Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Коростовец самокритично замечает в своих мемуарах, что был человеком критически настроенным и на язык несдержанным. Это качество сослужило ему дурную службу. К лету 1894 года у него возник конфликт с даженем. До Кассини дошли слухи о том, что третий посланник много болтает лишнего, в частности, распускает сплетни о том, что миссией на самом деле руководит госпожа Шелли, гувернантка племянницы Маргариты. Коростовца также обвинили в том, что он отравил одну из болонок графа, бегавшую по ночам по парку и мешавшую всем спать (сан-цин-чай в своих мемуарах, кстати, умалчивает, имели ли эти обвинения основание или нет). Как бы то ни было, Кассини вызвал 2-го секретаря на «ковёр» и распёк его по всем правилам китайского, итальянского и русского бюрократического искусства. В числе обвинений граф упомянул также не санкционированную никем публикацию Коростовцом своих статей в местных газетах. В конце беседы посланник предложил подчинённому покинуть Пекин.
Местом ссылки было выбрано консульство в городе Чифу
Сослуживцы немедленно отвернулись от Коростовца (sic!), проявляя солидарность с «маленьким самодержцем». Иван Яковлевич послал телеграмму матери в Петербург, чтобы она похлопотала о новом для него месте. Устроиться ссыльному дипломату в Чифу на первых порах помог сэр Роберт Харт, начальник морской таможни, бесплатно предоставив в его распоряжение пустующий шикарный коттедж таможенного комиссара[88]. Поступив в формальное распоряжение вице-консула А. Н. Островерхова, Коростовец слегка успокоился, но развернуть свои способности на консульском поприще не успел. Начиналась Японо-китайская война, затронувшая также и Корею. Китайцы потерпели полное поражение, а корейский император укрылся в доме К. Вебера, русского посланника в Сеуле.
Эти события волей-неволей нарушили покой «маленького самодержца», и граф Кассини зашевелился. Как-то инстинктивно он почувствовал опасность и запросился из Китая в отпуск. Граф был настолько уверен в том, что никаких препятствий на этом пути не будет, что заранее прибыл в Чифу, чтобы быть поближе к пароходу, который должен был отвезти его в Европу. Вместо себя в Пекине Артур Павлович попросил поработать упомянутого выше К. Вебера. Новый временный хозяин Пекинской миссии встретился с Коростовцом в Чифу и приказал ему вернуться на прежнее место в Пекин.
Коростовец вместе с морским офицером Александром Боткиным (братом дипломата Петра Боткина и сыном известного лейб-медика Сергея Петровича Боткина) сел в джонку и поплыл в Пекин. Плыли не торопясь, потому что Боткину захотелось подробнее ознакомиться со страной. Когда они появились в миссии, выяснилось, что Вебера снова откомандировали в Сеул, а на «хозяйстве» по-прежнему сидел цин-чай Кассини — отпуск ему отменили. Пришлось «поворачивать оглобли обратно» и плыть снова в ссылку в Чифу
Со стороны это можно было принять за сцены из какой-нибудь комедии Гольдони, но самому Коростовцу тогда так не казалось. К счастью для ссыльного, скоро пришла телеграмма о новом назначении: Коростовец получил предписание, не заезжая в Петербург, немедленно отправляться в качестве временного поверенного в Бразилию. Граф Кассини, узнав об этом, решил подпортить Коростовцу настроение и приказал не выдавать ему проездных денег. Но Коростовец не расстроился и поехал на свои. Он готов был ехать куда угодно, лишь бы поскорее уехать из Китая. Аборигены встретили его комьями грязи, а начальник выпроводил его из страны проклятиями и мелкой местью.
Примерно год спустя на его место прибыл Ю. Я. Соловьёв.
В Шанхае Соловьёв решил отдохнуть после дороги, осмотреться и привести себя в надлежащий вид. Здесь его встретил внештатный или почётный консул Юлий Августович Рединг, мрачная личность из русских немцев, прозванная русскими моряками Сентябрём Октябревичем. Рединг, вопреки прозвищу, довольно тепло встретил молодого дипломата и сразу записал его в местный англо-американский клуб. Это было необходимым условием для всякого респектабельного европейца в Шанхае, и, кроме того, здесь можно было хорошо питаться.
В клубе, куда не допускались ни японцы, ни китайцы, дипломат встретил нескольких русских купцов, представлявших три московские фирмы, торговавшие чаем: «Молотков, Токмаков и К°», «Панов, Чирков и К°» и «Молчанов, Печатнов и К°». Один из представителей этих компаний появлялся в клубе в сопровождении англичанина-собутыльника, в обязанности которого входило выслушивать мнение купца об англичанах. Купец, нимало не стесняясь в выражениях, всячески поносил «паскудную английскую нацию», а заодно и их королеву, парламент с обеими палатами и, естественно, купцов, а англичанин всё это молча сносил и даже кисло улыбался.
В Пекин, где располагалась русская миссия, ехать не пришлось, поскольку граф Кассини выехал в город Чифу, ставшим местом летнего отдыха для всего пекинского дипкорпуса. Там объединённая эскадра из русских, французских и германских кораблей демонстрировала свою мощь Китаю и Японии после заключения Симоносекского договора[89]. В Чифу Соловьёв прибыл на скверном пароходике и в плохую погоду и остановился в скверной гостинице «Бич-отель», в котором единственным ценным предметом был стол, за которым китайский представитель Ли Хун-чжан поставил свою подпись под Симоносекским договором. Во время переговоров с японцами на Ли Хун-чжана было совершено покушение. Пуля, застрявшая под правым глазом, не была извлечена до самой его смерти.
Согласно этикету дипломат, представлявшийся своему начальству, должен был одеться в вицмундир (в 1906 году этот порядок был отменён, и вместо вицмундира можно было надевать визитку или пиджак). Поверх вицмундира дипломат накинул жёлтое пальто, а чтобы фалды вицмундира не выглядывали из-под пальто, он их заткнул в карманы брюк. Так поступали многие его коллеги.
«Маленький самодержец» граф Кассини «правил» в Пекине уже четвёртый год. При нём, как мы уже упоминали, была выдана концессия на строительство КВЖД, и он был не прочь намекнуть собеседникам, что сыграл в этом деле далеко не последнюю роль. Китайско-Восточная железная дорога делала захолустный Пекин довольно привлекательным местом для дипломатов. Кассини с годовым окладом в 45 тысяч рублей уже выплатил свои долги и изменил своё семейное положение: он женился на гувернантке своей тринадцатилетней племянницы. Каким образом ему удалось преодолеть запрет Святейшего синода, осталось загадкой — по всей видимости, помог император Николай. Во всяком случае, это было предметом живейшего обсуждения всей русской колонии. Коростовцу, разгадавшему планы госпожи Шелли, поучаствовать в этих обсуждениях уже не удалось — он в это время боролся с превратностями бразильского климата.
В отличие от язвительных и саркастических ноток, которыми окрашен рассказ Коростовца о графе Кассини, описание Соловьёва выдержано в более спокойных тонах. Наш «маленький самодержец» выглядел уже далеко не молодым мужчиной. Граф, по мнению Соловьёва, был дипломат горчаковской школы и говорил и писал исключительно на французском языке, хотя владел ещё немецким и английским. Языка представляемой им страны он старался тщательно избегать. За всё время пребывания в Пекине Соловьёв видел лишь один документ, написанный посланником по-русски. «По всем своим свойствам Кассини был своеобразным типом итальянского кондотьера, — пишет автор мемуаров. — С Россией он ничего общего не имел, но подобно целому ряду таких же, как и он, иностранцев на русской службе оказал русскому правительству немало услуг». Впрочем, граф был остроумным собеседником и хлебосольным хозяином и по сложившейся тогда традиции регулярно приглашал к себе домой своих подчинённых на обеды или завтраки[90].
Второму секретарю отвели пятикомнатный домик с небольшим садиком и бассейном — по всей вероятности, тот самый, в котором жил изгнанник Коростовец. Садик Соловьёв устроил на китайский лад, отремонтировал бассейн и напустил туда золотых рыбок. Со временем он обзавёлся тремя верховыми лошадьми, содержание которых обходилось ему в 30 рублей в месяц. Конюху он платил 10, старшему слуге и повару — по 14, а двум младшим слугам — по 5 рублей. Жизнь в Пекине была очень дешёвой.
В состав миссии, кроме двух дипломатов, входили известный уже нам П. С. Попов, 1-й драгоман, известный синолог (китаевед) и будущий профессор Петербургского университета по кафедре китайского языка, исполнявший должность 2-го драгомана Н. Ф. Колесов, врач миссии В. В. Корсаков, студенты (по-нынешнему, стажёры) миссии Е. Ф. Штейн, В. Ф. Гроссе и П. С. Рождественский. В состав технического персонала входил начальник почтовой конторы монгол Гамбоев. Согласно Петербургскому договору вся официальная переписка и несрочные телеграммы миссии шли через Монголию, до 1911 года входившую в состав Китайской империи. Телеграммы отправлялись из Троицкославска, первого русского населённого пункта на русско-монгольской границе, имевшего телеграф.
