Габриэль Городецкий - Миф «Ледокола»: Накануне войны
Очевидно, что тайна, которой был окутан полет Гесса, принесла обильный урожай совершенно диких спекуляций, а он был затем усилен умышленной кампанией дезинформации. Еще больше дело усугубила осторожность, которую Майский проявлял в своих оценках и докладах. В своих мемуарах Майский, отчасти в попытке реабилитировать себя, уверенно заявляет: «Но не подлежит сомнению одно. Все основное и существенное о полете Гесса советскому посольству было известно уже тогда, весной 1941 г.»29. На самом деле противоречивость информации из Лондона приведет к неоднозначным толкованиям и усилит страх того, что назревает англо-германское соглашение.
В Кремле Гесса не списывали со счетов, не считали его потерявшим свое место в политической иерархии Германии. Гесс был известен своей помощью Гитлеру в написании антибольшевистских пассажей «Майн кампф», своими проанглийскими настроениями и тем, что у него были связи среди англичан. У Молотова еще свежи были воспоминания об их встречах в ноябре 1940 г., когда Гесс, активный участник переговоров, едва скрывал свою враждебность. У русских совершенно естественно возникли подозрения, когда английское правительство, застигнутое врасплох неожиданным появлением Гесса, сохраняло молчание по этому поводу, упустив из виду, какое воздействие их поведение может оказать на Москву30. Хрущев вспоминал, как он сказал Сталину: «Я думаю, что Гесс на самом деле должен был иметь секретное задание Гитлера провести переговоры с англичанами о том, чтобы прекратить войну на Западе и развязать Гитлеру руки для натиска на Востоке». Сталин выслушал меня и затем сказал: «Да, это так. Вы понимаете правильно»31.
Майскому приходилось исключительно трудно. На него легло бремя огромной ответственности. Он должен был проявлять большую осторожность, ибо на основе его оценок в Москве могли принимать судьбоносные решения. Тем временем обстановка, складывавшаяся в течение этого месяца — ультиматумы Криппса в начале апреля, предупреждение Черчилля в конце месяца, — еще более осложнила его положение. Сталин, которому приходилось выбирать из множества версий, читал донесения своих послов выборочно. А послы, и особенно Майский, стали мастерами в поставках требуемого продукта, излагая свои взгляды двусмысленно. Поэтому нет ничего удивительного, что Майский, который до этого момента был столь прилежен в ведении своего дневника, находившегося под постоянным наблюдением, на какое-то время запустил его. Его уклончивые сообщения в Наркоминдел составили поразительно тоненький томик.
И это составляло потрясающий контраст с чрезвычайной активностью Майского, пытавшегося в эти дни докопаться до истины в деле Гесса. Прибытие Гесса в Англию, о чем он узнал только из сообщения по радио, ошеломило Майского. А сейчас все его собеседники только и делали, что строили предположения. «Но никто толком ничего сказать не может». Рано утром следующего дня он сразу помчался в Уайтхолл; его ввели к Батлеру, но тот был исключительно сдержан. Он проинформировал посла, что «настоящий разговор с Гессом еще не начался» и вероятно начнется через 2–3 дня. Откуда было Майскому знать, что за уклончивостью Батлера скрывалась его собственная неосведомленность. Майского вряд ли могло успокоить предложение Батлера не обращать внимания на сенсационные заголовки в газетах. К этому времени русские придерживались того мнения, что английская пресса превратилась в рупор кабинета. Не добавил Майскому спокойствия и дальнейший ход беседы, когда Батлер начал критиковать предпринимавшиеся незадолго до этого советские попытки достичь умиротворения с немцами; у Майского вызвала самую настоящую тревогу увязка этих двух тем. Никогда раньше Майский, который теперь повсюду ходил в сопровождении Новикова, не приезжал к Батлеру столь часто, как в эти дни33.
Не добившись какой-либо серьезной информации, Майский ограничился только кратким комментарием по делу Гесса в своем сообщении в Москву от 15 мая. Целью зарисовки было отразить реакцию, ожидавшуюся в Москве, что «во всех разговорах Гесса очень сильно антисоветское настроение. Он резко критикует советско-германский пакт о ненападении». Трудно, однако, было сделать какие-либо полезные выводы из его телеграммы, во второй части которой сообщалось о признании Гесса, что он прилетел по собственной инициативе и что он не выдал англичанам никаких секретов. Как и весь мир, Москва нетерпеливо ждала информации о намерениях Гитлера в отношении России34.
Прошло два дня. По-прежнему никаких признаков информации. Майский под предлогом срочной необходимости обсудить репатриацию советских моряков и кораблей, удерживаемых в английских портах, вновь является к Батлеру. Тот, хотя к тому времени не получил какой-либо официальной информации, высказывает свою личную точку зрения, что Гесс прилетел в Англию по собственной инициативе, а не в качестве эмиссара Гитлера. Вслед за этим Батлер начал развивать гипотезу, — позже она будет использована в кампании по дезинформации. Он-де не может исключить возможности того, что за спиной Гесса стоит мощная группа в высшем эшелоне нацистской партии. Поэтому представляется, что миссия Гесса является признаком того, что поддержка планов Гитлера не является единодушной. Тем не менее Батлер укреплял у Майского мнение, сложившееся еще до миссии Гесса, о следующем:
«Однако решимость правительства вести войну остается в полной силе, не может быть и речи о том, чтобы Англия пошла сейчас на заключение мира. Если у Гесса была странная идея, что он найдет здесь толпы «Квислингов», которые только того и ждут, как бы протянуть руку Германии, то он уже убедился или скоро убедится в своей ошибке. Надежда Гесса лишний раз свидетельствует о том, в какой нереальной атмосфере живут руководители современной Германии. Гесс остается в Англии и будет рассматриваться как военнопленный. Ни о каких свиданиях его с Черчиллем не может быть и речи (о таких свиданиях вчера и позавчера говорили некоторые английские газеты)»35.
Через несколько дней Батлер развил свою теоретическую конструкцию, украсив ее дополнительными деталями; по своей инициативе он высказал предположение, что «между Гессом и Гитлером произошла ссора, в результате которой Гесс решил совершить свой полет в Англию в надежде, что здесь ему удастся найти влиятельные круги, готовые к заключению мира с Германией». Восприняв оценки ситуации Батлером, Майский передал в Москву, что, по его мнению, «надежда Гесса, конечно, фантастична». Батлер, кроме того, подтвердил впечатление, сложившееся у Майского, что Черчилль вряд ли отреагирует положительно на прилет Гесса, несмотря на слухи, говорящие об обратном36.
Мы должны помнить, что сообщения Майского не были единственным источником информации, поступавшей в Москву. В Кремле в еще большей мере полагались на доклады НКГБ и военной разведки. И те и другие изучались в обстановке, отмеченной крайним недоверием. 14 мая НКГБ получил информацию от Анатолия Горского, который руководил кембриджской группой тайных агентов, завербованных НКГБ, что «от Сони [Филби] получена информация, что Гесс при прибытии в Англию заявил, что прежде всего он рассчитывает обратиться к Гамильтону… Гамильтон входит в так называемую Кливденскую клику». Далее сообщалось о первой беседе Киркпатрика с Гессом, но ничего не говорилось о подробностях мирных предложений, с которыми он прибыл. Через несколько часов поступило более точное и деловое сообщение о предложениях Гесса со ссылкой на информацию, полученную Филби в личной беседе со своим другом Томом Дюпри, который был заместителем начальника департамента прессы в Форин оффис:
В ходе своей беседы с офицерами английской военной разведки Гесс заявил, что он прибыл в Англию, чтобы предложить компромиссный мир, целью которого было бы прекратить бедствия двух воюющих сторон и сохранить Британскую Империю как стабилизирующую силу. Гесс объявил, что он по-прежнему лоялен Гитлеру. В разговоре с Киркпатриком Гесс заявил, что война между двумя нордическими нациями является преступной и что он верит, что в Англии имеется мощная античерчиллевская партия, которая хочет мира и которая с его прибытием получит мощный стимул в борьбе за мир.
И тем не менее определенные неточности и неверный анализ окрасили этот доклад в зловещие тона, что имело разрушительное воздействие на Москву. В докладе было заявлено, что «Бивербрук и Иден посетили Гесса, хотя официально это опровергается». Однако это опровержение было сведено на нет общим анализом, который усилил царившие в Москве страхи, особенно когда к середине июня пришло сообщение о том, что с Гессом ведет переговоры лорд Саймон. Филби считал, что «по мере того, как будут разворачиваться военные события, Гесс может превратиться в центр интриг в пользу заключения компромиссного мира и поэтому будет полезным для партии мира в Англии и для Гитлера». Более того, ошибочные сведения, исходившие из различных источников НКВД в Берлине, давали основание предположить, что миссия Гесса действительно была одобрена Гитлером. Эта дезинформация исходила из немецкого министерства иностранной пропаганды. В соответствии с этой информацией «Гесс был вполне в здравом уме; он вылетел в Англию, имея определенное задание и предложения от германского правительства». Указания были спешно направлены в Берлин, Лондон, Стокгольм, США и Рим «приложить все усилия, чтобы узнать подробности предложений». Казалось исключительно важным установить, являлись ли предложения подлинными и были ли они сделаны с согласия Гитлера37.
