В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII
Была у Сигизмунда в это время еще забота: он был бездетен, с ним прекращался Ягайлов дом, и его пугала мысль, что умри он — и Литва, связанная до сих пор с Польшей одним королевским домом, отпадет от нее, изберет себе своего отдельного государя. Сигизмунд ясно понимал, что ни Польше, ни Литве в отдельности несдобровать в борьбе с могучими соседями. Таким образом, было несколько причин, побуждавших короля поспешить во что бы то ни стало связать оба свои государства неразрывно в одно целое.
В Польше Сигизмунд, как король, избранный и сильно ограниченный магнатами и сеймом, не имел большой власти, но в Литве, как великий князь литовский, он был наследственным и самовластным государем и мог распоряжаться свободно. Он принялся за дело. Напомнил прежде всего литовцам, что все государственное имущество, то есть большая часть литовской земли, принадлежит ему и часть доходов должна идти в его казну, а затем подарил эту свою наследственную собственность польским королям. Это значило, что всякий король, избранный поляками, становился владельцем всех государственных земель в Литве, то есть литовским государем. Теперь литовцы, только слившись с поляками в одно государство, могли вместе с ними избирать себе государя, иначе должны были подчиняться тому, кого изберет Польша. Это было постановлено на Варшавском сейме в 1564 году, где не было литовцев.
Постановление это (так называемый Варшавский рецесс) поразило как громом Литву и вызвало здесь сильное негодование. Великий князь литовский, любимый своими верноподданными литовцами, родом литвин, воспользовавшись своими литовскими правами, сам, своими руками, приносил свое отечество в жертву Польше. Теперь она, получив от короля право на вечное владение Литвой, могла смотреть на всякое движение последней к независимости как на мятеж. Такие мысли должны были волновать истых литовских патриотов. Сигизмунд должен был казаться им изменником, предателем своего отечества. Дело могло кончиться войной. Не будь в то время лютых казней Грозного в Москве, раздраженные литовцы, пожалуй, искали бы ее покровительства. Сигизмунду хотелось еще добиться того, чтобы Литва сама, добровольно слилась с Польшей. Задобрив литовских бояр (так назывался в Литве средний класс между магнатами и крестьянами), уравняв их вполне в правах с магнатами.
Сигизмунд поспешил покончить дело объединения Литвы с Польшей.
Литовские и польские послы должны были для этого собраться в 1569 году в Люблин на сейм.
Е. Путинцев КраковЛюблинский сейм открылся 10 января. С самого начала видно было, что добра тут не будет. Поляки требовали прежде всего решения вопроса об унии (единении) и предлагали литовцам заседать вместе с ними, но литовцы не хотели нарушить старого обычая, по которому они с русскими имели свой, отдельный от поляков сейм, — заявили, что прежде вопроса об унии они хотят решить с королем свои частные, литовские дела. Литовцы думали добиться у короля утверждения особых своих прав и собрания своих законов (статута) и таким образом сделать невозможной полную унию Литвы с Польшей, но эта уловка не удалась им. Король не утвердил их особенных прав и велел рассуждать об унии. Заседать вместе с поляками литовцы отказались наотрез и составили с русскими свой, отдельный сейм, который сносился с польским. Литовцы вовсе не желали полной унии, а предлагали братский союз своего государства с польским, а поляки, ссылаясь на старые акты, на Варшавский рецесс, требовали полнейшего слития Литовского княжества с Польшей в одно государство, в один народ, причем Литва должна была отказаться от своих отдельных сеймов, от особых законов, монет и прочего.
Сигизмунд АвгустЛитовцы пришли в негодование от подобного требования.
— Напрасно мы потратились на поездку сюда, — говорили они, — нам предлагают порабощение!..
Поляки, опираясь на сочувствие короля, порешили ни в чем не уступать литовцам. Король не раз уже приглашал их к себе и убеждал согласиться с поляками, но литовцы не сдавались. Король задумал наконец заставить их собраться вместе с поляками и сообща порешить дело. Члены польского сейма должны были по его приказу тайком собраться в замке, а затем он думал призвать своей властью литовцев и ввести их в польский сейм. Эта затея не удалась. Поляки собрались, король послал за литовцами, но те, проведав, в чем дело, не захотели попасть в ловушку и отказались ехать.
Положение литовцев в Люблине было крайне тяжелое и щекотливое: они, конечно, ясно видели, что король и поляки замышляют совершить над Литвой насилие, убить ее государственную самобытность, а их, литовских послов, принудить своим согласием и подписями узаконить это убийство. Они не выдержали тяжести своего положения и разъехались по домам. Сейм, таким образом, терял свое значение; польские сеймовые послы пришли в ярость, считая себя страшно оскорбленными этим поступком. Сгоряча некоторые даже кричали:
— Не смогли мы добром привести литовцев к унии — приведем оружием!
После споров и предположений, как быть, как довершить начатое дело, поляки наконец надумали, пользуясь отсутствием литовских послов, отрезать от Литвы русские области, то есть обессилить ее так, что она принуждена будет слиться с Польшей. Король издал универсал (указ) о присоединении к Польше Полесья (южное Полесье Беловежской пущи), затем и Волыни. Эти русские области покорились своей участи довольно легко: им не приходилось отстаивать свою государственную самобытность, а предстоял лишь выбор, от какого правительства быть в прямой зависимости — от литовского, как прежде, или от польского. За одно только опасались русские — за свое православие; но поляки их успокоили, обещали полную свободу веры. Сильнейшие из русских магнатов — князья Острожский, Черторижский и другие — согласились подчиниться Польше. Волынские чиновники, которых призвали на сейм вместо выборных лиц, под страхом лишиться своих мест не оказали сопротивления полякам. Если русские и высказывали некоторые возражения, например, говорили, что русский народ их растерзает за слияние их области с Польшей, то заканчивали обыкновенно свою речь словами: «Однако волю государя мы готовы исполнить».
Именем короля им и приказано было присягать.
Но Волынью поляки не удовольствовались, потребовали и Киев… Литовцы испугались: Литва без русских областей становилась совершенно ничтожным, бессильным государством. Литовское посольство поспешило в Люблин с просьбой отменить универсал о присоединении русских областей к Польше и назначить новый сейм для решения вопроса об унии. Просьба эта была отвергнута; решено было прежний сейм продолжать и предложено литовцам, уехавшим из Люблина, вернуться сюда через шесть недель.
Пришлось покориться этому, и прежние литовские послы прибыли на сейм.
Долго изо всех сил добивались они хоть каких-нибудь уступок для Литвы — все напрасно. Постановлено было сначала обсудить предложения литовцев в польском и литовском сенатах. Оба сената съезжались во дворец, помещались в двух смежных залах, и король поочередно заседал то там, то здесь. Два дня подряд тянулись совещания. Больной и усталый король, едва волоча ноги, переходил из одной комнаты в другую, вымаливая уступки то у поляков, то у литовцев. Польские сеймовые послы с нетерпением ждали решения сенатов; всех уже томили бесконечные переговоры. Наконец литовцы порешили, ни в чем не уступая полякам, во всем положиться на волю своего государя, предоставить ему самому по совести решить вопрос об унии — видно, еще надеялись, что король, литвин родом, их наследственный государь, не даст их в обиду. Решение свое литовцы согласились высказать в общем собрании.
Литовцы Виленской губернииТоржественное и вместе с тем печальное зрелище представляло это собрание 28 июня 1569 года, когда старейший из литовцев, староста жмудьский, от имени всех своих товарищей обратился к королю с речью. Глубокой скорбью звучала она, когда говоривший указывал на верную службу литовцев своим государям и отечеству и вместе с тем жаловался на неправды, насилия и обиды, какие причинялись Литве, на порабощение ее Польшей (Варшавский рецесс). Закончена была речь такими прочувствованными словами:
— Не допустите, ваше величество, посрамить нас! Пусть это дело так завершится, чтобы на нас не было ни одного пятна. Будьте же, ваше величество, стражем и умирителем нашего дела; пусть это будет величайшею вашей милостью… Пусть все совершится по любви… Очень больно было бы нам, если бы внуки наши посмотрели на эти сегодняшние дела вместо радости с большим горем и обвинили нас в том, что мы не видели своей неволи… Мы доведены уже до того, что должны броситься к ногам вашей королевской милости с униженной нашей просьбой. (При этих словах все литовцы с плачем упали на колени.) Благоволи так нас устроить, чтобы это было для всех с честью, а не с унижением, с сохранением доброго имени нашего и твоей царской совести. Благоволи ради самого Бога помнить то, в чем ты нам присягал.
