему территориях; оказание покровительства польским гражданам в Данциге; наблюдение за уважением прав польских граждан вольного города; поддержание регулярной связи между Польской республикой и верховным комиссаром Лиги Наций.
Множество польских документов той поры говорят нам о желании поляков прихватить как можно больше украинской земли. Например, пан Я. Каршо-Седлевский, назначенный послом Польши в Иране, сказал в беседе с германским дипломатом: «Политическая перспектива для европейского Востока ясна. Через несколько лет Германия будет воевать с Советским Союзом… Для Польши лучше до конфликта совершенно определенно встать на сторону Германии, так как территориальные интересы Польши на западе и политические цели Польши на востоке, прежде всего в Украине, могут быть обеспечены лишь путем заранее достигнутого польско-германского соглашения»[416].
Поскольку Гитлер пока еще действовал в соответствии со сценарием подготовки агрессии в сторону СССР, руководители Польши были предупредительны и доброжелательны. В январе 1939 года во время визита Риббентропа в Варшаву польский и германский министры обменялись речами, в которых констатировали «окончательное установление добрососедских отношений обеих стран». Выступая в Берлине 30 января 1939 года, сам Гитлер сказал, что германо-польская дружба в тревожные месяцы раздела Чехословакии являлась «решающим фактором политической жизни Европы» и что польско-германское соглашение[417] имеет «важнейшее значение для сохранения мира в Европе».
Если провести аналогию с бальными танцами, то кавалер-Германия все крепче прижимал к себе в конце 1938 – начале 1939 года партнершу-Польшу. Как и полагается приличной девушке, пани немного ломалась, своего согласия сразу не давала, но всячески демонстрировала, что кавалер ее вполне устраивает. И вдруг Варшава в грубой форме немецкого кавалера оттолкнула, да еще вдобавок дала ему пощечину. Почему же так получилось? Почему теплые отношения между гитлеровской Германией и «панской» Польшей закончились военным конфликтом?
Отношения между Польшей и Германией после прихода нацистов к власти действительно были весьма теплыми. Но за всеми внешнеполитическими решениями Варшавы стояли лондонские и парижские дипломаты. А поэтому степень расположенности поляков к хорошим отношениям с немцами определялась очень далеко от польских границ.
Когда же поляки изменили свое отношение к немецким предложениям? Ответ историков однозначен: 21 марта 1939 года. Именно в этот день немцы якобы предъявили Польше ультиматум: немедленно передать Германии Данциг и «коридор»[418]. Это ложь. Ничего нового немцы в этот день полякам не предлагали – они ждали ответа на свои старые и весьма мягкие предложения. Ответ на них должен был дать министр иностранных дел Польши по фамилии Бек, которого в этот день ждали в Берлине. Но напрасно. Вместо министра появился польский посол Липский. У главы немецкого МИДа фон Риббентропа к польскому посланнику было два заявления-вопроса: Германия ожидает согласия Варшавы на свои предложения – это первое. И второе – почему министр иностранных дел Польши Бек (у которого был запланирован визит в германскую столицу для окончательного принятия немецкого плана) прилетел в этот день не в Берлин, а в. Лондон[419]?
