Вальтер Скотт - Гай Мэннеринг, или Астролог
- - Я не могу взять на себя ответственность, - сказал он, - за такие ценные вещи, которые, вне всякого сомнения, приобретены нечестным путем.
Потом он внимательно рассмотрел бумагу, в которую был завернут кошелек. Оказалось, что это кусок письма; на оборотной стороне его было написано: "В. Брауну, эсквайру", адрес, однако, был оторван. Хозяйка, которая только что с особенной осторожностью обходила молчанием все обстоятельства бегства преступника, стала теперь, напротив, особенно словоохотливой, а взглянув на кошелек, она еще больше прониклась убеждением, что дело тут нечисто. И тогда миссис Мак-Кэндлиш дала понять Глоссину, что и кучер ее и конюх - оба видели незнакомца на льду утром того дня, когда ранили молодого Хейзлвуда.
Первым был вызван уже хорошо известный нашему читателю Джок. Джейбос, который прямо признался, что он не только видел незнакомца на льду, но у него даже был разговор с тем человеком, который, по всей видимости, ночевал в гостинице "Гордонов щит".
- Ну, и как же он обернулся? - спросил Глоссин.
- Обернулся? Да он никуда не оборачивался, мы шли прямо по льду.
- Да, но о чем же вы все-таки говорили?
- Ну, он, как человек приезжий, все меня расспрашивал, - неохотно отвечал Джок, как будто вся медлительность и молчаливость, только что владевшие его хозяйкой, теперь передались ему.
- Но о чем же он расспрашивал? - домогался Глоссин.
- Да вот, спрашивал обо всем народе, что на льду был, да насчет старого Джона Стивенсона, да про молодых леди.., и все такое...
- Про каких это молодых леди? И что он о них спрашивал? - любопытствовал Глоссин.
- Про каких леди? Да про мисс Джулию и про мисс Люси Бертрам, которых вы хорошо знаете, мистер Глоссин. Они как раз гуляли с молодым лэрдом Хейзлвудом по льду.
- И что ты ему про них сказал?
- Как что? Что есть, то и сказал. Вот это, мол, мисс Люси Бертрам Элленгауэн, что наследницей большого поместья была, а та - мисс Джулия Мэннеринг, невеста молодого Хейзлвуда. Ишь, как она к нему прильнула.
Ну, и о разных наших деревенских делах мы с ним тоже потолковали. Человек-то он простой.
- Ну, а что же он на все это отвечал? - спросил Глоссин.
- Отвечал? Он долго-долго на молодых леди глядел и опять спросил, верно ли, что мисс Мэннеринг замуж за Хейзлвуда выходит. Ну, а я - дело, мол, решенное, говорю, да оно и впрямь так - сестра-то моя троюродная Джин Клейверс (вы ведь ее знаете, да она, сдается, и вам родня, мистер Глоссин?), так вот, Джин с ключницей в Вудберне тоже в родстве состоит. И она мне говорила, что дело там совсем на мази.
- Да, но что же все-таки сказал на это приезжий? - опять спросил Глоссин.
- Сказал... - повторил Джок, - да ничего не сказал, он только так смотрел на них, когда они вокруг озера по льду ходили, будто сожрать хотел, все-то время с них глаз не спускал, а сам, слова не вымолвил, а туда, где народ катался, так даже и не взглянул, а тогда как раз самые большие искусники на лед вышли. Так он стоял, а потом повернулся и пошел по тропинке, по той, что в Вудберн ведет, через еловую рощу, только его и видели.
- Подумать только, - сказала миссис Мак-Кэндлиш, - совсем в человеке совести нет: тут же, прямо на глазах у невесты, жениха убивать.
- О миссис Мак-Кэндлиш, подобные случаи у нас бывали. Он, конечно, ему мстил, а такая-то месть ведь слаще всего.
- Помилуй господи, - сказал церковный староста Берклиф, - какие мы все грешные создания, когда предоставлены самим себе! Он, должно быть, забыл, что в писании сказано: "Мне отмщение, и аз воздам".
- Послушайте, - сказал Джейбос, который, по своей неотесанной простоте, попадал иногда, что называется, не в бровь, а в глаз, - послушайте, тут дело что-то не так, я ни за что не поверю, чтобы кому-нибудь пришло в голову человека застрелить его же собственным ружьем. Я ведь сам на Острове помощником лесничего служил, так вот ручаюсь вам, что первый силач в Шотландии, и тот у меня ружья не отнимет: я сначала в него все пули всажу. А видите, какой я: кожа да кости, и я ведь только и знаю, что сидеть да лошадей погонять. Нет, чего там говорить, на такое дело никто не пойдет. Да я самые лучшие мои сапоги в заклад ставлю, новые, на ярмарке в Керккудбрайте купил, что это чистый случай. Но коли я вам больше не нужен, так я пошел поглядеть, как там, кормят лошадок или нет. - И он вышел.
Конюх, явившийся вместе с ним, показал то же самое, и его и миссис Мак-Кэндлиш снова стали допрашивать, не было ли при Брауне в это злополучное утро какого-нибудь оружия.
- Не было, - сказали оба, - один только тесак у него на ремне висел.
- Ну вот видите, - заявил Берклиф, держа Глоссина за пуговицу (занявшись разрешением столь сложного вопроса, он позабыл о том, что Глоссин был уже в новом звании), - все это очень сомнительно, мистер Гилберт; просто невероятно, чтобы он решился нападать так, ничего при себе ни имея.
Глоссин постарался избавиться от крепкой руки Берклифа и от спора с ним, но действовал все же очень осмотрительно; теперь ведь он был крайне заинтересован в том, чтобы самые разные люди составили о нем хорошее мнение. Он спросил, какие сейчас цены на чай и сахар и сказал, что хочет купить про запас того и другого, попросил миссис Мак-Кэндлиш приготовить в следующую субботу хороший обед на пять человек, которых он собирается сюда пригласить, и, наконец, дал полкроны Джоку Джейбосу, которого конюх послал подержать лошадей.
- Ну вот, - сказал Берклиф, взяв из рук миссис Мак-Кэндлиш стакан пива, не так страшен черт, как его малюют. Приятно видеть, что мистер Глоссин принимает такое близкое участие во всем, что у нас тут делается.
- Это сущая правда, мистер Берклиф, - отвечала трактирщица, - по все-таки я удивляюсь, что наши знатные господа, вместо того чтобы самим свои обязанности выполнять, их на такого человека возложили. Но, видно, пока монета в ходу, никто не будет задумываться, что там на ней изображено.
- А по-моему, так скоро все разглядят, что такая монета, как Глоссип, из чего угодно, только не из благородного металла чеканена, - сказал Джейбос, проходя в эту минуту по комнате. - Зато вот эти полкроны - монетка что надо.
Глава 33
Человеку этому умереть - все равно что уснуть с перепоя. Живет он без забот, без совести и без страха; прошлое, настоящее, будущее - для него все нипочем, да и смерть сама тоже; а ведь кто же здесь и смертей, если не он?
"Мера за меру" [c156]Глоссин тщательно сопоставил все полученные им сведения. Ему они, правда, не очень-то объясняли существо дела. Но читателю, который все знает лучше, понятно теперь, что сталось с Брауном с тех пор, как мы расстались с ним по дороге в Кипплтринган, и до той злосчастной минуты, когда, терзаемый ревностью, он так неожиданно появился перед Джулией Мэннеринг и когда его ссора с Хейзлвудом так быстро привела к роковой развязке.
Глоссин медленно возвращался в Элленгауэн; он размышлял о том, что слышал, все больше и больше утверждаясь в мысли, что деятельным и успешным расследованием этого таинственного происшествия он приобретет себе расположение как Мэннеринга, так и Хейзлвуда-отца, что для него было весьма важно. Его профессиональный интерес судьи, может быть, тоже побуждал его во что бы то ни стало довести дело до конца. Поэтому он очень обрадовался, когда по его возвращении из Кипплтрингана домой слуги незамедлительно доложили ему, что сыщик Мак-Гаффог со своими помощниками задержал какого-то неизвестного и теперь дожидается его на кухне.
Глоссин сразу соскочил с лошади и поспешно вошел в дом.
- Пришли сюда сию минуту моего писца - он в зеленой гостиной бумаги переписывает. Прибери все у меня в кабинете, подкати большое кожаное кресло к столу, - скомандовал он, - и стул поставь для мистера Скрау.
- Скрау! - обратился он к писцу, который вошел в приемную. - Принесите сюда труды сэра Джорджа Мэкензи [c157] о преступлениях, откройте главу "Vis Publica et Privata" [t36] и загните страницу "О незаконном хранении оружия". Теперь помогите мне снять кафтан, повесьте его в передней и велите привести арестанта. Как-нибудь я уж разберусь в этом деле; только сначала Мак-Гаффога позовите. Эй, Мак-Гаффог, где ж ты раздобыл этого молодца?
Мак-Гаффог был здоровенный детина с кривыми ногами, бычьей шеей и багрово-красным лицом; левым глазом он косил. После всевозможных ужимок и поклонов Мак-Гаффог приступил к своему рассказу; то и дело кивая головой и подмигивая, он как бы утверждал, что между ним и его главным слушателем существует полное взаимопонимание.
- Видите ли, ваша милость, я пошел туда, куда ваша милость приказать изволили, к той самой хозяйке, что ваша милость знает, там, на берегу моря. Так вот, она меня и спрашивает: "Чего тебе надо? Верно, с каким поручением от Элленгауэна?" - "Да, отвечаю я, иначе какого черта мне было сюда идти, ты же знаешь, что его милость Элленгауэн и сам-то в прежние времена..."
