Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц
Как хороший директор оперного театра, выискивающий по всем уголкам мира замечательный голос, так и Анна Иоанновна выискивала талантливых сплетниц по всей России. Ее письма того времени ко всевозможным государственным лицам были полны одним: найти и доставить во дворец талантливую сплетницу с соответствующим опытом и возрастом не старше и не моложе 40 лет. По-видимому, Анна Иоанновна считала, что это наиболее подходящий возраст в развитии этого таланта. «У вдовы Загряжской, — пишет она одному своему подданному в Москву, — живет одна княжна Вяземская, девка. И ты ее сыщи и отправь сюда, только чтобы она не испужалась, то объяви ей, что я беру ее из милости, беру ее для своей забавы, как сказывают, она много говорит»[112].
«Поищи в Переяславле, — пишет она в другом письме, — из бедных дворянских девок или из посадских, которые бы похожи были на Татьяну Новокщенову, а она, как мы чаем, уже скоро умрет, то, чтоб годны были ей на перемену. Ты знаешь наш нрав, мы таких жалуем, которые были бы лет по сорока и так же б говорливы, как та Новокщенова»[113].
Важные сановники не государственными делами были больше заняты, а выискиванием для матушки царицы по всей России соответствующих ее вкусу сплетниц. Генералу Левашеву она приказывает «отыскать двух девочек, таких ростом, как она сама, и чтоб были они белы, чисты и не глупы»[114].
Не существовало в городе и стране такой сплетни, какой бы не интересовалась Анна Иоанновна. Особенно любила она узнавать, кто на ком женился и как они живут.
Вот образчик ее письма Салтыкову: «Напиши мне, женился ли Юсупов. Говорят о нем, что он уже расходится с женой и что он вообще большой бабник. Тотчас по получении письма уведоми меня, когда была свадьба Белосельского, где и как она была отпразднована, как приняла княгиня Куракина? Была ли она весела? Опиши мне обо всем подробно. Относительно супруги Алексея Петровича Апраксина, справься под величайшим секретом и со всевозможной опаской, какого она поведения? Здесь у нас говорят, что она пьет и что князь Алексей Долгорукий постоянно торчит у нее»[115].
Любопытство, прямо скажем, не на царицынскую мерку, а так, на мещаночку какую. Но что поделаешь, как сказал один из ее современников, «воспитана плохо, образована мало». Где уж тут до высоких материй Екатерины Великой, переписывавшейся с самим Вольтером! А еще заставит Анна Иоанновна того же Салтыкова понравившуюся ей песню народную, у девок услышанную, срочно записать и ей прислать. И в этом отношении Анна Иоанновна большую услугу русскому фольклору оказала — много русских народных песен ею было записано. Ее стараниями записана была такая вот народная русская песня:
У нас было в селе Поливанове,
Боярин, от дурак, в решете пиво варил,
Пойтить было молоденьким, поучить дурака,
Возьми, дурак, котел, больше пива наваришь.
А дворецкий, дурак, в сарафан пиво сливал.
Возьми, дурак, бочку, больше пива насливаешь.
А поп, дурак, косарем сено косил.
Возьми, дурак, косу, больше сена накосишь.
А попович, дурак, шилом сено подавал.
Возьми, дурак, косу, больше сена напашешь.
Диковинки разные, русские и заморские, ужас как любила! Со всех концов света наказывала своим подданным ей их во дворец доставлять. Появились в моде китайские искусственные цветочки, на материал нашиваемые, Анна Иоанновна тут как тут — подавай их ей в первую очередь. По всем китайским аукционам самолично ходила и там, как купец какой, рьяно за низкую цену боролась наравне с прочей охочей до диковинок массой народной и всегда что-нибудь новенькое во дворец приносила. Издала такой вот указ, чтобы все придворные выискивали для ее личного, домашнего зверинца диковинных зверушек. И потекли в зверинец Анны Иоанновны разные обезьянки, крокодильчики и прочая животная нечисть. Всем место находилось. Вот только не знала она, что делать с девятью присланными из Египта верблюдами. Порешила Бирону на конюшню их поставить. Как они ужились там с четырехстами его лошадьми, трудно сказать. Бирон, поскольку из конюшенной семьи вышел (дед его был конюхом) и лошадок очень любил, и против верблюдов не возражал.
Верблюды были неговорящие. А Анна Иоанновна любила животину говорящую обыкновенным, русским человеческим языком. И вот тому же неутомимому в поисках диковинок Салтыкову летит в 1739 году такое вот письмо Анны Иоанновны: «Уведомились мы, что в Москве, на Петровском кружале стоит на окне скворец, который так хорошо говорит, что все люди, которые идут мимо, останавливаются и его слушают, того ради, имеете вы оного скворца купить и немедленно сюда доставить»[116].
А когда привезенный скворец-вундеркинд почему-то не желал толковать с государыней на русском языке, она ничего, не осерчала и смерти его не предала. Это вам не Иван Грозный, который хотел изрубить на мелкие кусочки присланного ему в подарок из Персии слона, не пожелавшего, вот дерзкий, стать перед ним на колени.
Следует отметить, дорогой читатель, что во все времена у царей ли, королей ли, императоров ли существовала неистребимая тяга к необыкновенным животным. Чтобы это было что-то диковинное. Так, Клавдий Тиберий снискал расположение своей последней жены Агриппины, которая потом все же не постеснялась его отравить, тем, что прислал ей в подарок белого соловья. Пел он не хуже своих сереньких сородичей, но окраску, конечно, имел необыкновенную. Друг Тиберия Нарцисс, зная склонность Агриппины к неведомым зверушкам, подарил ей говорящего дрозда, выговаривавшего слова так же чисто и понятно, как будто он был попугаем. Сам Тиберий имел любимого ящура. Сестра Клавдия Тиберия Ливия хвалилась необыкновенно злющей обезьяной-воровкой. У Германика была черная белка. У Августа был пес Тифон, а французский король Людовик XIV обязанности собеседника возложил на свою собачку, спаниеля Баловницу, которую бросал на колени своей возлюбленной Лавальер, говоря: «Этого общества вам должно хватить» — и уходил в соседнюю комнату не к такой скучной любовнице — Монтеспан. У Калигулы и Александра Македонского были свои любимые кони — Инцитат и Бациафан. Вообще в древней Македонии существовал какой-то особый культ зверей. Гадкие пресмыкающиеся в виде змей и ужей были там до такой степени приручены, что росли вместе с детьми, спали в одной с ними люльке и даже сосали вместе с детьми грудь матери. Олимпиада, жена Филиппа II, отца Александра Македонского, открыто спала вместе с огромным ужом, а когда ее муж решил посмотреть, что это они там такое вытворяют, заглянул в дверную щелочку и живо глаза своего лишился: Олимпиада утверждала, что она совокупляется с самим Богом.
Но ошеломила всех своей банальной оригинальностью мать Клавдия Тиберия, у которой был любимый карп Левитан. Приплывал он на ее зов из омута водяных лилий, позволял кормить себя и гладить по жабрам, в которые были вдеты дорогие бриллианты. Мать Тиберия уверяла, что может говорить с карпом обо всем, что тот хорошо ее понимает и сам открывает рот и говорит с ней. Словом, не «открывает щука рот, да не слышно, что поет», а открывает карп рот и… происходит приятная беседа.
Говоря о разной челяди во дворцах русских цариц, следовало бы упомянуть еще об одной, особо почитаемой части дворцового люда, которая почти совсем не описана в исторических материалах, хотя их роль в жизни цариц огромна. Это нищие — сирые, убогие и прочие разные попрошайки.
Сирых и убогих царицы жалели и привечали. И всегда щедрой милостыней их одаривали. Во-первых, «Домострой» им это наказывал, где черным по белому было написано: «Церковников и нищих, маломощных и бедных, и скорбных и странных пришельцев призывай в дом свой, и по силе накорми, и напой, и согрей, и милостыню давай от своих праведных трудов»[117].
А во-вторых, сердобольность русских женщин, в том числе и цариц, от Бога ли, от сердца ли, но всегда была им свойственна. И несмотря на отдельные случаи проявления дикой жестокости и садизма, в целом русские бабы убогими не брезговали и по мере своих сил помощь им оказывали. И не только копеечку подадут, но на задний двор, в кухню заведут, накормят и напоят. И нищих на русском дворе было несметное множество. Спали они в подклетях, хозяевам очи не мозолили, а когда позовут, сказки рассказывали, на картах гадали, молитвы читали. Размножилось их не только по дворцам царским, но и по всяким домам купеческим или помещичьим видимо-невидимо.
Екатерина I любила разных проходимцев, неизменно их деньгами самолично одаривала. В свою приемную выходила, вечно наполненную попрошайками, со специальным ридикюлем. Никому не отказывала: то приданое бедным девкам даст, то солдатам пенсии назначит, а то просто послушает сказок разных и судьбу свою разгадает по их картам.
