Юлия Пушнова - Клеопатра: История любви и царствования
В очередной раз он, не обращая внимания на недовольный ропот военачальников, согласился с планом царицы.
Вечером, как всегда, все собрались за ужином, сопровождавшимся обильными возлияниями. Клеопатра с некоторых пор не любила эти вечера. Она, опытная взрослая женщина, вдруг смущалась, глядя на Деллия. История их взаимоотношений несколько недель назад стала приобретать весьма интересную окраску.
4. Гнев великих богов
Предсказания
«Все звезды вражды упадут в океан,
И явятся новые взамен.
Средь них взойдет и комета-звезда,
Что беды несет врагам.
Когда десятое поколенье уйдет,
То явится царственная жена,
Чья мощь многократно умножит добро.
И процветанье наступит тогда,
И братство на землю придет.
Земля свободной будет для всех
И станет больше плодов приносить,
Чем вспомнить может народ,
Польются молочные реки тогда,
И реки меда или вина.
И пока римляне спор ведут,
Кому Египтом владеть,
Появится среди мужей жена,
Из рода славных царей.
И Рим тогда злая ждет судьба,
Погибнут воины в своих домах,
Прольются реки огня с небес,
И сам владыка небесный придет,
Чтоб править людьми навек»...
Деллий усмехнулся, сворачивая папирус. «Царственная жена из рода славных царей». Да, это она. Давно он собирался прочесть это пророчество, о котором шептались в римских дворцах. Октавиан под страхом смерти запретил распространять и читать эти строчки, но они каким-то чудесным образом всплывали то в одном конце Вечного города, то в другом. Их обсуждали в термах и на рынках, на стадионах и в дешевых пивнушках.
Невозможность изъять все копии пророчеств вызвала необходимость тщательно отобрать приемлемые для Рима и опубликовать их. Власти именно так и сделали. В греческом варианте они стали называться Сивиллиными книгами, и получили широкое распространение.
В Восточных же прорицаниях антиримские настроения были так явно слышны, что чтение их вселяло священный ужас.
То, что речь шла о Клеопатре, ни у кого не вызывало сомнения. «Великие оракулы предчувствовали катастрофу, и поэтому родились эти величайшие из стихов», – так говорили жрецы и маги.
Оружию Октавиана Египет противопоставлял свое старое испытанное средство – предсказания.
Деллий не доволен был последними событиями. Слишком большое влияние Клеопатры на Антония было не на руку военачальникам. Они рисковали проиграть самый важный бой с Октавианом. Клеопатра легко жертвовала их жизнями ради того, чтобы действовать по своему плану и удовлетворить собственные амбиции.
Она ненавидит Рим, и это понятно, но она любит римлянина, и это странно.
Деллий поморщился, как от сильного приступа боли: «Ну что же тут странного, если и он сам не смог избежать этой болезни-увлечения царицей?»
Все началось внезапно, и казалось, что этому не было никаких предпосылок. Она не кокетничала с ним, не пыталась использовать против него свои чары. Она была ровна и доброжелательна с тем, кто первым дал ей совет, как обольстить Антония. Та их первая встреча многому научила царицу, и она не прятала улыбку, когда встречалась взглядом с Деллием. Но это была только дружба, предложенная Блистательной, это был признак особого расположения и только.
Как мог он, недостойный, даже подумать о том, чтобы стать ближе для той, которая приравнивалась к богам!
А собственно, почему недостойный? Сплетни вокруг царицы говорили о том, что она достаточно легкомысленна и доступна. Она не пыталась хранить верность своим мужьям в молодости, обольщая римских мужчин. Деллий кривил душой, думая так. Он прекрасно знал всю историю жизни царицы, неоднократно повторенную Антонием. Она не могла хранить верность тем, кто фактически не был ей близок и не был ею любим. Но легче было сейчас признать, что виноград зелен, чем признаться в том, что он недоступен из-за того, что слишком высок.
Последний папирус, полученный Деллием из Александрии, был особенно интересен и опасен для Рима.
«Сколь ни велики богатства, что Азия Риму дала поневоле,
Взысканы будут сторицей долги, и за каждого в рабство
Уведенного в Рим человека двадцать римлян станут рабами,
На тысячи римлян падет проклятье!
О Рим, о развратом упившийся город, подобный блуднице,
Станешь еще ты рабам угождать, позабыв о гордыне!
Будешь острижен ты в знак униженья хозяйкой суровой
И сброшен на землю, ибо в ее руках – правосудье и милость!»
Пожалуй, это уж слишком. Намек на «острижение» Рима, у которого Восточная правительница сумела отрезать многие из завоеванных когда-то земель, был грубым и неприкрытым. Многие народы, униженные египетским владычеством, наверняка будут недовольны, прочитав это пророчество. Могучее войско, хлынувшее из глубин Азии, призвано было открыть эру «Восходящего Солнца». Но как увязать это мирное время «Солнца» с идеей того спасительного владыки, который установит свое правление мечом?
И в этот новый «золотой век» Риму суждено платить дань, троекратно превосходящую ту, которую прежде получал он сам. Все ликуют, а Рим гибнет!
Деллий, запутавшись в собственных мыслях, спрятал папирус и решил прогуляться, дабы развеять тягостное настроение.
На лагерь спускались сумерки. Солдаты отдыхали. Кто-то пил кислое вино, похожее больше на уксус, кто-то просто спал, не обращая внимания на шум. В палатке царицы тускло светила масляная лампа. Деллий заметил, как туда вошел лекарь. Царица скрывала, что, как и многие в лагере, переживает странные приступы незнакомой болезни. Она каждое утро выходила из палатки свежая, отдохнувшая, как только что из прохладного бассейна.
Повинуясь неосторожно нахлынувшему чувству, Деллий направился к палатке той, о которой безнадежно грезил вот уже несколько месяцев.
«Приветствую тебя, царица», – Деллий замер на пороге. Врача уже не было, и Клеопатра приводила себя в порядок после осмотра. Она стояла, совершенно обнаженная, служанка подавала ей платье, ее тело отражало свет луны, выглянувшей из-за облаков. Без тени смущения Клеопатра продолжила одевание. Под стать ей была и служанка, невозмутимая, молчаливая, средних лет египтянка. Она и бровью не повела, увидев солдата в палатке госпожи. Обе женщины молча, игнорируя Деллия, заканчивали приготовления к ужину. Царица должна была выглядеть безупречно, и это требовало много времени. Деллий, как деревянный, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой так и остался стоять в проходе палатки.
«Ты свободна, – Клеопатра легким движением руки отослала служанку и наконец взглянула на Деллия. – Ты хотел мне что-то сказать, Деллий?»
Мужчина проглотил наконец ком, застрявший в горле: «Я должен принести извинения, царица. Но ты вроде как и не заметила, когда я зашел. Будем считать, что ничего не было. В любом случае я готов понести любое наказание за свое бесстыдное вторжение». «Наказать тебя? Чтобы все в лагере узнали о том, что их офицер несколько минут, стоя, как дурак, посреди палатки, лицезрел прелести царицы? Я не сделаю тебе такого подарка. Ничего не случилось. Ты только что вошел и попробуй сказать что-то другое. Тогда ты и будешь наказан, но только за навет на Владычицу Египта». Деллий в очередной раз поразился мгновенной реакции и уму Клеопатры. «Я зашел по делу, царица. Не хотелось бы мне, чтобы все в лагере получили такое послание, которое я принес тебе. Не думаю, что удастся остановить поток этой грязи, но ты должна быть предупреждена», – Деллий решил вдруг рассказать все этой женщине, поразившей его только что и умом, и... волшебной, мистической прелестью нагого тела. Ни одна из тех женщин, с которыми он проводил ночи, не восхищала его так, как эта почти сорокалетняя египтянка, родившая четырех детей, живущая уже пять месяцев в тяжелейших условиях военного лагеря.
Он рассказал все, о чем прочитал, и высказал все свои сомнения. Клеопатра слушала молча. «Самым страшным пророчеством, царица, стало пророчество о золотом дожде, под которым погибнут жители Вечного города, а Вдова, именуемая Госпожой, вернет оставшихся в живых к золотому веку. После таких слов ты становишься более уязвимой для клеветников, Клеопатра. Может быть, стоит предпринять попытку опровергнуть пророчество?»
Только теперь Деллий заметил, что в молчании Клеопатры было больше недоверия, чем внимания. Неужели он заслужил это своим рассказом или тем, что вторгается в то, что ему неподвластно?
«Почему ты решил говорить со мной наедине, Деллий? Почему не захотел, чтобы при нашей беседе присутствовал Антоний?» «Когда-то я уже говорил с тобой наедине, Клеопатра, и, по-моему, дал тебе тогда разумный совет. А сейчас... У Антония много дел и без этих проблем. И ты знаешь, что он очень подвержен интересу ко всяческим проявлениям мистики. Стоит ли волновать его нашим разговором?»
«Ты не настолько хитер, чтобы обмануть меня, Деллий. Не пытайся придумать причины, их просто нет. В ответ на твой рассказа, я хочу успокоить тебя. В самом „страшном“, на твой взгляд, пророчестве говорится не о том, что вдова-госпожа уничтожит Рим, как того опасаются трусливые жители Вечного города. Можешь передать всем, Деллий, что пророчество гораздо страшнее. В тот момент, когда весь мир окажется в руках той, которая пришла изменить его, небо обрушится на землю в виде огненного дождя, который будет изливаться непрерывно в течение многих дней. Земля и даже море погибнут в гигантском пожаре, и больше никогда не будет ни ночи, ни дня, ни восходов, ни закатов. Ничего, кроме Единственного и Чистого, кроме Страшного суда могущественного бога, царствующего ныне среди небытия».
