Сесили Вероника Веджвуд - Тридцатилетняя война
Уход Валленштейна лишил французских агентов поддержки Максимилиана Баварского. Для него теперь было важнее всего возобладать над Фердинандом в военной сфере, и его больше не интересовали иностранные союзники. А в это время войска Фердинанда заняли Мантую, вынудив французского герцога бежать из страны. Французы, потерпев поражение в Италии и лишившись поддержки Максимилиана в Германии, почувствовали свою слабость, чем Фердинанд не преминул воспользоваться. Он предложил дать свое согласие на утверждение Карла Неверского герцогом Мантуи при условии, если французы уступят Казале и Пинероло испанцам и поддержат тех, кого надо, в империи. Это была атака на французско-голландский альянс, выпад против намеченного Ришелье договора со шведами. Во Франции король болел, и запросы послов об инструкциях по поводу дальнейших действий оставались без ответа. Отцу Жозефуи Брюлару пришлось самим принимать решение. 13 октября 1630 года они дали условное согласие на все требования Фердинанда, и Регенсбургский договор был подписан.
Во Франции вести о заключении договора восприняли с негодованием. Ришелье, встревоженный и злой, заявил венецианскому послу, что намерен бросить политику и уйти в монастырь[713]. Казале и Пинероло потеряны, альянсы с голландцами и шведами порушены, дружба с германскими князьями закончилась — таков печальный итог дипломатии отца Жозефа. Тем временем Фердинанд, преисполненный самых добрых чувств к проигравшему противнику, тепло распрощался с послами и просил передать Ришелье и королю Франции заверения в своем исключительном к ним почтении[714].
Фердинанд выжал все, что мог, из отставки Валленштейна. Его другой козырь — отзыв «Эдикта о реституции» — мог принести еще больше выгод. Эггенберг заклинал его пойти на этот шаг[715]. Шведский король наступает, каждый день приходят все новые известия о его продвижении. У него пятьдесят тысяч человек, он уже взял Гюстров и Веймар. Регенсбург наполнили всякие домыслы и страхи[716]. Самое неподходящее время для ссор с протестантскими курфюрстами. Откажись он от «Эдикта о реституции», курфюрсты Саксонский и Бранденбургский сразу же прекратят свой протест: они же выпустили манифест, утверждавший, что только лишь эдикт и препятствует установлению мира в империи. Католические курфюрсты готовы встретиться с ними. Конечно же, Фердинанд должен уступить, для блага династии.Эггенберг предостерегал его от бескомпромиссного упрямства. Фердинанд с удовольствием разыграл одну карту. Но он не хотел пускать в дело вторую. Избавление от Валленштейна и отзыв эдикта имели для него совершенно разную ценность. Одно действие относилось к политике, другое — к вере. Врожденный фанатизм, помогавший ему прежде, на этот раз оказал ему плохую услугу.
Уже в конце августа в Регенсбурге говорили о том, что император не уступит[717]. В продолжение всего собрания имперские войска в Вюртемберге, проявляя исключительную жестокость, принудительно приводили в исполнение эдикт на монастырских землях. Фактически Фердинанд одержал победу только над Ришелье, но не над князьями. В ноябре участники собрания разъехались, так и не решив почти ни одной проблемы.
По договоренности с голландцами, они обязались освободить Клеве и Юлих, а Фердинанд дал обещание отвести и все другие войска, отказавшись от идеи секвестра и положив в долгий ящик наболевшую проблему голландского нейтралитета[718]. Имперская армия поступала под командование Максимилиана и Тилли, и Фердинанд возвращался на позиции пятилетней давности, то есть когда у него еще не было Валленштейна. «Эдикт о реституции» теперь предстояло обсудить на общем съезде князей[719]. Римский король избран не был, войну в интересах Испании не объявили.
Одержав дипломатическую победу над Ришелье, Фердинанд потерпел два серьезных поражения. Вряд ли ему было благодарно и то самое правительство, ради которого он жертвовал собственными интересами. В Мадриде были возмущены тем, как закончилась история с герцогством Клеве-Юлих, испанское правительство даже не нашло слов признательности императору за Мантую.
В самой империи политика Фердинанда потерпела фиаско. Давление Испании оказалось слишком тяжелым. Собрание в Регенсбуре не объединило Германию, а, напротив, еще больше разъединило. Максимилиан и его лига вновь обрели власть над политикой Фердинанда, два протестантских курфюрста окончательно отмежевались от своих коллег[720]. Король Швеции мог расчленить империю как прогнивший настил.
Фердинанда постигла неудача. Не добился того, чего хотел, и Максимилиан. Иоганн Георг лишь попытался создать нечто общенациональное для решения национальных проблем. Собранием в Регенсбурге завершился так называемый германский период Тридцатилетней войны. С Регенсбурга можно вести отсчет так называемого иностранного этапа. Король Швеции высадился в Померании, и немцы вновь втянулись в войну, которую не начинали и которую не могли остановить. После конференции, которая должна была покончить с противоборством, война продолжалась еще восемнадцать лет.
Глава седьмая
ПОХОД ШВЕДСКОГО КОРОЛЯ (1630-1632)
Я надеюсь больше на самого короля Швеции, а не на его страну… Все зависит от него.
Томас РоуЯ полагаюсь на ваше величество как на ангела Божьего.
Джон Дьюри1
Конфликтовали Франция и Испания; Германия служила полигоном. Таково было следствие склочного собрания в Регенсбурге. Кто должен быть хозяином в этой европейской «коммуналке» — Габсбурги или Бурбоны? Главными участниками драмы стали Фердинанд с его сценарием единой империи, Максимилиан и его германская католическая партия, Иоганн Георг и его лютеранские конституционалисты, Валленштейн и его армия.
Война пока велась без мечей и пушек. Ни Ришелье, ни Оливарес не были готовы к открытому противостоянию. Французская монархия все еще переживала внутриполитический кризис, испанскую казну опустошили войны в Голландии и Италии, антагонисты старались побороть друг друга другими средствами. Ришелье считал, что немцы должны обустраивать свою жизнь сами, без испанцев[721]. Регенсбург убедил его в том, что немцы, по крайней мере их вздорные правители, не способны проводить такую политику. У него не оставалось другого выхода, кроме как во благо Франции изгонять испанцев силами иностранных союзников.
Голландцы приносили пользу в Нижних странах, но от них не было никакого толку в Германии. Альянс с Англией кардинал развалил сам. Датский король после поражения вышел из игры. Методом исключений Ришелье сделал вывод, что ему надо ориентироваться на короля Швеции. Немаловажно было и то, что германские протестанты молились на Густава Адольфа как на Бога. Предварительные наброски договора были готовы в декабре 1629 года[722]. Густав Адольф еще не подтвердил своего согласия, но французские агенты не спускали с него глаз, и он мог санкционировать альянс с Францией в любой момент. Ришелье уже отрекся от гарантий, которые его представители дали в Регенсбурге в отношении того, что он не будет помогать противникам императора.
Пока Ришелье вел с королем Швеции переговоры, подменявшие реальные военные действия, Оливарес предпринимал меры для укрепления Испании, с тем чтобы развязывание войны было слишком обременительным и опасным для Франции. Он сосредоточил свои усилия не на Германии, а на Нидерландах, стремясь обеспечить возрождение испанского могущества подавлением голландской конкуренции, восстановлением торговли в Антверпене и отвоеванием колоний.
2
4 июля 1630 года король Швеции высадился на Узедоме. Сходя с корабля по узкому трапу, он оступился и повредил колено[723]. Этот обыденный инцидент хронисты превратили в героико-драматическое действо: как только нога вождя протестантов коснулась земли, он опустился на колени и попросил Господа благословить его на правое дело[724]. С точки зрения поэтического осмысления его миссии историки, возможно, были и правы: сам король никогда не сомневался в успехе своей экспедиции.
Ко времени высадки Густаву Адольфу исполнилось тридцать шесть лет. Он был статен, высок и широк в плечах. Заостренные усы, клинообразная борода и короткие волосы имели рыжевато-желтый оттенок. За это итальянские наемники прозвали его «золотым королем», хотя чаше Густава Адольфа величали «северным львом». Вследствие крупного и тяжелого телосложения его движения были замедленные и неуклюжие, но он мог действовать лопатой и киркой не хуже любого сапера в армии. Однако кожа у него там, где отсутствовал загар, была нежная и белая, как у девушки. Он держался прямо, сохраняя королевскую осанку и степенность при любых обстоятельствах. С годами Густав Адольф начал слегка склонять голову, хмурясь и прищуривая свои светло-голубые глаза[725]. Король любил поесть и предпочитал простую одежду, носил обычно буйволовый кафтан и солдатскую касторовую шляпу, добавляя иногда алую ленту через плечо или плащ. Он выглядел одинаково и на балу, и на бивуаке, ему были привычны тяготы военных походов, он мог просидеть в седле четырнадцать часов подряд, вместе с солдатами проливать пот в жару, замерзать в заснеженном поле, мучиться от голода и жажды. Он не боялся ни крови, ни грязи, его высокие королевские сапоги были часто забрызганы и тем и другим.
