Александр Васильев - История Византийской империи. Т.2
Как было замечено выше, обычно полагают, что самый ранний хрисовул с пожалованием экскуссии относится к середине XI века. Но это одно не может служить доказательством того, что экскуссии не было раньше, тем более, что язык и выражения дошедших до нас хрисовулов XI—XII веков указывают на то, что понятие экскуссии было уже совершенно привычным, определенным, понятным и не требующим объяснений. Но этого мало. Существуют хрисовулы государей Македонской эпохи конца IX и X веков, данные Афонским монастырям, где мы видим все признаки экскуссии. Так, хрисовул Василия I (867—886) ограждает всех «избравших пустынное житие» на Афоне как «от военачальников и от царских людей до последнего человека, которому вверена служба, а также и от частных людей и деревенских жителей до мелющего на мельнице, дабы никто не тревожил сих монахов и не входил во внутренние места горы Афонской». Этот хрисовул Василия I был подтвержден сыном его Львом VI Философом. Такое же подтверждение хрисовула, данное «прежде царствовавшими» государями, было сделано в первой половине X века «златопечатным словом» (хрисовулом) Романа I Лакапина.
В афонских же документах о размежевании спорных земель на Афоне в X веке имеются ссылки на недошедшие до нас хрисовулы императоров еще до иконоборческой эпохи, то есть VII и начала VIII века, как-то Константина IV, называемого обычно Погонатом, Юстиниана II Ринотмета, а также первой восстановительницы иконопочитания, императрицы Ирины, и ее сына Константина VI (780—797). Конечно, нельзя точно сказать, о чем говорили эти недошедшие до нас хрисовулы; но, на основании спора, касающегося владения афонцами известных земель, можно предположить, что в данных хрисовулах речь шла и об иммунитете.
Эдикт императора Юстиниана II, который был обнародован в сентябре 688 года и который существует в тексте одной надписи, может рассматриваться как пример иммунитета-экскуссии более раннего времени. Этим эдиктом Юстиниан II гарантировал соляные копи (salina) в Фессалонике церкви св. Димитрия «на все последующие и вечные годы» в качестве ее исключительной собственности, которая была свободна от каких-либо предшествующих обязательств. В своем эдикте Юстиниан четко объяснил цель своего дарения: чтобы весь доход с соляных копей можно было бы использовать на украшение и обновление церкви, ежедневных потребностей клира, для нужд ремонта и прочих церковных потребностей.
Если мы коснемся еще более раннего времени, то увидим, что привилегированные монастыри, эти монастырские вотчины, или, как их иногда называют, «монастыри-княжества», развивались еще со времени Юстиниана Великого, (527—565), то есть с VI века, и эти монастырские иммунитеты могут быть поставлены в связь с теми разнообразными привилегиями, которые были установлены еще в IV веке для христианского духовенства Константином Великим и его преемниками. Правда, все эти отрывочные наблюдения об иммунитете в Византии касаются исключительно монастырской жизни. Но не надо забывать, что, помимо исчезновения целого ряда более ранних хрисовулов, вопрос о византийском иммунитете еще очень мало исследован вообще, особенно в стадии до XI века. С одной стороны, не разработаны и еще даже не оценены разнообразные византийские источники в виде историй, летописей, житий святых и т.д. Когда же эта предварительная работа будет сделана, тогда, почти наверное, найдется хороший материал и для постановки вопроса о светском иммунитете-экскуссии в Византии. Причем, надо думать, что византийская экскуссия своими корнями заходит во времена римского иммунитета, являясь частью того сложного социального наследства, которое христианская империя получила от империи языческой.
Дальнейшее изучение византийских цростасии-патроната и экскуссии-иммунитета должно явиться в высшей степени важным как для уяснения внутренней истории других соседних с нею, стран, мусульманских и славянских, в частности древней Руси. Ценные работы Н. И. Павлова-Сильванского, сопоставлявшего западный патронат с русским закладничеством, и иммунитет, как он пишет, с «боярским самосудом», стали бы еще более ценными и свежими, если бы автор в состоянии был не ограничиваться лишь западными аналогиями, а привлечь и материал византийский.
Крупное землевладение, эти знаменитые римские latifundia, является также одним из характерных признаков внутреннего строя Византийской империи. Могущественные магнаты были временами настолько опасными для центральной власти, что последняя вынуждена была начинать с ними упорную борьбу, далеко не всегда заканчивавшуюся победой правительства.
В этом отношении в высшей степени интересна эпоха Юстиниана Великого, который вел напряженную борьбу с земледельческой знатью. Пристрастная и односторонняя, но вместе с тем драгоценная для внутренней истории Византии, «Тайная история» Прокопия, ясно отражающая взгляды имущих классов-собственников, и официальные новеллы Юстиниана сообщают нам по данному вопросу любопытнейший материал, рисуя картину борьбы императора с опиравшейся на землевладение аристократией, — борьбы, которая по своему значению выходила далеко за рамки VI века. В одной новелле Юстиниан, рисуя отчаянное положение казенного и частного землевладения в провинции благодаря безудержному хозяйничанью местных магнатов, адресует посылаемому в Каппадокию проконсулу следующие многозначительные строки: «Мы узнали о столь великих злоупотреблениях в провинции, что исправить их будет с трудом под силу одному высокопоставленному лицу. Ведь нам стыдно сказать, с каким неприличием расхаживают управляющие имениями властелей, как им служат телохранители, как за ними следует великое множество народа и как бесстыдно они все грабят». Затем, после высказывания о частной собственности, автор добавляет: «Казенное имущество почти все уже перешло в частное владение, будучи растащено и расхищено со всеми конскими табунами, и отнюдь ни один человек не вымолвил против этого ни слова, так как рот у них был заткнут золотом». Из этого места новеллы явствует, что каппадокийские магнаты на местах имеют полную власть: они содержат отряды своих вооруженных людей, телохранителей, и захватывают как частные, так и казенные, или, с точки зрения того времени, императорские земли. Подобного же рода информация о Египте времени Юстиниана найдена в папирусах. Член знаменитой египетской семьи земельных магнатов Апионов имел в VI веке обширные земельные владения в разных частях Египта. Целые деревни были частью его владений. Штат его прислуги был почти что царским. Он имел секретарей и дворецких, множество рабов, своих податных чиновников и сборщиков налогов, своего казначея, свою полицию и даже собственную почту. Многие из этих магнатов имели свои собственные тюрьмы и содержали свои собственные воинские подразделения.
С этими крупными землевладельцами Юстиниан вел беспощадную борьбу в продолжение всего своего долгого царствования. Светское крупное землевладение, хотя и несколько ослабленное, но не уничтоженное, выжило и продолжало по временам очень тревожить центральную власть.
Являясь убежденным врагом светского крупного землевладения, Юстиниан в то же время проводил совершенно ясно выраженную политику, направленную на охранение и увеличение церковно-монастырской собственности. Время Юстиниана можно считать важнейшим этапом в процессе образования в империи крупного церковно-монастырского землевладения, которое в соединении с дарованными экскуссиями-иммунитетами создает своеобразные, как бы феодальные центры, монастыри-княжества, монастыри-сеньории, которые, если воспользоваться сравнением одного историка, К. Н. Успенского, заступали в Византии место герцогств и графств Западной Европы. Но отличительным признаком западного феодального владения является прежде всего шаткость, рассыпанность, раздробленность центральной власти, обуславливаемые сложным укладом западноевропейской, не везде, правда, единообразной жизни. Если же мы взглянем на крупноземельные византийские монастыри с точки зрения процесса феодализации империи, то увидим, что эти монастыри создавались элементами антифеодальными, так как стоявшие в их главе игумены, пользуясь всей полнотой власти, являлись как бы монархами, самодержцами в подведомственных им владениях. В этом заключается, можно сказать, одна из особенностей восточного, византийского феодализма.
В истории развития церковно-монастырского землевладения в Византии имеет чрезвычайно важное значение VII век, когда после завоевания Палестины и Египта арабами, где особенно сильно процветало монашество, множество монахов, бросившись искать спасения во внутренних областях империи, переполнили старые монастыри и явились причиной возникновения монастырей новых. В VII веке, как известно, основались небольшие, небогатые монастыри на Афоне. Поэтому вторая половина VII и начало VIII века могут быть, по справедливости, рассматриваемы как период, когда монастырское землевладение достигло наибольшего развития и почти что преобладания, подтачивая, благодаря ряду привилегий, финансовые средства государства, и подрывая, благодаря привлечению в монастыри множества здоровых и молодых людей, освобождавшихся этим от несения военной службы, военную мощь империи. Государство с этим мириться не могло. По словам В. Г. Васильевского, «без особенной опасности впасть в ошибку, можно предположить, что перед началом иконоборства восточная церковь не уступала размерами своих территориальных земельных богатств церкви западной. Франкские короли рано начали жаловаться, что их казна остается пустой, что их богатства перешли к епископам и духовенству; к концу VII века целая треть поземельных имуществ во Франкском королевстве принадлежала церкви. Полагаем, что нечто подобное было и в Византийском государстве за то же время».
