Владимир Игнатов - Доносчики в истории России и СССР
Носители подобных настроений или проводят «творческий саботаж», или же вступают на путь политического лицемерия, давая творчески бездарные, фальшивые вещи, отталкивающие советского зрителя…
В докладе приводятся также данные об «организованной контрреволюционной деятельности среди интеллигенции (по материалам о ликвидированных в 1931 г. группах и организациях)… В Москве вскрыта подпольная организация антропософов, состоявшая главным образом из педагогов средней и низшей школы и нескольких библиотечных работников. Идейным вдохновителем и руководителем организации был писатель-мистик А. Белый. Политическое лицо организации и ее руководство достаточно характеризуют следующие записи в дневнике А. Белого: «…Чем интересовался мир на протяжении тысячелетий… рухнуло на протяжении последних пяти лет у нас. Декретами отменили достижения тысячелетий, ибо мы переживаем “небывалый подъем”. Но радость ли блестит в глазах уличных прохожих? Переутомление, злость, страх и недоверие друг к другу таят эти серые, изможденные и отчасти уже деформированные, зверовидные какие-то лица. Лица дрессированных зверей, а не людей… Огромный ноготь раздавливает нас, как клопов, с наслаждением щелкая нашими жизнями, с тем различием, что мы — не клопы, мы — действительная соль земли, без которой народ — не народ. Нами гордились во всех веках у всех народов, нами будут гордиться в будущем… Организацией было создано несколько подпольных детских кружков, где дети воспитывались в духе мистики. Организация имела связи с заграницей и по Союзу»… В Ленинграде вскрыта антисоветская группа детских писателей, захвативших в свои руки издание детской литературы…
Доклад подписали начальник СПО ОГПУ Г. Молчанов и начальник 4-го отделения Герасимов{171}.
Обстановку в среде творческой интеллигенции в то время характеризует подпольная листовка, перехваченная сотрудниками секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР в дни работы 1-го Всесоюзного съезда писателей (не позднее 20 августа 1934 года). Авторы этой листовки, обращаясь к иностранным писателям — гостям съезда, сообщали следующее: «Все, что услышите и чему вы будете свидетелями на Всесоюзном писательском съезде, будет отражением того, что вы увидите, что вам покажут, и что вам расскажут в кашей стране! Это будет отражением величайшей лжи, которую вам выдают за правду. Не исключается возможность, что многие из нас, принявших участие в составлении этого письма или полностью его одобрившие, будут на съезде или даже в частной беседе с вами говорить совершенно иначе. Для того, чтобы уяснить это, вы должны, как это [ни] трудно для вас, живущих в совершенно других условиях, понять, что страна вот уже 17 лет находится в состоянии, абсолютно исключающем какую-либо возможность свободного высказывания. Мы, русские писатели, напоминаем собой проституток публичного дома с той лишь разницей, что они торгуют своим телом, а мы душой; как для них нет выхода из публичного дома, кроме голодной смерти, так и для нас… Больше того, за наше поведение отвечают наши семьи и близкие нам люди. Мы даже дома часто избегаем говорить так, как думаем, ибо в СССР существует круговая система доноса. От нас отбирают обязательства доносить друг на друга, и мы доносим на своих друзей, родных, знакомых… Правда, в искренность наших доносов уже перестали верить, так же как не верят нам и тогда, когда мы выступаем публично и превозносим “блестящие достижения” власти. Но власть требует от нас этой лжи, ибо она необходима, как своеобразный “экспортный товар” для вашего потребления на Западе. Поняли ли вы, наконец, хотя бы природу, например, так называемых процессов вредителей с полным признанием подсудимыми преступлений ими совершенных? Ведь это тоже было “экспортное наше производство” для вашего потребления. Понимаете ли вы все, что здесь написано? Понимаете ли вы, какую игру вы играете? Или, может быть, вы так же, как мы, проституируете вашим чувством, совестью, долгом? Но тогда мы вам этого не простим, не простим никогда. Мы — проститутки по страшной, жуткой необходимости, нам нет выхода из публичного дома СССР, кроме смерти. А вы?…Если же нет, а мы верим, что этого действительно нет, то возьмите и нас под свою защиту у себя дома, дайте нам эту моральную поддержку, иначе, ведь нет никаких сил дальше жить…»{172}.
Первый съезд писателей, прошедший в атмосфере показного оптимизма и эйфории, стал, по существу, съездом обреченных. Спустя много лет Илья Эренбург писал: «Мое имя стояло на красной доске, и мы все думали, что в 1937 году, когда должен был по уставу собраться второй съезд писателей, у нас будет рай». Пройдет три-четыре года после съезда, и каждый третий его делегат попадет за решетку. Это будет сокрушительный удар по русской литературе в столетнюю годовщину смерти Пушкина. «Расстреливали целые литературные группировки, большей частью мифические, с придуманными, обличительными ярлыками». «Классовый враг создал агентуру в рядах советских писателей!» — коллективно доносила в печати Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП) — рьяная проводница линии партии. На сталинский призыв о повышении бдительности откликнулись и многие «инженеры человеческих душ», помогая выявлять бесчисленных, все множившихся врагов. Писатели-чекисты, толкаясь локтями у государственной кормушки, доносили друг на друга. Редактор «Литературной газеты» Ольга Войтинская в 1938 году, в очередном доносе на коллег, адресованном партруководству, приводит слова Ильи Сельвинского, талантливого, сложного и отнюдь не самого ортодоксального поэта, вынужденного действовать в унисон со временем: «И вот сейчас я счастлив, что разоблачил шпиона, сообщив о нем в органы НКВД»{173}.
Осведомители по заданию органов фиксировали крамольные высказывания коллег, выявляли «их истинное лицо» и, таким образом, определяли их судьбу. О том, насколько плотно окружали осведомители «инженеров человеческих душ», можно видеть на примере автора «Одесских рассказов» и «Конармии» Исаака Бабеля[33].
После выхода «Конармии» с гневной критикой Бабеля выступил командарм Буденный. В 3-м номере журнала «Октябрь» за 1924 год он опубликовал небольшую заметку под заглавием: «Бабизм Бабеля из “Красной нови”». Буденный был возмущен тем, что «художественно-публицистический журнал, с ответственным редактором-коммунистом во главе» разрешил «дегенерату от литературы» Бабелю «оплевывать слюной классовой ненависти» 1-ю Конную Красную Армию, являющуюся «величайшим орудием классовой борьбы». Неужели, спрашивал Буденный, т. Вронский (редактор журнала «Красная новь»), так любит вонючие бабье-бабелевские пикантности, что позволяет печатать безответственные небылицы в столь ответственном журнале. Бабель почувствовал опасность и сделал необходимые выводы.
На заседании секретариата Российской писательской организации он сказал: «“Конармия” мне не нравится». Все написанное им ранее Бабель просил рассматривать, как безответственные потуги любителя. Поскольку он только-только начал «подходить к профессионализму». Свою мысль Бабель развил на 1-м Всесоюзном съезде писателей. Там же он указал на образец, достойный подражания как для себя лично, так и для других писателей. «Посмотрите, — говорил он, — как Сталин кует свою речь, как кованы его немногочисленные слова… Я не говорю, что всем нужно писать, как Сталин, но работать, как Сталин, над словом нам надо»{174}.
В писательской среде тех лет было принято каяться, указывать на ошибки, совершенные вопреки истинным намерениям и обещать, не повторять их впредь. Писатель, заподозренный в нелояльности, подвергал себя смертельной опасности. Бабель понимал это и поступал соответственно. В январе 1937 года в «Литературной газете» он опубликовал статью о московском процессе «Ложь, предательство и смердяковщина», где возмущенно писал о людях, которые «хотели продать первое в мире рабочее государство фашизму, военщине, банкирам, самым отвратительным и несправедливым проявлениям материальной силы на земле». Бабель был не одинок. В проявлении верноподданнических чувств с ним соревновались многие «инженеры человеческих душ». Только за одну неделю в «Литературной газете» было опубликовано около тридцати статей известных писателей. Среди них — статья «Фашисты перед судом народа» Ю. Олеши, «Чудовищные ублюдки» М. Шагинян, «Путь в гестапо» М. Ильина и С. Маршака, «Преодоление злодейства» А. Платонова, «Приговор суда — приговор страны» Ю. Тынянова, «Карающий меч народа» Д. Бергельсона{175}.
Зловещую роль в судьбе Бабеля сыграло знакомство с женой наркома внутренних дел СССР и генерального комиссара госбезопасности Николая Ежова Евгенией Соломоновной Фейгенберг-Хаютиной-Гладун-Ежовой… Они познакомились в Одессе, где Евгения Соломоновна работала в одном из издательств, а потом встретились в Москве. Евгения Соломоновна приглашала к себе видных писателей и артистов, бывал в доме Ежова и Бабель. Фейгенберг покончила жизнь самоубийством или была отравлена по приказу последнего супруга, а арестованный вскоре Ежов на следствии показал, что его жена работала на иностранную разведку и была связана с Шолоховым и Бабелем. Шолохова вождь оставил на свободе, а Бабель был арестован 15 мая 1939 года, через пять дней после ареста Ежова. Поводом к аресту Бабеля стали показания ревнивого Ежова из лубянской камеры. В деле Бабеля есть выписка из протокола допроса Ежова 11 мая 1939 года. Бывший «железный» нарком, державший страну в «ежовых рукавицах», показал допрашивавшему его Кобулову, подписавшему через несколько дней постановление на арест Бабеля, следующее:
