Анатолий Кощкин - Японский козырь Сталина. От Цусимы до Хиросимы
Ответ Черчилля на это послание сводился к тому, что «начальники штабов не видят возможности сделать что-либо в таких размерах, чтобы это могло принести Вам хотя бы самую малую пользу»{408}.
Напротив, англичане, озабоченные продвижением Японии в южном направлении, стремились создать видимость, что заключенное между Великобританией и СССР соглашение может быть распространено и на Дальний Восток. Похоже, с этой целью посол Криппс заявил Молотову о желательности посылки на советский Дальний Восток части английской военной миссии, находившейся в Москве. Отвечая на это неожиданное предложение, Молотов предупредил, что надо проявлять осторожность, ибо «такой шаг может вызвать беспокойство у японцев и дать им повод для действий, нежелательных ни для Англии, ни для СССР»{409}.
Всерьез о будущей координации стратегических планов с СССР в Лондоне и Вашингтоне стали задумываться лишь после поражения германских войск под Москвой. Становилось очевидным, что дальнейший ход и исход Второй мировой войны будут решаться не в Африке и на Тихом океане, а на советско-германском фронте. Упорное сопротивление советских войск, неизбежная концентрация здесь основных сил Германии создавали для Великобритании условия, практически исключавшие попытки немцев высадиться на Британские острова. С глубоким разочарованием и пессимизмом по поводу дальнейшего развития Второй мировой войны было встречено сообщение о переходе советских войск в контрнаступление японским правительством. В Токио стали всерьез задумываться о той крайне опасной ситуации, когда США и СССР смогут объединиться для разгрома Японии.
В середине декабря 1941 г. Черчилль, обращаясь к Сталину, признавался: «Невозможно описать то чувство облегчения, с которым я каждый день узнаю о Ваших замечательных победах на русском фронте. Я никогда еще не чувствовал себя столь уверенным в исходе войны»{410}.
Свои искренние чувства по поводу разгрома немцев под Москвой выразил в Рождество — 25 декабря — в своем личном дневнике посол Великобритании в Москве Криппс: «Многие специалисты в Великобритании, особенно профессиональные военные, фактически желали поражения Советской Армии для того, чтобы доказать правильность своих прогнозов… Наши пророки потерпели фиаско… Теперь, после столь славной победы под Москвой, никто не может утверждать, что советский режим является прогнившим или подрывающим жизненно важные основы советской страны. Нет! Если бы не этот режим и все то, что было сделано в этой стране за последние 20 лет, Гитлер, безусловно, сумел бы завоевать всю Европу, и наши шансы на победу равнялись бы нулю… Миф о непобедимости нацистов был развеян, и теперь можно с уверенностью сказать, что рано или поздно Гитлер будет разбит, а нацистский режим уничтожен. Я испытываю чувство глубокой благодарности ко всем советским людям за принесенные ими страдания и непреклонную волю к победе, которую они проявляют»{411}.
Победа под Москвой могла стать началом полного разгрома Германии и ее сателлитов, если бы Великобритания и США решились уже в 1942 г. выступить против нее с запада. При этом следует иметь в виду, что обещанные США и Великобританией поставки вооружений в значительных масштабах стали осуществляться уже после перелома в войне, который был достигнут благодаря оружию советского производства. В труднейших условиях оккупации западных районов и эвакуации большого количества военных заводов в глубь страны военная промышленность СССР ценой огромных усилий снабжала фронт необходимым вооружением. Однако его хватало только для войск на советско-германском фронте. Такая ситуация заставляла советское руководство отвечать отказом на просьбы американцев помочь в войне против Японии. В Лондоне и Вашингтоне чувствовали уязвимость своих позиций. Ведь фактически провоцируя СССР на войну с Японией, англичане и американцы пытались возложить на него дополнительное бремя, но при этом не желали отвечать взаимностью.
Сближение на основе общности целей по разгрому агрессивных держав оси, конечно же, не ослабляло глубоких идеологических и политических противоречий, существовавших между США и Великобританией, с одной стороны, и СССР — с другой. Это, в частности, относилось к проблемам послевоенного устройства мира, по которым мнения сторон были подчас противоположными. Тем не менее правительства США и Великобритании считали необходимым занимать по спорным проблемам (территориальным и др.) такие позиции, которые не создавали бы угрозу достигнутому союзу. При этом немаловажное значение имели расчеты на будущее активное подключение СССР к войне против Японии. Так, например, в переданных 17—18 февраля 1942 г. американцам документах, в которых излагалась позиция Лондона по поводу будущего западных границ СССР, отмечалось, что отклонение советских предложений «может оказаться концом перспектив на плодотворное сотрудничество с советским правительством в наших общих интересах». Тут же особо подчеркивалось, что это может отразиться на решении СССР вступать в войну с Японией или нет{412}. Рузвельт, для которого вовлечение СССР в войну против Японии являлось одной из приоритетных дипломатических задач, соглашался с этим, предлагая решать спорные вопросы после войны.
Хотя на состоявшихся в мае—июне 1942 г. переговорах Молотова с Черчиллем и с Рузвельтом проблема будущего участия СССР в войне против Японии не поднималась, а речь велась в первую очередь о перспективах открытия второго фронта в Европе, советская делегация учитывала заинтересованность своих западных союзников в изменении политики СССР.
Зная позиции Черчилля и Рузвельта о том, что «необходимо в первую очередь покончить с Гитлером, а затем с Японией», Москва предлагала ускорить достижение как первой, так и второй цели, разгромив Германию совместными силами уже в 1942 г. Во время беседы с Черчиллем Молотов прямо поставил вопрос: «Могут ли союзники Советского Союза, и в первую очередь Великобритания, оттянуть с нашего фронта летом и осенью 1942 г. хотя бы 40 германских дивизий и связать их боями в Западной Европе. Если это будет сделано, тогда вопрос разгрома Гитлера был бы решен в 1942 г., и во всяком случае этот разгром был бы тогда предрешен уже в текущем году. Могут ли это сделать союзники?»{413}
Хотя предположение Молотова о возможности разгромить Германию уже в 1942 г. в случае открытия второго фронта следует признать чересчур оптимистическим, очевидно, что совместные действия союзников, безусловно, значительно сократили бы сроки войны и ускорили их победу во Второй мировой войне в целом, включая и тихоокеанский театр военных действий. Признавая на словах желательность такого развития событий и заявляя о стремлении «британской нации и армии сразиться с врагом возможно скорее и тем помочь мужественной борьбе русской армии и народа», вместе с тем Черчилль намеренно пессимистически оценил вооруженные силы Великобритании и фактически исключил возможность открытия второго фронта в 1942 г. Молотову не оставалось ничего другого, как поблагодарить Черчилля за его ответ и подтвердить, что в СССР «глубоко верят в свои силы, уже сделали немало для того, чтобы покончить с Гитлером и сделают еще больше для его полного разгрома»{414}.
В гораздо большей степени уделял внимание открытию второго фронта в Европе с помощью СССР президент Рузвельт. Помня о данном Сталиным Идену обещании вернуться весной к вопросу об участии СССР в войне на Дальнем Востоке, Рузвельт всерьез готовился к подобному развитию событий. Так, например, 4 марта 1942 г. он приказал Объединенному комитету начальников штабов представить соображения о возможностях ведения Советским Союзом военных действий против Японии в ходе продолжения им войны с Германией. Одновременно он поручил разработать планы совместных операций вооруженных сил США и СССР на дальневосточном театре военных действий. Тогда Объединенный комитет начальников штабов доложил о трудностях составления таких планов ввиду недостаточной информации о численности и боевом составе советских войск в дальневосточных районах СССР{415}. Впоследствии Рузвельт не раз в переписке со Сталиным пытался получить такую информацию.
Видимо, не прошел мимо внимания американского руководства и инцидент, который произошел в Чунцине (столица правительства Чан Кайши в годы войны) с советским генералом, впоследствии маршалом СССР В.И. Чуйковым. Вот как описывает этот «дипломатический инцидент» работавший с 1942 по 1946 г. в посольстве СССР в Китае A.M. Ледовский: «В 1941 — начале 1942 г. он (Чуйков) был военным атташе при советском посольстве и руководителем группы советских военных советников при китайском правительстве. На одном из дипломатических приемов к нему обратились китайские и другие иностранные корреспонденты с вопросом: собирается ли Советский Союз вступить в войну против Японии и когда это может произойти… В.И. Чуйков, будучи «расслабленным» от угощений, не задумываясь, ответил: “Вот покончим с Германией и возьмемся за Японию”».
