Владимир Побочный - Ржевско-Вяземские бои (01.03.-20.04.1942 г.). Часть 2
Из дневника начальника Генерального штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта генерала Гальдера Франца: «На фронте 6-й армии противник ввёл свой последний резерв (3-й гвардейский кавкорпус). На фронте 4-й армии отмечается нажим противника на 19-ю танковую дивизию, вследствие чего наше наступление под Кировом отложено. Русские предприняли крупное наступление западнее Ржева с севера и юга, в связи с чем предложено частично отвести войска, действующие у Осташкова. Отмечается дальнейшее ухудшение обстановки в районе Погостья» (к. 40).
Застольные разговоры Адольфа Гитлера. 27 марта 1942 г., пятница (Г. Пиккер)Главная ставка фюрера «Волчье логово», Восточная Пруссия.
Полдень.
Сегодня за обедом шеф высказался об участии женщин в политической жизни.
Он подчеркнул: многие исторические примеры дают бесспорное доказательство того, что женщина – пусть даже очень умная и образованная – не в состоянии отделить разум от чувства.
Но опаснее всего, когда женщина пылает ненавистью к политическому противнику. Так, согласно поступившим к нему сообщениям, японцы после оккупации провинции Шанхай предложили правительству Чан Кайши вывести свои войска с китайской территории, если Китай:
а) согласится на присутствие японского гарнизона в шанхайском сеттльменте;
б) заключит с Японией торговые соглашения на льготных для нее условиях.
Все генералы заявили о своем согласии с японскими предложениями и высказались перед Чан Кайши в соответствующем духе. Но после того как его жена, испытывавшая лютую ненависть к японкам, обратилась к китайским генералам с речью, большинство из них изменили свою позицию и отвергли безусловно великодушные предложения японцев.
Он также привел в качестве примера влияние танцовщицы Лолы Монтес на короля Баварии Людвига I, который от природы был очень разумным и покладистым человеком. Она же его совершенно свела с ума.
Сегодня за обедом шеф завел разговор о том, что он в последние дни вновь листал номера журнала «Ди кунст».
До 1910 года уровень наших художественных достижений был действительно необычайно высок. С тех пор, к сожалению, дела шли все хуже и хуже. И то, что начиная с 1922 года навязывалось немецкому народу в качестве произведений искусства, в области живописи есть не что иное, как мазня. На примере резкого упадка искусства в годы Системы можно наглядно продемонстрировать, насколько губительным было влияние евреев в этой области. А лучше всего, с какой совершенно немыслимой наглостью действовало еврейство. С помощью рецензий, которые евреи кропали одна за другой, народу, верившему всему, что было написано черным по белому, навязывалось представление об искусстве, согласно которому все, что представляло собой просто пачкотню, считалось шедевром.
И «верхние десять тысяч», так гордившиеся своим интеллектом, тоже попались на эту удочку и глотали все, что им преподносили. Но самое ужасное, что евреи – как это выяснилось теперь при конфискации их состояний – на те деньги, что они нахапали с помощью этой мазни, скупали по-настоящему прекрасные и дорогие картины. В каждом получаемом им донесении о конфискации более или менее большой еврейской квартиры говорится о том, что там висели или были выставлены подлинные шедевры.
Нужно быть благодарным судьбе за то, что в 1933 году национал-социализм пришел к власти и навсегда покончил со всей этой пошлостью и убогостью. При посещении художественных выставок он всегда приказывал удалить все, что не являлось безупречным в художественном отношении. И нельзя не признать, что теперь в Доме немецкого искусства не найти больше картин, от которых возникло бы ощущение, что у их создателей отсутствует подлинное стремление к творческому самовыражению, и которые нельзя было бы со спокойной душой здесь выставить. Картины художников, отмеченных Прусской академией государственными премиями, он также велел удалить из Дома немецкого искусства, поскольку они совершенно не подходили для него.
Очень жаль, что Прусская академия искусств ни в коей мере не способна выполнить поставленные перед ней задачи. Какой толк от того, что отдельные профессора и мастера художественных школ рассыпаются друг перед другом в похвалах? Только министр воспитания и образования, который так же разбирается в искусстве, как свинья в апельсинах, купился на эту писанину и изъявил готовность присудить им за их пачкотню государственную премию. Его убаюкали всякими россказнями, то есть проделали с ним то, что евреи, и не без успеха, во времена своего засилья в искусстве пытались проделать со всем немецким народом. Они твердили, что понять эту пачкотню не всем дано, что постичь всю глубину ее содержания можно, лишь осмыслив все изображенное на ней. Уже в 1905…1906 годах, когда он пришел в Венскую академию, подобной пустопорожней болтовней занимались для того, чтобы представить такую вот пачкотню как «творческие поиски».
Он вообще против академий; ведь профессора, преподающие в них, – это художники, потерпевшие неудачи в жизненной борьбе, или, напротив, крупные мастера, которые в состоянии уделить работе там максимум два часа в день или же считающие ее просто самым подходящим занятием для себя на старости лет.
Настоящим художником можно стать, лишь обучаясь у другого художника или же – как в случае с великими мастерами – проходя курс наук в его мастерской. Такие живописцы, как Рембрандт, Рубенс и др., вынуждены были нанимать подмастерьев, иначе они просто не смогли бы выполнить такое количество заказов. А уж их учениками становились и работали в течение долгого срока только те из них, кто осваивал ремесло и обнаруживал задатки настоящего творца.
Тот, кто не хотел работать очень быстро, оказывался на улице. Глупо утверждать – как это делают в академиях, – что гению все достается без труда. Гению тоже нужно учиться и работать не покладая рук, чтобы со временем создать шедевр. Если не знать во всех деталях, как смешивать краски и грунтовать, и не изучать прилежно технику рисунка и анатомию, то ничего не получится. Сколько эскизов изготовил такой художник божьей милостью, как Менцель, работая над своей картиной «Концерт для флейты в Сан-Суси»!
Нам тоже следует прийти к тому, что начинающие художники будут получать первые уроки в мастерских выдающихся творцов, а значит, возродят традицию, связанную с именами Рембрандта, Рубенса и др. На картинах Рембрандта и Рубенса потому так трудно определить, где рука мастера, а где его учеников, что ученики в процессе работы сами постепенно становились подлинными мастерами. Необычайные достижения наших графиков, из которых практически все обучались в мастерских своих наставников, также убедительно свидетельствуют в пользу такого типа обучения.
Однако подлинным несчастьем было бы сокращение числа ныне существующих академий до двух (Дюссельдорф и Мюнхен) или до трех (Дюссельдорф, Мюнхен и Вена) в том случае, если государство возьмет в свои руки всю систему художественного воспитания. Несмотря ни на что, он намерен сохранить эти академии и хочет лишь особо подчеркнуть: обучение в мастерских, по его мнению, гораздо, лучше. Когда он по окончании войны сможет осуществить свою широкую строительную программу – он намерен потратить на возведение зданий миллиардные суммы, – то соберет вокруг себя лишь истинные таланты, а тех, кто к ним не принадлежит, даже близко не подпустит к этим работам, пусть даже они предъявят сотни рекомендаций от всех академий.
Во второй половине дня я сперва посетил главного редактора Германского информационного бюро гауптбаннфюрера Лоренца в бункере, где разместился отдел печати, осмотрел телетайп и коротковолновую радиостанцию и поговорил с ним о его деятельности. Он передает шефу все поступающие сообщения (от 30 до 40 в день). Особенно потрясли фюрера такие сообщения, как «Броненосец «Граф Шпее» затоплен собственной командой», «Гибель линкора «Бисмарк» и «Бегство Гесса».
О том, что его заместитель Гесс улетел в Шотландию, Гитлер узнал, когда Лоренц прервал его беседу с Герингом и Риббентропом у камина для передачи важного сообщения. Он продиктовал Лоренцу текст первого коммюнике и составил – после обсуждения этой проблемы с Герингом, Борманом и Риббентропом – текст более подробного, опубликованного в понедельник коммюнике, в котором бегство Гесса в Англию объяснялось продолжительной болезнью, отразившейся, видимо, на его умственных способностях. Как обстояло дело в действительности, Лоренц не смог мне сказать, поскольку в такие моменты лицо Гитлера превращалось в застывшую, неподвижную маску и какие-либо однозначные выводы сделать было нельзя. Во всяком случае, русские считали, что полет Гесса в Англию объяснялся «мечтой фюрера об англо-германском союзе». А я обратил внимание на то, что Гитлер отверг все попытки привлечь семью Гесса к ответственности, равно как и предложение не доставлять письма Гесса из Англии его жене. (Госпожа Гесс сама предупредила об этих письмах. Поэтому Борман обрушился с нападками на неповоротливых почтовых цензоров, не сумевших их перехватить.) И при просмотре этих писем меня поразило, что во всем многообразии подробнейших сообщений нет даже намека на какое-либо умопомрачение. Фюрер упорно отказывается освободить из-под ареста тех, кто знал о готовящемся полете Гесса в Англию, хотя Борман то и дело передает ему их прошения.
