Н Греков - Русская контрразведка в 1905-1917 годах - шпиономания и реальные проблемы
Обрести сибирской контрразведке твердую почву под ногами помог стихийно начавшийся в России процесс шпиономании. Две из множества составных частей этого процесса - доносы на отдельных лиц и доносы на иностранные торгово-промышленные компании - определили главные направления контрразведывательной работы на территории Сибири. Жандармы и военные занялись проверкой обоснованности доносов на отдельных лиц и целые организации (торгово-промышленные компании, национальное общества и т.п.)
Уже в первые дни войны в канцелярии губернаторов и жандармские управления Сибири хлынул поток доносов на немцев.
Их обвиняли в шпионаже, "подозрительном поведении", ведении антирусской пропаганды и т. д. (Подобное происходило и в Германии, только там жаловались на русских, французов и англичан.) Проверку информации вели жандармы. В отдельных случаях, ревностно относившиеся к службе офицеры пытались разобраться в возникшем деле, иногда даже устанавливали причину, побудившую "патриота" взяться за перо. Как правило, доносы содержали явную ложь. Так, 13 августа 1914 года юнкер Казанского пехотного училища Николай Телесницкий обвинил своего отчима, германского подданного Эмиля Штиглица во враждебной агитации. Штиглиц, на званом ужине якобы произнес здравицы кайзеру Вильгельму, приветствуя начало войны с Россией. В ходе расследования жандармы выяснили, что симпатий кайзеру Штиглиц не выражал, во всяком случае вслух, просто отношения между юношей и отчимом всегда были натянутыми и, сгустив краски, молодой человек решил ему досадить{58}.
В основном посредством доносов люди сводили между собой старые счеты. Доносили на немцев-колонистов, чиновников с немецкими фамилиями, их знакомых и родственников. Если в западных губерниях прифронтовой полосы какая-либо доля истины в таких доносах могла присутствовать, то в глубоком тылу, особенно в Сибири они явно не имели отношения к борьбе со шпионажем. И все же по каждому доносу велась тщательная проверка. Эта работа отнимала много времени и постепенно приобрела большую роль в деятельности сибирских жандармов. Обилие доносов в сочетании с отсутствием реальной пользы от их проверки для борьбы со шпионажем создало благоприятную среду для возникновения жандармских мистификаций.
Засидевшемуся в невысоких чинах провинциальному жандарму трудно было удержаться от соблазна сфабриковать на основе доносов "шпионское" дело и тем отличиться в глазах высокого начальства. Буйная фантазия в сочетании со знанием основ конспирации и розыскной работы позволяла тем, кто готов был любыми путями сделать карьеру, выстраивать в своих донесениях командованию невообразимые схемы якобы существующих шпионских организаций, объединив для этого разрозненную информацию доносов. Именно так возникло большинство поступавших в Департамент полиции и ГУГШ донесений о якобы существовавших в различных регионах страны (в том числе и в Сибири) гигантских шпионских организациях.
18 ноября 1914 года помощник начальника Иркутского ГЖУ в Читинском уезде ротмистр Булахов доложил директору Департамента полиции о том, что располагает агентурными сведениями о грандиозной шпионской организации, которая уже не первый год действует в Сибири. Эта организация, по мнению ротмистра Булахова, имела своих представителей в Западной и Восточной Сибири, Забайкалье и на Дальнем Востоке. Ее районными центрами являлись Омск, Чита и Владивосток. Ротмистр назвал в рапорте фамилии руководителей центров, "городских звеньев" передаточных этапов, а также отдельных "укрывателей". Он описал способы связи между группами агентов и имена посредников. Рапорт ротмистра Булахова изобиловал подробностями относительно финансирования Берлином агентурной организации в Сибири{59}. В заключении ротмистр ставил в известность директора Департамента о том, что уже произвел первые аресты и самостоятельно приступил к расследованию. Информация была изложена весьма убедительно и картина вырисовывалась устрашающая. Поэтому рапорт ротмистра произвел впечатление и вызвал переполох в Департаменте полиции и ГУГШ. Не удивительно! Выходило, что вся Сибирь покрыта сетью шпионажа, которую до сих пор не смогла обнаружить военная контрразведка. Копии рапорта ротмистра Булахова ГУГШ направило в штабы Омского, Иркутского и Приамурского военных округов. Из Иркутска в Читу выехал начальник контрразведки ротмистр Попов, чтобы на месте проанализировать ситуацию и начать розыск. Однако никакого шпионского заговора не было. Это ротмистр Попов выяснил в первый же день. Как оказалось, основанием для вызвавшего большой шум сообщения ротмистра Булахова послужили поступившие к нему два анонимных доноса на германского подданного А. Мюллера, управляющего компании "Сибирское торговое товарищество". Жандарм, видимо, надеялся, что никто не станет проверять достоверность его сообщения и следствие поручат ему. Поэтому в рапорте ротмистр назвал анонимные доносы "негласным источником" так обычно назывались сведения, полученные тайной агентурой. Но жандарм, утратив чувство реальности, ошибся в своих расчетах. Дело в том, что его информация затронула интересы военных и как бы высветила "преступную бездеятельность" сибирской контрразведки.
Конечно, штаб Иркутского военного округа отнесся к этому вопросу очень серьезно. Контрразведка в течение двух суток установила автора доносов. Им был служащий той же компании латыш Рихард Кюнст. На одном из банкетов Мюллер, отличавшийся несдержанностью и излишней самоуверенностью, произнес оскорбительный для латышей тост. Кюнст решил отомстить и выставил своего патрона шпионом в глазах властей, а клиентов фирмы, имевших немецкие фамилии, превратил в членов германской тайной организации. Начальник контрразведки заставил ротмистра Булахова в официальном письме генерал-квартирмейстеру штаба округа признать полное отсутствие в его распоряжении каких-либо данных, указывающих на существование германского шпионажа в Сибири, иными словами сознаться во лжи{60}. Дело о "шпионском заговоре" было закрыто. Жандарм, может быть сам того не предполагая, бросил тень на репутацию военной контрразведки и этим ускорил разоблачение собственного вымысла. В данном случае межведомственная конкуренция сыграла положительную роль. Здесь традиционная рознь неожиданно превратилась из помехи в фактор, сдерживающий рост шпиономании, что, в свою очередь, заставило объективно оценить факты.
На первом этапе войны возможность злоупотребления властью жандармами или контрразведчиками в разбирательстве "шпионских" дел ограничивалась взаимным довольно пристрастным контролем.
С началом войны губернии, примыкавшие к линии фронта, были объявлены "находящимися на театре военных действий". Вся власть на их территории переходила в руки военных властей. Здесь контрразведка производила аресты самостоятельно, а местные жандармские органы беспрекословно выполняли приказы армейского командования.
В тыловых военных округах сохранился порядок взаимодействия между жандармскими и контрразведывательными органами, установленный еще в мирное время. Поэтому вне театра боевых действий военная контрразведка не имела права осуществлять аресты. Как и прежде это было делом жандармов, а потому их мнение по поводу целесообразности конкретной ликвидации подчас было решающим. Это сковывало действия контрразведки и военные пытались добиться абсолютной независимости контрразведывательных отделений от жандармских управлений по всей стране.
7 октября 1914 г. и. о. начальника Генерального штаба М.А. Беляев в письме начальнику штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевичу предложив производство арестов по делам о шпионаже повсеместно возложить только на отделения контрразведки, устранив участие в этом деле жандармского ведомства{61}.
Генерал Беляев доказывал, что в условиях войны все распоряжения военных контрразведывательных органов об арестах должны быть обязательны для жандармов, даже в том случае, когда они не согласны с мнением военных{62}. Это правило, по мнению генерала, следовало распространить на всю Россию, а не только на прифронтовые районы. Он считал, что жандармы должны быть лишь "выполнителями ликвидации, производство коих санкционировано штабами округов", так как "жандармские власти, входя в критическую оценку таких распоряжений и не будучи достаточно компетентными в вопросах шпионажа, или не выполняют, или затягивают осуществление намеченного мероприятия"{63}.
16 ноября генерал Беляев решил поставить этот вопрос перед руководством МВД. Он писал командиру Корпуса жандармов В.Ф. Джунковскому: "...остается недостаточно выясненным вопрос о том, является ли обращение контрразведывательных органов обязательным к исполнению чинов Жандармского корпуса... в тех случаях, когда они не будут согласны с заключением военного начальства о необходимости и своевременности ликвидации". Генерал Беляев убеждал Джунковского в том, что для незамедлительного проведения арестов в тыловых округах вполне достаточно санкции соответствующего штаба. В ответном письме 11 декабря генерал Джунковский, сославшись на действующие в России законы, весьма логично доказал оппоненту, что отступление от принятого порядка арестов "будет граничить со служебным произволом"{64}. Джунковский, конечно же, не хотел допустить превращения своего ведомства в послушное орудие военной контрразведки. Он объяснил генералу Беляеву, что нельзя обязать жандармские управления вне линии фронта производить аресты лишь на основании требований контрразведки, не подкрепленных серьёзными доказательствами необходимости этой акции{65}. В свою очередь он предлагал военным строже относиться к анализу агентурных материалов, служивших основанием для возбуждения вопросов об арестах. И если будут соблюдены законы, а материалы, полученные контрразведкой "подвергнуты критической оценке" начальника штаба соответствующего округа, то обязательность ареста будет вытекать не из начальнического приказа, а из самого существа дела"{66}. При этих условиях исчезнет и сама проблема, поднятая генералом Беляевым.
