Сергей Куличкин - Душа и слава Порт-Артура
Кондратенко, которого атака застала на Малом Орлином Гнезде, благодарил Бога за то, что не успел уехать в крепость по вызову Стесселя. В момент начавшейся перестрелки они обсуждали с генералом Белым возможность завтрашней связи с артиллеристами эскадры. Присутствие в критический момент на позициях двух генералов во многом определило исход последующего боя.
Немедленно в направлении прорыва и на его флангах все силы были приведены в полную боевую готовность. Рота моряков, посланная Кондратенко в прорыв, таяла на глазах. Роман Исидорович перебросил к Заредутной еще две роты из общего резерва и окончательно закрепился на батарее. Крепостная артиллерия начала отсекать подходившие колонны японцев. Стреляли пушки с фортов, батареи литера Б, Орлиного Гнезда и Заредутной. Генерал Белый, понимая опасность прорыва, приказал развернуть на фортах часть пушек во фланг и в тыл, чтобы сосредоточить огонь в нужном месте.
Японцы продолжали накапливаться в лощине между Большим Орлиным Гнездом и Заредутной батареей. Через час после прорыва на небольшом пятачке скопилось более десяти тысяч человек. Вот здесь-то и сказалось четкое руководство генерала Кондратенко, помноженное на героизм и отвагу русского солдата. Нащупанная прожекторами, японская пехота была накрыта массированным сосредоточенным огнем крепостной артиллерии. В атаку поднялись резервные роты, которые Кондратенко под прикрытием огня с фортов успел развернуть в боевые порядки. Удар оказался стремителен и силен. К половине первого ночи остатки неприятельских войск были не только отброшены от Китайской стенки, но и за свои исходные позиции. Отступающую японскую пехоту встретили огнем свои же резервы, приняв ее за контратаку русских. Паника была так велика, что и это не остановило бегущих японских солдат. Прорвав уже свою линию обороны, они еще долго бежали, пока не оказались в собственном глубоком тылу.
В час ночи Кондратенко направил с Ерофеевым в штаб крепости пакет с донесением, в котором писал: «Огнем батареи литера Б атакующие колонны были буквально сметены, блестящей контратакой моряков противник всюду отброшен от линии фортов в исходное положение. Для закрепления достигнутого успеха прошу выслать в мое распоряжение два батальона. Считаю, что город в безопасности…»
В штабе крепости были ошеломлены прорывом японцев. Стессель стал подумывать о сдаче Артура. На этом настаивал и Фок. Поэтому вначале Стессель не поверил донесению Кондратенко. И только когда пришло подтверждение от Белого, понял наконец, что ему в руки упала неожиданная победа.
В течение ночи Ичинохе пытался не раз организовать новое наступление, но японцы были так деморализованы, что все их атаки отбивались без особого труда.
11 августа генерал Ноги подписал приказ о прекращении штурма. Этим самым он расписался в своем поражении. За неделю боев он потерял более трети своей армии, так и не добившись существенного результата. Некоторые полки в осадной армии практически перестали существовать: так, в 7-м полку из 2500 человек в строю осталось чуть больше 200. В 36-м — 240 человек. Вся 6-я бригада, насчитывающая к началу боев свыше 5000 штыков, имела теперь в своем составе меньше 400 солдат и офицеров.
Общие потери японцев составили свыше 15 тысяч человек. Русских — около 3 тысяч. По сути дела, армия Ноги была разбита русскими войсками. Сами японцы полностью признавали свое поражение. Позднее в истории войны они запишут: «Несмотря на все жестокие атаки нашей третьей армии с 5 по 11 августа, мы не могли сломить искусно вооруженных батарей и защищавшего их до последней капли крови неприятеля. Потеряв 15 тысяч воинов, мы едва лишь могли завладеть укреплениями западного и восточного Панлушаня».
Это был первый за войну крупный успех русского оружия, явившийся прежде всего следствием мужества и героизма русского солдата и матроса. В ходе боев засверкал полководческий талант генерала Кондратенко. Это окончательно признали и друзья, и враги. Стессель, считавший себя главным героем и организатором обороны, понял, что вся крепость и он в том числе держится на этом, казалось бы, неприметном человеке. В разгар боев он писал коменданту крепости: «В деревню Паличжуан двинуты 2 роты и с ними Кондратенко. Его не надо посылать с отдельными ротами. Потеря его незаменима».
Со второй половины августа в Артуре воцарилось затишье. Японцы, убедившись, что взять крепость прямой атакой невозможно, приступили к осадным работам. Осень не торопилась вступить в свои права. Стояла по-летнему теплая погода. Казалось, природа хотела, чтобы люди забыли о войне, почувствовали, как прекрасна мирная жизнь без свиста пуль и грохота снарядов. И люди действительно в какие-то мгновения переставали думать об огненном аде, наполненном болью и страданием, глядя в далекое звездное небо, слушая шелест листвы под дуновением ласкового ветерка.
Но удушливый запах, который распространяли неубранные трупы, оставшиеся на передовой и на нейтральной полосе, — этот невыносимый запах тления напоминал им о том, что война продолжается.
Пока же бои прекратились. Пока, на какое-то время, прекратились неизбежные потери. А их уже было немало. На артурском кладбище появились свежие братские могилы. Умер генерал Розантовский, ранены Надеин и Горбатовский. Убит командир 13-го полка Мачабели, ранены командиры 14-го полка полковник Савицкий и 15-го — полковник Грязное, погибли и ранены тысячи солдат и офицеров.
Все понимали: затишье продлится недолго. Обе стороны усердно готовились к будущему противоборству. 11 августа Ноги приказал вырыть первые сапы. В тот день на позиции вышло две тысячи японских саперов. Артур начал постепенно опоясываться сплошной линией апрошей и параллелей. Днем и ночью по всему фронту стучали кирки и лопаты. Японцы медленно, но упорно приближались к крепости.
Не дремали и оборонявшиеся. Они продолжали совершенствовать рубежи обороны. Роман Исидорович Кондратенко покинул передовые позиции после того, как японцы начали инженерные работы и стало ясно, что в ближайшие дни наступления не предвидится. Действия японских саперов вызывали определенные опасения, и генерал приказал обстреливать все участки, где будет замечено движение врага.
Вечером 11 августа Роман Исидорович подъезжал к своему домику. Чувство опасности и постоянного напряжения духовных и физических сил спадало. Наваливалась усталость. Но уснуть сразу не смог. В голове все звучали разрывы снарядов, хлопки шрапнели, выстрелы, крики… Бой медленно отпускал натруженный мозг генерала. А тут еще дали знать о себе старые недуги: ломило колено, постреливало больное ухо. Кондратенко ворочался в постели, пытаясь найти положение поудобнее. Потом сел на кровати. Из угла спальни, с икон, поблескивая в лунном свете, смотрели на него скорбные внимательные глаза. Мысли вновь и вновь возвращались туда, на передовую.
Слава богу, выстояли, победили! А японец? Понятно, роет сапы. Обжегся на молоке, дует на воду. Чего же они замышляют?.. Штурм, конечно, будет. И скоро. Но где и когда ударят, вот бы сейчас что узнать. Без этого можно сделать много лишней работы, а можно и недоделать чего…
Роман Исидорович лег, почувствовал приятную прохладу простыней, начал немного успокаиваться. На него навалился сон.
«…На западе нас можно раздавить в два счета. Самый опасный участок. Можно. Но мы еще повоюем и там… Да, дела, дела…» — думал он, засыпая.
Проснулся он на следующий день бодрый и свежий, словно заново родившись. Накрапывал мелкий дождь, солнца не было. Но по шуму, доносившемуся из-за окна, и громким разговорам в столовой Роман Исидорович понял, что уже давно наступило утро.
«Нет, не ценим мы в спокойной жизни ее преимуществ», — подумал он, подходя к висевшему на стене зеркалу. Из глубины венецианского стекла на него глядело лицо с припухшими веками и давно не стриженной бородой. Глаза, однако, поблескивали весело.
Он подмигнул отражению и, выглянув в столовую, крикнул денщику:
— Тихон, голубчик, найди парикмахера. Потом воды подай вымыться.
Через час умытый, подстриженный, в новом сюртуке, генерал Кондратенко отправился в штаб крепости, чтобы начать новую жизнь, которая, впрочем, ничем не отличалась от той, что он вел на протяжении последних месяцев. В штабе, как обычно, накопилась куча дел, но заняться ими было непросто. Все чувствовали себя именинниками. В канцелярии заполнялись бесчисленные списки награжденных, около кабинета Стесселя и Смирнова толпились адъютанты, штабные офицеры, всюду раздавались веселые голоса.
Стессель, увидев вошедшего Кондратенко, расплылся в довольной улыбке и принялся его шутливо распекать:
— Что же вы, дорогой Роман Исидорович, спите и спите? И не стыдно боевому генералу так прохлаждаться? Видите, что творится в городе и крепости. Я сегодня же выезжаю к войскам. Будем служить молебны и награждать героев. Чем Артур не Севастополь?
