Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова
- А еще надобно, чтоб в моем войске, с которым вступаем в Молдову, был самый строгий порядок, - заключил он. - Не грабить идем, а хотим утвердить справедливость и принести радость бедному люду.
Осушив чарку за победу, а вслед за нею и еще несколько чарок, воины Никоарэ Подковы остались все же в некотором недоумении, ибо срок выступления не был назначен, а лето шло на убыль. Уже высились стога сена, заготовленного для зимовки, зарыты были в жженных ямах овес и ячмень, справлены телеги, подкованы кони, еще стучали молотом неутомимые кузнецы, плотники тесали и стругали, а колесники собирали запасные колеса. Большие Луга готовились к войне, однако никому не было ведомо, когда выступят в поход - к успенью богородицы или к ее рождеству.
- Пусть люди обуздают свое нетерпение, - сказал есаулам дед Елисей, великий государев постельничий, - гетману еще предстоит путь до ногайской границы; минувшей осенью обещал он хану Демир Гирею, что встретятся они и нынешней осенью на охоте за тарпанами. А после того станет ясно, что еще предстоит нам выполнить, пока зима не вывела из ледяных конюшен белых скакунов.
- Что ж, пускай, государь ладит свои дела с Демир Гиреем, - говорили старые запорожцы, - ежели уговор с ним будет, - путь нам открыт.
- Сынки, - грозил им пальцем дед Елисей, - больно много рассуждаете, головы у вас занедужат. Дайте уж лучше гетману подумать за всех; знает государь, что ему делать надобно. Да будет вам пока известно, что вскорости он отправится на степной рубеж, но захватит с собой не более двухсот добрых сабель.
Старые запорожцы недоуменно качали головой.
После первых осенних дождей, когда месяц вересень [сентябрь] осыпал поля серебром инея, вышло повеление собираться в путь двумстам ратникам с десятью телегами. К этой страже его светлость Никоарэ добавил своих старых верных воинов, которые вместе с ним сражались в Яссах, а также Козмуцэ Негря, атамана Агапие и есаула охотничьего отряда Елисея Покотило.
Отправились вечером в полнолуние и лишь после полуночи сделали привал у древнего кургана над Днепром, где служители с телеги Иле Караймана разбили для его светлости шатер.
Между телегами загорелись костры, потом воины легли спать. Никоарэ все не мог заснуть и казался встревоженным. Он долго сидел на корточках у входа в шатер, пока Стожары не склонились к западу. Подали голос живые "часы" Караймана, и тут перед Никоарэ на тропинке, залитой серебристым сиянием луны, появился дед Елисей.
Иле Карайман подбросил дров в костер. Гетман накинул на плечи бурку и в сопровождении старика Елисея неспешно прошел через уснувший табор.
На востоке блестели излучины Днепра, а к западу тянулись пастбища, посеребренные инеем. На звездном небе Большой Воз [созвездие Малая Медведица] медленно поворачивал оглоблю. В тишине слышно было, как, с шумом разрезая воздух, проносятся стаи уток.
- Тревожно мне, дед Елисей.
- Отчего, государь? Юсуф Мирза, приближенный Демир-хана, поведал мне, что Чигала уже в пути и беспременно приедет на охоту в Грязи. Ханский посланец повел меня на встречу с Юсуфом Мирзой, и тот передал, что хан с нетерпением ожидает тебя, дабы ты уверился в его дружбе.
- А если все же Чигала не приедет?
Елисей смолчал.
- Ведь если он не приедет, дед Елисей, значит расчеты мои снова хромают и, значит, по-прежнему преследует меня неудача. Я вопрошаю вечные звезды, для чего существует сей мир, коли правда не может восторжествовать? Ужель мы так же бессильны, как листья и пыль?
- Успокойся, государь. Устал ты, верно. А может, еще и другие печали томят твою душу.
Никоарэ внезапно остановился, точно слова старика толкнули его в грудь.
Покотило продолжал:
- Пройдет немного дней, и Чигалу постигнет кара от руки твоей. А затем мы последуем туда, где народ ждет твоей справедливости. Еще один старый друг мой не спит, волнует душу его то надежда, то сомнение, как и тебя, государь. Будто вы с ним одной плоти и крови.
- Породнила нас любовь к нашему мученику, дед Елисей. Коли есть в мире бог, то я молю его - не лишать меня победы. А коли бога нет, я требую, чтоб друзья помогли мне добыть для людей, остающихся после нас, хотя бы надежду - опору их жизни. Иначе зачем и жить на свете? Лучше уж не быть нам совсем.
- Государь, откинь мимолетную слабость. Верь своим друзьям.
- Ты прав, дед Елисей. У меня легче на сердце при мысли, что я не одинок.
У Седьмого Кургана, как называлось место роздыха, Никоарэ по совету Покотило стоял до полудня двадцатого сентября и спокойно отдыхал. Сызнова двинулись в путь к югу и ходко шли всю следующую ночь. А во вторник двадцать второго сентября поворотили на запад, к Буджакскому краю. Когда подошли к рубежу вольной степи, не знавшей никакого властителя, Никоарэ велел остановиться на дневку и хорошо накормить воинов. Сам он постился и пребывал в одиночестве, дабы успокоилось бедное сердце.
В четверг, к полднику, "недреманное око" принесло Никоарэ весть, что охотничий стан Демир Гирея находится не более, чем в трех часах пути.
Как советовал Елисей Покотило, Никоарэ должен был непременно в тот же день достичь шатра Демир Гирея с ближними воинами; он, Покотило, будет стоять слева от него в качестве толмача. В то же время обе сотни отправятся за пределы ханского табора и отрежут Чигале возможные пути бегства.
Итак, охотничий табор был окружен, когда Никоарэ Подкова прибыл в Казак-Бунар, к шелковому шатру, перед которым горел новый огонь в старом очаге. Демир, его свита и иноземный гость только что отужинали и пили кофе.
Чигала, дымя трубкой, возлежал на ковре; в синем небе ласково светило осеннее солнце, по воздуху медленно плыли серебряные паутинки. Чигала был красив и еще молод, лицо имел смугловатое, с греческим носом. Он лениво улыбался, глядя на сизые облачка дыма, в котором мерещились ему картины блаженного будущего.
Демир Гирей обратил его внимание на нового гостя, который только что остановил коня и соскочил на землю.
- Вот мой хороший друг, гетман Никоарэ.
Чигала, мягко улыбаясь, повернул голову и приподнялся на пуховых подушках.
- Я знаю баш-чауш-баша Чигалу, - громко и внятно проговорил Никоарэ.
Елисей Покотило перевел.
- Откуда знаешь? - удивился красивый улыбающийся гость.
- Три года прошло с тех пор, - хмуро глядя на него, отвечал гетман, как в шатре бейлербея Ахмета был зарезан брат мой, государь Ион Водэ.
Когда есаул Елисей перевел эти слова гетмана, Чигала вскочил на ноги и, побледнев, ощупал пояс, ища саблю. Но при охоте за дикими лошадьми не носят сабель.
- Что это значит, Демир Гирей? - визгливым от злобы голосом спросил он. - Что это за человек? Разве я не твой гость?
- Нет, ты мой гость, как и гетман, - отвечал хан.
- Мы оба, Чигала, гости Демир Гирея, - продолжал Никоарэ. - Но место, на котором находимся мы и Демир Гирей, никому не принадлежит. Здесь, в степи у Казак-Бунара, властвует одна лишь правда. Я пришел, чтобы найти тебя и судить.
Баш-чауш-баш Чигала тревожно озирался.
Приближенные хана глядели на него так же спокойно, как их повелитель. А те немногие спутники, которых Чигала привел с собой из Исакчеи, где он именем султана Амурата был господином и владыкой, равнодушно дожидались исполнения того, что было начертано в книгах пророка Магомета, на седьмом небе. Да и кроме того, левантиец Чигала отрекся от своей веры и отуречился только ради наживы, пахлавы и одалисок. Аллах велик, аллах защитит его, коли сочтет нужным.
Острый взгляд Чигалы потускнел. Он поворотился к хану - тот опустил глаза.
- Кровь за кровь? - возопил Чигала содрогаясь. - Ты пришел убить меня, гяур?
- Я пришел судить тебя.
- Ты пришел убить меня кинжалом?
- Нет. Мой армаш владеет саблей.
Дед Петря весь взъерошился и угрожающе схватился за рукоять сабли.
Вопросы баш-чауш-баша казались безумными. Но разум его, даже в миг смертельного страха, сохранил ясность. И глаза лихорадочно искали спасения.
- Я поступил так по повелению Ахмета! - крикнул он внезапно.
- Подло поступил!
- Муж, подобный мне, храбростью занявший свое место в мире, не может подчиниться такому суду. Выйди на поединок!
- Добро, соглашусь и на это, коли признаешь, что ты, Чигала убил кинжалом витязя, боровшегося за свободу своего народа.
- Поединок без оружия - правый поединок.
Никоарэ отстегнул саблю и передал ее в руки дьяка.
- Так сдохни и ты, сын шлюхи! - воскликнул левантиец. Выпучив глаза, он выхватил из-за шелкового пояса кинжал, тот самый, которым убил Иона Водэ, и кинулся на Подкову.
Демир Гирей мгновенно повернулся - бросить повеление своим служителям. Но тут же остановился: правая рука Подковы сжимала у запястья руку Чигалы, в которой сверкал кинжал. Вывернув убийце руку, Никоарэ стиснул ее с такой силой, что она, казалось, вот-вот хрустнет, как хворостина. Левантиец упал на колени; кинжал покатился в пыль; гетман отшвырнул его ногой, обутой в сафьяновый сапожок со шпорой, и пинком опрокинул левантийца наземь. Вскочив, точно раненый зверь, - не человек, а взъерошенный ужас, - Чигала в одно мгновение очутился возле своих служителей, спокойно стоявших с конями в десяти шагах, у колодезного сруба. Он кинулся в седло, вонзил шпоры в бока скакуна и помчался на юг, ища пути к спасению.
