Тит Ливий - Война с Ганнибалом
Средину строя с одной стороны занимали римляне, с противоположной – пунийцы и африканцы, крылья же с обеих сторон составляли союзники, то есть испанцы. Перед флангами пунийцы разместили слонов с башнями на спинах; издали каждый из них напоминал небольшую крепость. В обоих лагерях с уверенностью говорили, что такой порядок сохранится и в сражении: римляне пойдут против пунийцев, испанцы – против испанцев. Эту обоюдную уверенность подметил и решил воспользоваться ею Сципион.
Он назначил день битвы и накануне вечером объявил по лагерю приказ подняться до свету и до свету позавтракать и накормить лошадей. Едва забрезжилось, Сципион бросил всю конницу и легкую пехоту на караульные посты врага, а сам немедленно двинулся следом во главе тяжеловооруженных, и, ко всеобщему изумлению, римские легионеры шагали на флангах, а испанским союзникам было указано место в центре.
Гасдрубала разбудил боевой клич всадников. Он выбежал из палатки, увидел вражескую конницу подле самого вала, а вдали – знамена легионов, и тут же выслал вперед свою конницу и принялся выводить и строить пехоту. Никаких перемен в обычном построении он не сделал.
Конное сражение проходило вяло: то римляне, то карфагеняне отступали под прикрытие своей пехоты, потом снова скакали навстречу врагу. Когда же расстояние между линиями тяжелой пехоты сократилось метров до семисот, Сципион приказал своим расступиться, и вся римская конница вместе с легковооруженными ушла в тыл и стала позади флангов, в, резерве. Испанцы получают распоряжение наступать с умышленною медлительностью, а оба крыла – правым командовал Сципион, левым Марк Силан и Луций Марций, – поспешно растягиваясь на ходу, устремляются навстречу противнику, чтобы первые стычки завязались именно на флангах, а центр оставался бы пока в бездействии. В середине римского строя образовалась впадина.
Итак фланги столкнулись, меж тем как отборные силы пунийцев еще не сблизились с неприятелем на расстояние полета дротика. Помочь своим они не могли, боясь обнажить центр, хотя-то, что творилось на флангах, внушало им тревогу, почти отчаяние. Римская конница и легкая пехота, выйдя из резерва, окружили испанцев и уже били им в спину, а с фронта атаковали легионеры. Оба карфагенских крыла оказались под угрозой полного истребления; угроза была тем более явственной и неотвратимой, что испанцы и балеарцы оборонялись против римлян и латинян, новобранцы – против ветеранов.
Перевалило за полдень, и воины Гасдрубала, вскочившие спросонья, не успевшие ни выспаться, ни позавтракать, ослабели. С самого начала Сципион нарочно затягивал время, и, еще не сойдясь с неприятелем вплотную, карфагеняне изнемогли под палящим зноем, под тяжестью оружия, изнемогли от жажды и от голода; они едва стояли на ногах, опираясь на щиты. А тут вдобавок испуганные слоны с флангов кинулись к центру, и пунийцы, сломленные духом и обессилевшие, отступили. Правда, отступали они в порядке, словно бы по приказу полководца, но отступление быстро превратилось в паническое бегство, которого не остановили ни призывы Гасдрубала и знаменосцев, ни гряда холмов – на редкость выгодная и сильная позиция. Беглецы забились в свой лагерь, даже не думая о сопротивлении, и, вероятно, римляне с разбега, не задерживаясь, перемахнули бы и ров, и вал, но собралась гроза, солнце, которое недаром пекло так отчаянно, закрылось тяжелыми тучами, и хлынул обломный дождь, проливень, так что победители едва добрались до своих палаток.
Ночной мрак и шум ливня приглашали карфагенян отдохнуть, и отдых был необходим их израненным, изломанным усталостью телам. Но страх не давал покоя и не позволял сомкнуть глаз. Всю ночь воины таскали из соседних долин камни и надстраивали вал. Измена союзников лишила смысла все их приготовления. Первым перебежал к римлянам царек турдетанов с большим отрядом своих соплеменников, тут же следом сдались две крепости с гарнизонами, и, боясь распространения этой заразы, такой прилипчивой и соблазнительной, Гасдрубал на другую ночь потихоньку снялся с лагеря.
Сципион выслал вдогонку конницу и выступил сам со всею пехотой. Римляне двигались так быстро, что настигли бы врага, идя по его следам, но проводники уговорили Сципиона захватить пунийцев на переправе через Бетис, и он кратчайшей дорогою вышел к реке. Узнав через лазутчиков, что броды на Бетисе заняты неприятелем, Гасдрубал повернул прямо на юг, к Океану. Теперь его солдаты не столько шли, сколько бежали и сумели намного опередить римские легионы. Зато конница и легкая пехота римлян не отставали ни на шаг и беспрерывно тревожили противника, налетая то с флангов, то с тыла. Карфагеняне вынуждены были вступить с ними в сражение, а тем временем подоспели легионеры, и битва мигом превратилась в побоище. Пунийцы, африканцы, испанцы валились, как скот под ножом мясника; спасся только сам Гасдрубал с шестью тысячами воинов, из которых большая половина растеряла в бегстве щиты и мечи.
Карфагеняне укрепились как могли на вершине высокого и крутого холма и легко отразили несколько вражеских атак, но одно дело отразить приступ, а другое терпеть осаду – на голой земле, без еды и без крова. Назавтра же началось дезертирство, перебежчиков становилось все больше, и наконец Гасдрубал отправил верного человека в Гадес за судами и, бросив войско на произвол судьбы, добрался до моря: по счастью, берег был недалеко.
Получив известие, что карфагенский главнокомандующий уплыл в Гадес, Сципион оставил Силана с десятью тысячами пехоты и тысячею конников продолжать осаду, сам же вернулся в Тарракон. Масинисса нашел способ тайно встретиться с Силаном и через него просил римский народ о дружбе. Третий карфагенский полководец, Магон, присоединился к Гасдрубалу в Гадесе. Оставшись без единого вождя, войско большею частью сдалось в плен; немногие испанцы выскользнули из кольца вражеских караулов и рассеялись по своим городам и деревням.
Так под верховным начальствованием Публия Сципиона карфагеняне были изгнаны из Испании на тринадцатом году войны.
Враги за пиршественным столом.
Сципион снова отправил брата, Луция, с именитыми пленниками в Рим. Все прославляли покорителя Испании, все веселились и ликовали, и лишь главный виновник торжества считал, что торжествовать еще рано, что покоренная Испания – только слабый и нечеткий образ будущей победы. Коротко говоря, взгляд его устремлялся к Африке и к великому Карфагену. Начинать, по его расчету, следовало с приобретения союзников, и первым, к кому он обратился, был нумидиец Сифак – тот самый, с которым когда-то заключили дружбу его отец и дядя. Сципион решил возобновить старый союз.
Хотя к этому времени Сифак уже давно примирился с карфагенянами и получил обратно свои владения, Сципион хорошо знал цену варварской верности и без колебаний послал к нумидийцу Гая Лелия с богатыми дарами. Сифак обрадовался и дарам, и посольству – еще бы! Ведь римляне побеждали в Италии и победили в Испании, пунийцы же терпели неудачу за неудачей! – и дал понять, что охотно примет предложение Сципиона. Но он желал встретиться с римским главнокомандующим лицом к лицу, выставляя это непременным условием будущего договора, и Лелий поплыл назад, в Испанию, ничего толком не достигнув.
Для того, кто намеревался высадиться в Африке, Сифак был союзником поистине незаменимым: богатейший среди царей этой земли, знакомый с военным искусством и военными хитростями карфагенян, он правил над теми областями Нумидии и Мавритании, которые Отделены от Испании лишь узким проливом. И Сципион решается на риск, поскольку другого пути нет: он поручает Луцию Марцию Тарракон, Марку Силану – Новый Карфаген и на двух кораблях выходит в море. На море стояла тишь, и от самого Нового Карфагена шли на веслах, лишь изредка ловя парусами слабый ветерок. Уже на пороге гавани, где их ждал Сифак, римляне заметили семь боевых карфагенских кораблей. То были суда изгнанного из Испании Гасдрубала: лишь за несколько часов до того они причалили и бросили якорь. Заметили врага и карфагеняне и ни минуты не сомневались, что это враг и что его можно перехватить и потопить. Поднялся Крик, суматоха, матросы кинулись к якорным канатам, солдаты – к оружию. Но как раз в этот миг ветер с моря задул свежее, паруса наполнились, и римляне подлетели к берегу прежде, чем пунийцы успели поднять якоря, а затевать схватку в царской гавани Гасдрубал не отважился. Итак, первым явился к Сифаку Гасдрубал, а тут же вслед – Сципион с Лелием.
Нумидиец был вне себя от гордости: в один и тот же день полководцы двух самых богатых и самых могущественных в мире народов прибыли просить его дружбы и поддержки.
И римлянам, и карфагенянам он объявил, что они – его дорогие гости, и уж коль скоро случай свел их под одною кровлей, пусть попробуют уладить свои раздоры, обиды и неудовольствия. В ответ Сципион сказал:
