Жозеф Мишо - История крестовых походов
Скоро болезни начали свирепствовать в христианском лагере; они похищали и сильных, и слабых; тело высыхало, посиневшая кожа покрывалась черными пятнами, десны распухали до того, что не пропускали пищу; кровотечение носом было признаком близкой смерти; к этой болезни, которая была не что иное, как скорбут [Цинга. - Прим. ред.], присоединялись дизентерия и самые опасные лихорадки. В лагере крестоносцев только и слышались молитвы об умирающих; сарацины перестали нападать на христиан, предоставляя их губительному действию болезней. Они ограничились только тем, что сосредоточили множество кораблей под Мансуром и преградили сообщение по Нилу; все суда, приходившие из Дамиетты, попадали в их руки, и с этих пор всякое сообщение было прервано; в лагерь крестоносцев не могло больше доходить продовольствие, нельзя было ожидать никакой помощи. Скоро и голод начал производить ужасные опустошения в христианском лагере; те, кого пощадили болезни, умирали теперь от голода; уныние овладело вождями и солдатами; все только и думали о заключении мира.
Султан Негем-эд-дин умер, и сын его Альмодам, прибывший из Месопотамии, был провозглашен его преемником; с ним и начали переговоры. Было предложено возвратить Дамиетту сарацинам; взамен того крестоносцы требовали уступки им Иерусалима. На эти условия последовало обоюдное согласие; мусульмане только пожелали иметь заложником самого короля; Людовик IX был на все согласен, но бароны и рыцари отвечали, что они охотнее примут смерть, чем "отдадут в залог своего короля", и переговоры были прерваны.
Крестоносцы, одержавшие победы во всех битвах, но побежденные болезнями и голодом, покинули равнину Мансурскую и, переправившись через Ашмонский канал, возвратились в свой прежний лагерь. Здесь бедствия их только увеличились; наконец, 5 апреля, во вторник второй недели после Пасхи, армия снова выступила по направлению к Дамиетте; на суда посадили женщин, детей и больных; но все те, кто мог ходить и сохранил еще оружие, отправились сухим путем. Чтобы подать сигнал к выступлению армии, ожидали ночи, что еще более увеличило беспорядки этого отступления или бегства. Людовик IX, больной и едва державшийся на ногах, распоряжался всем сам и отправился уже с арьергардом. Ему предложили ехать на корабле легата, но он считал, что "лучше умереть, чем покинуть свой народ".
Мусульмане, увидев эти приготовления, поспешили переправиться через канал, и скоро все равнины, по которым должны были проходить крестоносцы, покрылись неприятелем. История не может перечислить всех битв, всех страданий в эту ужасную ночь; повсюду смерть косила воинов Креста, рассеянных и бегущих по неизвестным полям и дорогам; тем, кто спускался по Нилу, пришлось пострадать не меньше: им также нельзя было ускользнуть от неприятеля, находившегося повсюду; сарацины, стоя на берегу или забравшись на барки, стерегли их вдоль реки и всех или потопили, или умертвили, или забрали в плен. Одному только кораблю легата удалось достигнуть Дамиетты. С трогательной наивностью рассказывает нам "сир" Жуанвилль, каким чудом он спасся от смерти. В 1831 г., подымаясь по Нилу, мы могли видеть с нашего судна то место, на котором сенешаль, угрожаемый мусульманскими галерами, приказал своим морякам бросить якорь; мы останавливались на том месте реки, где он побросал в воду свои драгоценности и частицы святых мощей, где он был спасен одним "сарацином, который, держа его в своих объятьях, перенес его на одну из галер египетского султана, крича: "Это двоюродный брат короля".
Когда рассвело, почти все воины Креста, все пилигримы были уже в руках неверных или погибли от меча. Маленький отряд храбрецов, при котором находился и Людовик IX, продолжал еще сражаться; арьергард этот, где отличились Саркин и Гоше Шатильонские, с трудом достиг одного местечка на берегу Нила; прибыв сюда, король Французский оказался в таком изнеможении от болезни и усталости, что все ожидали его кончины. Мусульмане, удивленные мужеством рыцарей, собравшихся вокруг короля, уже готовы были согласиться на перемирие, когда вдруг один "изменник, плохой сторож" по имени Марсель начал кричать, что нужно сдаться; тогда всякое сопротивление прекратилось. На Людовика IX, братьев его, всех, кто сражался возле, надели оковы; хоругвь, знамена, весь обоз сделались добычею сарацин.
Король Французский был отведен в Мансур, где его заключили в доме Факредина бен-Локмана, секретаря султана, и приставили к нему евнуха Сабиха; граф Пуатьерский, герцог Анжуйский и б'ольшая часть знатных владетелей, взятых в плен вместе с Людовиком IX, были размещены в разных домах в Мансуре; обширное пространство, огороженное кирпичными стенами, вместило до 10.000 пленников, как рыцарей, так и простых воинов. Читая Жуанвилля и нашу пространную историю Крестовых походов, можно составить себе понятие о той смиренной покорности, с которою Людовик IX переносил свой плен. То, что несчастие имеет самого горького для великих мира сего, послужило только к тому, чтобы проявить в нем во всем блеске добродетель христианского героя и характер великого государя. Из всех своих богатств он спас только книгу псалмов и в ней черпал свою философию и свои утешения. Пленному монарху сделано было предложение освободить его от оков с условием, чтобы он возвратил Дамиетту и все города, остававшиеся во власти франков. "Христианские города Палестины мне не принадлежат, - отвечал он, что же касается Дамиетты, то сам Бог передал ее в руки христиан, и я не могу располагать ею". Угрожали отправить его к халифу Багдадскому и подвергнуть раздроблению костей; он оставался непоколебим. Султан хотел добиться от французских баронов того, в чем отказывал ему король Французский; бароны, которые в прежнее время едва признавали власть монарха, теперь только и жили его мыслью и его волею; они последовали примеру короля и пренебрегали всеми угрозами сарацин.
Между тем, бедные пленники, скученные на тесном пространстве одного двора, на выкуп которых не было надежды, подвергались всевозможным страданиям; он них не требовали уступки христианских городов, но их заставляли отступиться от своей веры; каждую ночь выводили из заключения по 200 и по 300 человек; те из них, кто оставался верными христианами, погибали под ударами меча, и трупы их были выбрасываемы в Нил. Ничто так не огорчало короля, как бедствия, претерпеваемые его народом. Поэтому он предложил заплатить выкуп и за бедных, и за богатых. Собственную свою свободу он должен был получить после освобождения всех других; подобно тому как он оставался последним на поле сражения, он захотел выйти последним из заключения у варваров.
В Дамиетте страдали не меньше, чем в Мансуре; печаль и уныние царствовали в городе. У королевы Маргариты родился сын, которого назвали Тристаном; расстроенному воображению королевы представлялся то супруг ее, терзаемый сарацинами, то неприятель, овладевающий городом; в смертельном страхе она заставила одного старого рыцаря, приставленного для охраны ее, поклясться, что он "отрубит ей голову", если сарацины вторгнутся в Дамиетту, и старый рыцарь очень охотно (moult volontiers) поклялся исполнить это. Маргарита призвала к постели своей пизанцев и генуэзцев, которые хотели покинуть город, и умоляла их сжалиться над народом христианским и над ее ребенком, лежащим возле нее. В современных летописях есть рассказ и том, что мусульмане после победы появились у ворот города с оружием и с знаменами франков, их узнали по длинным бородам и смуглым лицам.
Со времени бедствий, постигших христиан при Мансуре, прошло несколько месяцев; Египет уже видел поля свои, орошенные ежегодным разлитием Нила, уже река вошла в свои берега, а король Французский все еще был в плену со своей армией. Сын Негемэд-дина согласился наконец вступить в переговоры о мире; у Людовика IX требовали теперь только 400.000 солидов (около 2000 турских ливров) и возвращения покоренного христианским оружием города. "Я отдам Дамиетту за мое освобождение, а 400.000 солидов - за освобождение всех пленников", - отвечал пленный монарх. Тогда мир был заключен, рыцари и бароны, разместившись на четырех больших галерах, были готовы спуститься по Нилу. Султан Каирский выехал прежде них; он поджидал христианских пленников в Серензахе, в великолепном деревянном дворце, который он велел выстроить нарочно, чтобы отпраздновать здесь заключение мира. Сюда прибыли эмиры из Сирии, чтобы поздравить его с победами, одержанными над франками; халиф Багдадский прислал к султану своих послов; все мусульманские народы приветствовали его как спасителя ислама. Среди зрелищ и празднеств молодой султан упивался восхвалениями, доносившимися до него из дальних стран, и не знал, что вокруг него завистливое недовольство мамелюков подготовляет восстание и угрожает его могуществу. В конце одного большого пира, устроенного в честь вождей египетской армии, несколько эмиров вдруг бросаются на него с обнаженными мечами; напрасно ищет он убежища в одной из башен своего дворца; башню поджигают; в трепете он убегает к Нилу; но вскоре его настигают, и он умирает под мечом убийц в виду тех самых галер, на которых отправились французские пленники.
