Василий Потто - Кавказская война. Том 1. От древнейших времен до Ермолова
– Каждый из твоих подданных, – говорили царю его окружающие, – знает твою храбрость и знает, что ты готов умереть за отечество, но если суровая судьба уже изменила нам, то не увеличивай своей гибелью торжества неприятеля.
Царь никого не слушал, а между тем персияне заходили в тыл и, занимая все дороги, ведущие в город, грозили отрезать отступление. Тогда Ираклий с немым отчаянием бросился в битву и, наверное, погиб бы, если бы внук не спас своего знаменитого деда. С тремястами конных грузин царевич Иоанн кинулся в толпу персиян и вырвал царя почти из рук неприятеля.
С удалением Ираклия битва не прекратилась. Царевич Давид долго еще удерживал персиян в кривых и тесных улицах предместья. Но когда он увидел, что неприятельские толпы занимают город, уже покинутый царем, тогда и последний грузинский отряд удалился к северу с намерением пробраться в горы, куда отступил Ираклий.
Ага Мохаммед-хан овладел Тифлисом, и войска его преследовали бежавших грузин до самого Мцхета, в котором персияне не оставили камня на камне; и только знаменитый собор, этот памятник древнего величия Грузии, пощажен был благодаря заступничеству нахичеванского хана. «Не следует осквернять святыни и гробы царей», – сказал он своему отряду; храм остался нетронутым.
Тифлис, между тем, с его дворцами и великолепными христианскими храмами, был обращен в груду развалин. Рассказывают, что ага Мохаммед-хан сначала пощадил так восторгавшие шах-Аббаса знаменитые тифлисские минеральные бани и даже купался в них, надеясь получить исцеление от своего недуга, но когда они оказались бессильными, он в гневе приказал разрушить и их до основания.
Жители Тифлиса подверглись неистовым жестокостям. Митрополит тифлисский заперся с духовенством в Сионском соборе, но персы выломали двери, сожгли иконостас, раскидали святыню, перебили священников и самого старца митрополита сбросили в Куру с виноградной террасы его собственного дома. Целых шесть дней, с одиннадцатого по семнадцатое сентября, персияне предавались в городе всевозможным неистовствам: насиловали женщин, резали пленных и убивали грудных младенцев, перерубая их пополам с одного размаха только для того, чтобы испытать остроту своих сабель. В общем разрушении не была пощажена и самая святыня. Персияне поставили на авлабарском мосту икону Иверской Богоматери и заставили грузин издеваться над ней, бросая ослушников в Куру, так что река скоро запрудилась трупами. Около двадцати трех тысяч грузин было уведено в рабство.
Историограф аги Мохаммед-хана говорит, что при разорении Тифлиса храброе персидское войско показало неверным грузинам образец того, чего они должны ожидать для себя в день судный.
Есть предание, что во время разорения Тифлиса пятьдесят жителей, не успевших бежать из города, отдались под защиту святого Давида, и на святой горе – быть может, даже в той самой пещере, где теперь стоит гробница Грибоедова – спаслись от смерти или плена. Персияне, разорявшие и грабившие город, по какому-то необъяснимому обстоятельству ни разу не всходили на гору, увенчанную старинным монастырем, долженствовавшим, как бы кажется, привлечь собой алчных грабителей. Очень может быть, что они опасались найти там скрытую засаду; но как бы то ни было, святая обитель укрыла и спасла всех тех, которые в ней искали спасения.
Рассказывают также, что при взятии Тифлиса агой Мохаммед-ханом погиб знаменитый сазандарь (певец) Грузии Саят-Нова. Сто лет тому назад в стенах старого Тифлиса имя Саят-Нова было славно повсюду, от царского дворца до сакли ремесленника. Это был бедный армянин, ткач по ремеслу и сазандарь по призванию; в юности – разгульный певец, в старости – отшельник и, наконец, в минуту смерти -христианин, с крестом в руках убитый врагами на пороге церкви. Спустившись на майдан (базарную площадь в Тифлисе), вы увидите из-за плоских кровель синий конический купол армянской церкви, называемой Крепостной, потому что она помещалась когда-то внутри Тифлисской крепости. На дворе этой церкви, где теперь так часто собираются амкары для торговых сделок, в 1795 году зарыт окровавленный труп восьмидесятилетнего старца Саят-Нова. «Не ищите надгробного камня на его темной могиле, -говорит рассказчик этой легенды, – но знайте, что черты лица его и, быть может, звуки его голоса и до сих пор носятся, как смутный призрак давно протекшего, в памяти тех немногих тифлисских старожилов, для которых нашествие аги Мохаммед-хана еще не составляет предания». Когда Тифлис был взят, Саят-Нова молился в храме и, слыша приближение врагов, взял в руки крест и пошел к ним навстречу, желая остановить их на пороге. Два стиха, две звучных рифмы на татарском языке вылились из уст его:
Не отступлю от Иисуса,
Не выйду из церкви.
И это были последние слова его.
Между тем два русские батальона, высланные с Кавказской линии Гудовичем, поспешно двигались под командой полковника Сырахнева на помощь к Ираклию, и весть о том, что они перешли уже горы, заставила шаха отступить от Грузии на Муганскую степь. Но русский отряд не пошел дальше Душета и после окончания похода графа Зубова возвратился в Георгиевск.
Разгромив Грузинское царство, ага Мохаммед-хан возвратился в Персию. Придворные убеждали его возложить на себя корону Ирана. Шах приказал собрать всех военачальников армии, вышел к ним, держа корону в руках, и спросил, желают ли они, чтобы она украсила его голову. «Вспомните, – сказал он, – что вместе с этим ваши труды только начнутся. Я никогда не соглашусь носить эту корону, если с ней не будет сопряжено владычество, какое еще не имел ни один из персидских монархов». Все обещали посвятить свою жизнь распространению могущества шаха. Тогда ага Мохаммед короновался. Но он все-таки отказался надеть драгоценную корону Надир-шаха, на которой четыре алмазных пера (челенги) знаменовали собой четыре покоренные этим завоевателем царства: афганское, индийское, татарское и персидское. Он возложил на себя только маленькую диадему, украшенную перлами, и опоясался царским мечом, хранившимся на гробе мусульманского святого, родоначальника дома Софиев, в Ардебиле. Туда персидские государи обязаны отправляться за священным оружием; меч кладут в гробницу и целую ночь молят святого, чтобы он благоволил к монарху, который будет носить его меч. Наутро шах опоясывается им, ополчаясь на защиту шиитской веры.
Ага Мохаммед-хан немедленно после того предпринял поход на Хороссан, где ханствовал в то время Надыр-Мирза, правнук ненавистного для аги Мохам-меда Надир-шаха. Нужно сказать, что по смерти последнего многие драгоценности перешли в руки его родственников, и между прочим – к слепому отцу хороссанского хана. Ага Мохаммед потребовал возвращения этих драгоценностей, объявив государственным преступником всякого, кто будет держать у себя вещи, составлявшие, по его мнению, государственную собственность, и теперь, идя на Хороссан, он собирался наказать одного из ослушников, а шахской казне возвратить часть принадлежавших ей драгоценностей. Надыр-Мирза бежал, оставив престарелому и слепому отцу, шах-Року, сдать город повелителю Персии. Шах-Рок вышел навстречу с изъявлением покорности. Но здесь его ожидали страшные истязания – ага Мохаммед хотел узнать, где спрятаны сокровища. Шах-Рок умер под пыткой, указывая по мере усиления мучений все драгоценности, скрытые им в колодцах и в стенах. Когда же ему положили на голову венец из теста и в середину налили растопленный свинец, он указал и тот необыкновенной величины и красоты рубин, некогда бывший в короне, найти который особенно домогался шах. Затем ага Мохаммед приказал разрушить гробницу ненавистного ему Надир-шаха, окованную изнутри чистым золотом. Все найденные в ней богатства он взял в казну, а кости самого Надир-шаха приказал зарыть под крыльцом своего дворца в Тегеране. «Когда я попираю этот прах моими ногами, – говорил он, – раны моего сердца заметно облегчаются».
В Хороссане ага Мохаммед узнал о вторжении русских войск в пределы Персии. Императрица Екатерина, возмущенная и бедствиями Грузии, и самой личностью шаха, отправила войска под предводительством графа Зубова, который успел завоевать Дербент, Шемаху, Баку, Сальяны и Ганжу. К сожалению, смерть императрицы оставила неоконченным так блистательно начатое дело.
Шах прекрасно понимал, какого врага имеет он в Русской империи, и ввиду предстоявшей борьбы принял план, который обещал ему наибольший успех. Собрав, как рассказывают, своих военачальников и объявив им, что русские осмелились вторгнуться в пределы его государства, он говорил: «Храбрые воины мои пойдут против них; мы нападем на стены, сгроможденные из пушек, на строи славной пехоты – и разрубим их на части нашими победоносными мечами».
Начальники одобрили геройскую решимость шаха и обещали не жалеть своей крови. Но когда они разъехались, шах призвал первого министра и спросил, слышал ли он слова, сказанные им войсковым начальникам. Министр ответил, что слышал.
