Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции
Украшение зала стоило недорого. Сначала удовольствовались тем, что по примеру «Лондонских друзей революции» водрузили перед трибуной английский, американский и французский национальные флаги[298]. Затем было решено водрузить бюсты доктора Пристли и Франклина[299], к которым присоединили еще и бюст Мирабо; один из членов потребовал такой же чести и для Жан Жака Руссо, другой заставил собрание высказаться за установление бюста Сиднея, очень популярного в то время[300]. Третий, наконец, потребовал, чтобы воздвигли еще и бюст аббата Мабли. Все эти предложения были приняты. После этого приступили к обсуждению вопроса, в каком порядке расставить бюсты[301]. Которому из этих героев свободы и философии надлежит занять первое место? Должен ли Жан Жак стоять правее Мирабо или Мирабо должен уступить ему свое место? Вопрос оказался таким трудным, что так и не был решен. Конечно, посередине зала лежал камень взятый из развалин Бастилии. Патриот Палуэ, предоставивший сам себе право по кускам распродавать старинную крепость, понятно, не упустил такого удобного случая сбыть часть своего товара. Кроме этого камня, там были и другие реликвии: пики, пожертвованные участниками событий 14 июля, автографы Мирабо, тайный приказ об аресте с невписанным в него именем арестуемого, подписанный «Людовик», и т. п.
Все это имело довольно жалкий вид: страшные герои 1793 года отличались своего рода наивностью, которая видна по деталям обстановки, в которой они разыгрывали свои роли. Но, какой бы партии мы ни симпатизировали, следует признать, что из этой церкви Якобинцев, передать облик которой мы старались, берет свое начало вся революция. Конвент со своей неограниченной властью, со своими всесильными комитетами значил очень немного в сравнении с этим знаменитым клубом, температура которого передавалась всей Франции. Доказательством служит то, что, как только якобинцы были побеждены, для Собрания немедленно наступила эра слабости, эгоизма, инертности… Что, может быть, все же лучше того кровавого периода, который она сменила.
Как это постоянно бывает в политике, один из самых ярых якобинцев взялся нанести роковой удар Собранию, членом которого он состоял. Мясник Лежандр, бывший по очереди маратистом, дантонистом, эбертистом, робеспьеристом, термидорианцем, в один ноябрьский день явился наложить печать на дверь церкви Якобинцев. Месть термидорианцев отличалась крайней жестокостью: подражая великому королю[302] в его гневе на Пор-Рояль, они решили, что монастырь, стоящий на улице Сент-Оноре, должен быть разрушен, так чтобы от него не осталось камня на камне, и что на том самом месте, где торжествовал Робеспьер, будет открыт рынок под названием «Рынок Девятого термидора»[303].
Это было в буквальном смысле попрание ногами падшего врага.
Глава VIII
КЛУБ КОРДЕЛЬЕРОВ
Мне крайне затруднительно сказать, в какой местности Парижа находился Клуб кордельеров. Это, без сомнения, многих удивит, так как принято считать, что клуб помещался в монастыре Кордельеров.[304] Я также долгое время наивно этому верил; но в том, что касается истории, истина, которую неправильно изображают обнаженной, является, наоборот, закутанной в непроницаемые покровы и позволяет их снять с себя лишь после долгих упрашиваний и бесконечных церемоний. Можете сами судить, так ли это.
Общество друзей прав человека и гражданина, основанное в июле 1790 года жителями квартала Кордельеров, — заседало ли оно в монастыре Кордельеров? «Да!» — говорит предание. «Нет!» — считает г-н Олар[305]. Перед теми вескими аргументами, которые он приводит в доказательство справедливости своего мнения, нам оставалось бы только преклониться, если бы не одно оставшееся сомнение. Клуб, говорит Олар, действительно до мая 1791 года заседал в церкви Кордельеров, но потом муниципалитет выселил его оттуда и он перешел в зал музея на улице Дофина, где еще оставался 22 фримера II года.
Итак, предположим, что он заседал в зале музея, и посмотрим, что это было за помещение. Об этом нам поведает Лефев[306]:
«Филолог Курт де Жебелен, бывший цензором печати, основал в 1780 году в двойном доме, который теперь значится под номерами 16 и 18 улицы Дофина, ученое общество, Музей Парижа. Драматург Кайльгава, бывший его членом, стал во главе партии, враждебной основателю… и Курт де Жебелен кончил тем, что закрыл музей в день, когда там должно было состояться большое заседание. Оно собралось лишь несколько месяцев спустя в залах Научного музея Пиластра де Розье, на улице Сент-Авуа (дю Тампль) под председательством Кайльгава, который вернулся в Музей Парижа лишь в конце 1785 года, после смерти своего соперника. Соединение обоих обществ сопровождалось различными преобразованиями, и в 1787 году помещение на улице Дофина было уступлено франкмасонам, а именно ложе «Девяти сестер», где председательствовал герцог Орлеанский. Клуб кордельеров заседал в другом доме (№ 18), или же в бывших залах музея».
Таким образом, мы видим, что мнение г-на Олара совпало с мнением Лефева; значит, члены Клуба кордельеров действительно собирались в Музее Парижа. После этого нам оставалось бы только восстановить историю и обстановку этого в наши дни совершенно забытого здания. Но, просматривая различные описания, появившиеся в течение последнего века, мы случайно наткнулись на следующее указание Тьери. Но прежде мы должны отметить, что Тьери, писавший свой «новый путеводитель для любителей и туристов» в 1787 году, не мог предвидеть мнений Олара и Лефева. «Общество, — говорит он, — известное под названием «Музей Парижа», прежде собиралось в Королевском отеле на улице Дофина. Но теснота и сутолока этого дома заставили клуб переселиться в монастырь достопочтенных отцов-кордельеров (францисканцев), обширные и спокойные залы которого были удобнее для собраний музея».
Итак, знаменитый клуб в 1791 году переселился из монастыря Кордельеров в залы Музея Парижа. Это установленный факт. Но Музей Парижа сам с 1787 года перекочевал с улицы Дофина в монастырь Кордельеров; таким образом, это двойное перемещение сводит на нет переселение Общества друзей прав человека и гражданина. Все это дает основания утверждать, что общество это вовсе не покидало старого монастыря, от которого оно и заимствовало то имя, под каким оно живет в истории[307].
Установив это, постараемся отыскать среди новых построек Медицинской школы, возвышающихся в наше время на участке древнего монастыря, точное место, где, согласно пышному выражению Лефева, «гремел» бурный клуб, бывший одним из могущественных орудий революции.
* * *Монастырь в прошлом веке не был, как в наши дни, скромным, спокойным и чистеньким жилищем, мирно стоящим в глубине сада какого-нибудь предместья, чья дверь, осененная крестом, едва отличается от дверей других домов той же улицы. Тогда монастырь представлял собой целый город; у него была своя история, свои законы; старые стены его выдерживали осады; здания его возводились в течение долгих лет, и среди них можно было видеть и суровую башню аббатства, пережившую десять веков, и элегантный павильон во вкусе Людовика XV, среди арабесок которого красовалось изображение какой-нибудь святой в легкомысленном стиле мадам Помпадур.
С этой точки зрения монастырь Кордельеров был одним из самых интересных уголков старого Парижа, так как он был одним из древнейших. Когда лет пять-шесть назад начались работы по постройке новой Практической школы медицины, расчищенный участок дал довольно точное представление о месте, которое занимали раньше постройки и сады монастыря. Они раскинулись от улицы Антуан-Дюбуа до стен лицея Людовика Святого; с запада они граничили с улицей Господина Принца, а с востока — с церковью Сен-Ком; эта церковь возвышалась на том месте, где теперь образуют угол улицы Расина и Медицинской школы.
1 — галерея монастыря (после XVII века); 2 — больница; 3 — сад Кордельеров; 4 — двор монастыря; 6 — капитул; 7 — ризница; 8 — церковь; 9 — трапезная; 10 — старинный дом епископа Клермонского, перешедший в собственность монастыря; 11 — Сен-Комский священнический дом; 12 — Сен-Комская церковь; 13 — школа медицины и хирургии.
Вокруг этого большого монастырского поселка расположился густонаселенный квартал, главной артерией которого была улица Кордельеров. При входе на нее с улицы Лагарп, теперь расширенной и переделанной в бульвар Сен-Мишель, вы видели с левой стороны Сен-Ком, маленькую и скромную приходскую церковь, где находилась гробница г-на де Ля Пейрони, первого хирурга короля. И рядом, под тем же куполом, приютившим под сенью своей братство хирургов Сен-Кома, помещалась бесплатная Школа живописи; в ней в 1789 году насчитывалось полторы тысячи учеников, и она являлась одним из немногих учреждений старого режима, уцелевших во времена всех наших революций. Замечательно, что она даже не переменила своего места. Она и теперь помещается в старинных строениях Академии хирургии, возведенных в 1691 году архитекторами Шарлем и Луи Жуберами, где она разместилась в 1776 году, когда король велел построить чуть дальше по той же улице чудные здания Медицинской школы на месте, принадлежавшем Бургундскому училищу. Двери учебных залов Школы живописи и теперь еще украшены скульптурными изображениями ионического ордера и в честь хирургии, царствовавшей раньше в этих залах, носят соответствующую надпись:
