Галина Петреченко - Рюрик
- А... это разве не ты? - ошеломленно, заикаясь, выговорил Вадим и осторожно повел плечами: боль в лопатках была не такой острой, но еще явной. Он с ужасом смотрел в ту точку, где должен быть холодный, острый меч, и, не найдя его, недоверчиво покачал головой: - Что это было? - потрясение спросил он и растерянно посмотрел на посадника.
Гостомысл с распростертыми руками подошел к Вадиму и осторожно, ласковым голосом спросил:
- А... что... с тобой было, Вадимушка? Князь внимательно вгляделся в озабоченное и обеспокоенное лицо посадника, в его трясущиеся от волнения руки и хмуро произнес:
- Н-не знаю. - Он опустил голову, положил руки на колени и нерешительно пожал плечами.
- Я... видел, ты словно окаменел как-то, чуть вытянулся, - быстрым шепотом заговорил Гостомысл, вытирая пот с лица рукавом меховой перегибы и заглядывая в побледневшее лицо Вадима. - А... потом ты... закричал... - еще тише и нерешительнее проговорил посадник и робко положил руку на плечо князю.
Вадим вздрогнул. Гостомысл убрал руку, поняв его недоверие.
- Неужели и они ведают секреты заклинания? - вяло вдруг молвил Вадим, опередив в догадке посадника.
Посадник ахнул, отступил на шаг от князя.
- Так... ты... ты заклинал Рюрика?! - с ужасом спросил Гостомысл и задохнулся от невысказанного гнева. Широко открытым ртом он глотнул воздух и схватился за сердце. "Зверь, какой же ты зверь!" - хотел крикнуть он и уже рванулся было к Вадиму, чтобы схватить его за горло и задушить на месте, как паршивого пса, но грузное его тело как-то вдруг съежилось и поникло. Чей-то голос внутри его шептал: "Не выдай себя, посадник!"
- Не один я, - вяло оправдывался между тем Вадим, не догадываясь, какую душевную бурю переживает посадник. - Да и... не Власко же заклинали мы с волхвами, а варяга! - запальчиво пояснил князь, и взгляд его упал на руку, которой Гостомысл держался за сердце.
- Власко! - как эхо, глухо простонал посадник и глянул исподлобья на князя так, что тот не выдержал и отвел отяжелевший взгляд серых глаз в сторону. - Я тебе покажу Власко! - загремел посадник, но не встал. - При чем здесь Власко! Мой сын добровольно отказался от княжеского шелома, так за что его заклинать? - прокричал он, все еще держась за сердце.
- А чего же ты за грудь схватился, коль речь идет о варяге? - ехидно спросил Вадим, но и сам боялся сделать резкое движение. Он сидел на беседе, слегка согнувшись вперед и держа руки на коленях.
Гостомысл поднял голову, оглядел князя гневным взглядом и зло спросил его:
- Скажи, зачем ты два лета вспять сам пошел к варягам и сам звал их на помощь?
Вадим вскинул голову, встретился с яростным взглядом посадника и резко проговорил:
- Ладно, моя душа темная! Твоя, я думаю, не светлей.
Гостомысл смолчал в ответ на дерзость князя и стоически приготовился выслушать откровение знатного славянского предводителя.
- Я держал в мыслях, - хмуро заговорил Вадим, глядя мимо Гостомысла на огонь в очаге, - что все прибывшие к нам варяги будут подчиняться едино мне.
- При наших-то просторах! - удивился Гостомысл.
- И при наших-то просторах! - подтвердил Вадим и не отвел своего взгляда от глаз посадника. - А вы на совете не захотели по неведомым мне причинам создать такой порядок, при котором не они были бы главной силой у словен, а мы, словене, - четко и разоблачающе беспощадно проговорил Вадим и не дал Гостомыслу возразить. Он встал, одернул сустугу и грозно пошел на посадника. - Да, вы разделили их, но каждый из них живет во своем углу обособленно и независимо от нас. У каждого из них всего вдоволь: и земли, и войска, и доспехов, - с явной обидой в голосе проговорил Вадим, глядя прямо в лицо Гостомыслу, и, жестикулируя, громко крикнул: - А я, славянский князь, знаменитый Вадим Храбрый, защитник всех богатств ильменских словен... - Он ткнул пальцем себя в грудь, где на сустуге значилась вышивка, символизирующая княжескую власть в земле ильменских словен, и ехидно продолжил: - А я, я должен был идти на поклон к варягам, чтобы они отдали мне свои машины!
- Будто ты и впрямь пошел к ним на поклон! - так же ехидно воскликнул Гостомысл и тоже встал. Вадим отступил на шаг.
- Какая разница! - недоуменно вскричал он и удивленно посмотрел на посадника. - Они должны были отдать мне эти машины сами, а они...
- Этого не было в договоре! - грозно перебил его
Гостомысл и жестко добавил: - А ежели бы тебя на таких условиях нанимали охранять чужие земли, ты бы пошел?.. Чего смотришь?.. Нет! Вот и они!.. - уже успокоенно проговорил посадник и, окинув недовольным взглядом новгородца, продолжил: - Они нисколько не хуже тебя. К тому ж из всех, соседствующих с нами, это самые близкие нам племена. Они почитают тех же богов, что и мы, и в конце концов ради спасения нас от кровной мести они превратили в пепелища свои селения!..
Вадим отступил перед этой грустной правдой и, нахмурившись, следил, как все упорнее наступал на него посадник.
- Не мне тебе голову морочить, - снова заговорил Гостомысл, видя, что на время сломил сопротивление князя, и, пользуясь моментом, решил высказать ему все до конца: - Ты вспомни, что сказал их верховный жрец о необходимости! О не-об-хо-ди-мо-сти, слышишь? - по складам произнес он это слово, рассекая в такт рукой воздух и тыча пальцем князю в грудь, туда, где была вышивка на сустуге, - за-щи-щать наши словенские племена друг перед другом; во имя спасения, а не во имя уничтожения объединяться. Не ровен час, когда другой народ воспользуется нашей бранью и побьет всех нас! беспощадно изрек посадник и, недобро усмехнувшись, добавил: - Тогда уж неколи будет думу думати, кто с чем и на чью землю приидоше.
Вадим хмуро молчал. Да, истина крылась в многословье старого хитреца, но открыл-то он ее не всю. Не всю! Вроде бы все гладко, но чего-то явно не договаривает этот старый бес. Чего же? Вадим смотрел на посадника и ждал, когда тот коснется самого больного места. Но посадник отвернулся от князя, подошел к очагу, подбросил в него несколько сухих поленцев, пошвырял щипцами угли, раздул огонь и, полюбовавшись на игру вспыхнувшего пламени, повернулся к предводителю ратников.
- И нынче, - как бы спохватившись, со вздохом заговорил посадник, и Вадим застыл, почуяв, что разговор приобретает особую остроту, - и нынче, я думаю, невозможно заставить Рюрика подчиняться тебе! - медленно и тяжело проговорил Гостомысл и, предупредительно подняв руку в сторону вскочившего Вадима, хмуро добавил: - Тем более что они разгадали твое заклинание.
Вадим задохнулся от злости.
- Это... все ты! - хрипло проговорил он. - Ты! - закричал он с нарастающей силой в голосе, но Гостомысл решительно перебил его.
- Не я, а ты! - крикнул он, схватившись снова за сердце. - Ты никак понять не можешь, что привели мы в этот раз, - неожиданно голос его ослаб из-за острой боли в груди, - силу, которая не чета тем, прежним, запомни это! - предупредил он и снова, не дав Вадиму возразить, глухо, превозмогая боль, заговорил: - В этом наша первая беда. Ведь те жили сами по себе, а эти... - он поднял указательный палец левой руки вверх и погрозил им Вадиму, - а эти с нашим людом скрепляются! Ну, а что вы с Рюриком друг другу кланяться не хотите, - горько вздохнув, изрек Гостомысл, - и, как я чую, никогда не захотите, в сем наша другая беда! - Он передохнул немного, взглядом умоляя Вадима не мешать, подождать чуть-чуть и дать ему договорить, и, когда тот чудом повиновался, хрипло продолжил: - Ив том, что вы оба с Рюриком зело молодые, зело крепкие головою и телом - со-пер-ни-ки, - в сем наша третья беда! - Вадим хотел было возразить, но Гостомысл, словно разгоняя перед собой невидимую пелену, помахал левой рукой в разные стороны, не дал ему ничего сказать и снова тихо молвил: - Вы никогда друг другу ни в чем не уступите, и кто из вас кого опередит, один Святовит ведает!
Он поднял обе руки вверх, обращаясь к божеству, и тяжело вздохнул, зная, что новгородский князь не сразу переварит сказанную им правду.
Вадим вскочил и метнулся к выходу. У самой двери светлицы князь остановился, оглянулся на Гостомысла и хотел было что-то ему сказать, но посадник вдруг быстрым суровым взглядом приковал его к порогу, и князь не посмел ослушаться.
- Боле меня, старика, в дела Рюриковы не впутывай! - грозно прошептал он. - И людей моих своим шатанием не прельщай! - тихо, но строго наказал Гостомысл и отвернулся от разгоряченного князя.
Вадим быстро оценил все и, стоя у порога светлицы, вдруг угрожающе проговорил:
- Об одном прошу, старейшина: не мешай мне, коль чего заподозришь. Не мешай!
Гостомысл вздрогнул, с гримасой ужаса на лице обернулся к князю и не смог произнести в ответ ни звука. Резкая боль пронзила грудь, и посадник вновь схватился за сердце.
- Я Словении! - как будто издалека услышал он голос Вадима. - И дозволь мне до конца испить свою чашу!
Князь рванул на себя тяжелую дверь светлицы и быстро вышел.
