Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года
В Псковѣ должна была встрѣтить Царя не ложная информація о том, что войска, посланныя на усмиреніе бунта, переходят на сторону революціи, а процитированная выше телеграмма начальника штаба, в дополненіе к которой помощник Алексѣева ген. Клембовскій сообщал, что в. кн. Сергѣй Мих. просит доложить Государю о "безусловной необходимости принятія тѣх же мѣр, которыя указаны в телеграммѣ ген. Алексѣева" — Вел. Князь считал, что наиболѣе подходящим лицом в качествѣ премьера является предсѣдатель Гос. Думы. Была еще повторная телеграмма Брусилова, направленная в 7 ч. веч. на ст. Дно на имя министра Двора и говорившая о гибельности в дни грозной войны для "отечества и царскаго дома" междоусобной брани. Грозные симптомы наступающей катастрофы выступали в сообщеніях об "анархіи" в Кронштадтѣ, об убійствѣ главнаго командира порта адм. Вирена и об арестѣ офицеров. Командующій флотом Балтійскаго моря адм. Непенин телеграфировал о необходимости пойти навстрѣчу Гос. Думѣ, причем сообщал, что приказал объявить командам телеграмму Родзянко о созданіи Временнаго Комитета: "считаю, что только таким прямым и правдивым путем я могу сохранить в повиновеніи и боевой готовности ввѣренныя мнѣ части". Далѣе шла отправленная в 2 часа 30 мин. депеша командующаго войсками в Москвѣ Мрозовскаго: "В Москвѣ полная революція. Воинскія части переходят на сторону революціонеров". Вѣроятно, только в Псковѣ Царя достигла и та телеграмма брата, которую воспроизвел в воспоминаніях полк. Никитин по копіи, снятой секретарем в кн. Джонсоном и сохраненной в семейном архивѣ кн. Брасовой. Вот она: "Забыв все прошлое, прошу тебя пойти по новому пути, указанному народом. В эти тяжелые дни, когда мы всѣ русскіе так страдаем, я шлю тебѣ всего сердца этот совѣт, диктуемый жизнью и моментом времени, как любящій брат и преданный русскій человѣк". Надо драть, что Царь получил и письмо начальника англійской военной миссіи ген. Вильямса, помѣченное 1-м марта. Он, как человѣк "безпредѣльной и искренней преданности", писал, что во время всѣх волненій, которыя он видѣл "в разных государствах", всегда лучшим средством было — имѣть "отдушину" — во всѣх государствах бывают времена, когда необходимо имѣть "бархатную перчатку на желѣзной рукѣ". "Не подлежит сомнѣнію, — говорил "не политик и не дипломат, а старый солдат",—что в основѣ настоящих волненій имѣются нѣмецкія козни, но козни эти могут быть уничтожены... Мнѣ кажется, что настало время призвать народ Ваш помочь Вам нести ту громадную тяжесть, которая лежит на ваших плечах". Вильямс говорил о "свободѣ слова в парламентѣ", о правительствѣ, избранном народными представителями.
Так как от Родзянко была получена телеграмма, что он не пріѣдет, то функціи посредника должен был взять на себя Рузскій. "Я стал доказывать Государю, — разсказывал Рузскій в. кн. Андрею Вл. — необходимость даровать отвѣтственное министерство, что уже по слухам, собственный Е. В. конвой перешел на сторону революціонеров, что самодержавіе есть фикція при существованіи Гос. Совѣта и Думы и что лучше этой фикціей пожертвовать для общаго блага. Государь отвѣтил, что "не знает, как рѣшить, что скажет юг Россіи, казачество". По записи разсказа Рузскаго, сдѣланной Вильчковским также в Кисловодскѣ, основная мысль Николая II заключалась в том, что он "отвѣтственен перед Богом и Россіей за все, что случилось и случится". Рузскій старался доказать, что слѣдует принять формулу: "Государь царствует, а правительство управляет"» Государь возражал, что "эта формула ему не понятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться и опять оттѣнил, что лично не держится за власть, но только не может принять рѣшеніе против своей совѣсти и, сложив с себя отвѣтственность за теченіе дѣл перед людьми, не может считать, что он сам не отвѣтственен перед Богом".
В момент бесѣды, которая происходила "глаз на глаз", пришла из Ставки новая телеграмма Алексѣева, переданная около 10 час. веч. Неутомимый нач. штаба, повторяя аргументацію предшествовавшаго своего сообщенія, предоставлял на усмотрѣніе Царя проект манифеста, умоляя немедленно его опубликовать. Ново в постановкѣ вопроса было то, что в манифествѣ у нее опредѣленно говорилось об " отвѣтственном перед представителями народа министерствѣ", составить которое поручалось предсѣдателю Гос. Думы. Рузскій говорил Андр. Вл., что телеграмма Алексѣева рѣшила дѣло: "Не знаю, удалось ли бы мнѣ уговорить Государя, не будь телеграммы Алексѣева—сомнѣваюсь". Царь дал согласіе и сказал, что напишет сейчас телеграмму. Рузскій ушел, и через нѣкоторое время ему была доставлена телеграмма на имя Родзянко, в которой отвѣтственное министерство формулировано было как раз в соотвѣтствіи с одной из указанных выше модуляцій примѣнительно к войнѣ. По словам Рузскаго, там было сказана: "поручаю вам сформировать новый кабинет и выбрать министров, за исключеніем военнаго, морского и ин. дѣл". "Тогда я обратился к Воейкову, — продолжает Рузскій по записи Андр. Вл., — с просьбой доложить Государю, что мнѣ он говорил о дарованіи отвѣтственнаго министерства, а в телеграммѣ сказано лишь о сформированіи новаго кабинета без указанія, перед кѣм он отвѣтствен, Воейков вытаращил на меня глаза, заерзал на диванѣ и очень неохотно пошел к Государю. Я остался ждать. Ждал час, потом второй и ничего[198]. Тогда я попросил одного из адъютантов сходить и доложить Государю, ждать ли мнѣ или можно уѣхать в штаб. Я чувствовал себя не совсѣм хорошо, да еще безумно устал и еле держался на ногах. Пока адъютант ходил и докладывал, остальныя лица свиты стали обсуждать положеніе и, когда узнали, что Государь согласен даровать отвѣтственное министерство, всѣ обрадовались, увѣряя, что давно говорили, что это необходимо было сдѣлать. Кому они об этом говорили, я так и не узнал". Вѣроятно, в теченіе этой бесѣды и были произнесены горькія и рѣзкія слова стараго главнокомандующаго, отмѣченныя мемуаристами из свиты и занесенныя в дневник Дубенскаго[199]. На вопрос: "что же дѣлать?" Рузскій между прочим, сказал: "Ну, господа, поздно, ничего нельзя теперь — теперь нужно сдаваться на милость побѣдителя и согласиться на тѣ условія, которыя предложены"... Дубенскій в воспоминаніях, написанных в эмиграціи, отнеся бесѣду с Рузским на первый момент пріѣзда в Псков, изобразил характер бесѣды в духѣ ином, чѣм Рузскій. По его словам, Фредерикс, сказав Рузскому, что рѣшено дать отвѣтственное министерство, просил его помочь Царю. "Теперь уже поздно", — сказал Рузскій: "Я много раз говорил, что необходимо итти в согласіи с Гос. Думой и давать тѣ реформы, которыя требует страна. Меня не слушали. Голос хлыста Распутина имѣл большее значеніе. Им управлялась Россія"... — "с яростью и злобой говорил ген.-ад. Рузскій". "Послѣ разговора с Рузским мы стояли всѣ потрясенные и как в воду опущенные. Послѣдняя наша надежда, что ближайшій главнокомандующій Сѣверньм фронтом поддержит своего Императора, очевидно, не осуществится. С цинизмом и грубою опредѣленностью сказанная Рузским фраза: "надо сдаваться на милость побѣдителя", все уясняла и с несомнѣнностью указывала, что не только Дума, Петроград, но и лица высшаго командованія на фронтѣ дѣйствуют в полном согласіи и рѣшили произвести переворот... Ген.-ад. К. Д. Нилов был особенно возбужден и, когда я вошел к нему в купэ, он, задыхаясь, говорил, что этого предателя Рузскаго надо арестовать и убить, что погибает Государь и вся Россія"... "Только самыя рѣшительныя мѣры по отношенію к Рузскому, может быть, улучшили бы нашу участь, но на рѣшительныя дѣйствія Государь не пойдет", — сказал Нилов. К. Д. весь вечер не выходил из купэ и сидѣл мрачный, не желая никого видѣть"...
"Прождал я всего около двух часов, — разсказывал далѣе Рузскій все в той же записи, — был уже первый час ночи, когда меня позвали к Государю. Там был гр. Фредерикс, и Государь передал мнѣ вновь составленную телеграмму, гдѣ уже был сказано о дарованіи отвѣтственнаго министерства без ограниченія". Вильчковскому Рузскій говорил, что при обсужденіи проекта манифеста, предложеннаго Алексѣевым, как-то чувствовалось нѣчто "похожее на безразличіе", Рузскому показалось, что Царь даже передумал, и поэтому он спросил: "не будет ли он дѣйствовать против воли Государя", сообщив в Ставку и в Петербург о согласіи Царя на манифест. Государь отвѣтил, что "принял рѣшеніе, ибо и Рузскій, и Алексѣев, с которым он много на эту тему раньше говорил, одного мнѣнія, а ему, Государю, извѣстно, что они рѣдко сходятся на чем-либо вполнѣ". Принять рѣшеніе Царю было "очень тяжело, но раз этого требует благо Россіи, он на это по чувству долга должен согласиться"... Наряду с согласіем на отвѣтственное министерство Рузскій, как мы знаем, получил разрѣшеніе пріостановить продвиженіе войск с фронта. Царь самому "диктатору" предписал ничего не предпринимать до его пріѣзда.
Послѣдовавшая затѣм бесѣда Рузскаго с Родзянко изложена нами в другом мѣстѣ. В этом ночном разговорѣ была поставлена дилемма об отреченіи. Припомним, что Родзянко не знал, как отвѣтить на вопрос Рузскаго: "нужно ли выпускать манифест?" — "все зависит от событій, которыя летят с головокружительной быстротой". Сам Рузскій считал болѣе осторожным не выпускать манифеста до свиданія с Царем, которое должно было состояться в 10 час. утра. Всѣ матеріалы были сообщены в Ставку. Прочитав ленту переговоров Рузскаго с Родзянко, Алексѣев просил немедленно разбудить Царя и доложить ему бесѣду с Родзянко, ибо переживается "слишком серьезный момент, когда рѣшается вопрос не одного Государя, а всего царствующаго дома в Россіи"... "важна каждая минута и всякіе этикеты должны быть отброшены". Алексѣев указывал, что необходимо сдѣлать сообщеніе в арміи, ибо "неизвѣстность хуже всего и грозит тѣм, что начнется анархія в арміи". Передавая распоряженіе Алексѣева по должности "офиціально", ген. Лукомскій, с своей стороны, просил Данилова доложить Рузскому, что по его, Лукомскаго, "глубокому убѣжденію, выбора нѣт и отреченіе должно состояться. Надо помнить, что вся царская семья находится в руках мятежных войск... Если не согласиться, то, вѣроятно, произойдут дальнѣйшіе эксцессы, которые будут угрожать царским дѣтям, а затѣм начнется междоусобная война, и Россія погибнет под ударом Германіи, и погибнет вся династія. Мнѣ больно это говорить, но другого выхода нѣт". Впервые слова об отреченіи попали на офиціальную ленту штабных разговоров. Их произнес Лукомскій, передавая, очевидно, главенствовавшія тогда настроенія в Ставкѣ[200]. Чрезвычайно знаменательно, что это признал генерал правых политических убѣжденій, выдвигавшій план отъѣзда Царя в Особую армію для противодѣйствія революціи...
