С. Ярославцева - Девять веков юга Москвы. Между Филями и Братеевом
К концу царствования Петра I российский флот мог помериться силами с флотом любого морского государства. Он имел в строю 48 линейных кораблей, а галер и мелких судов – 787; всего экипажа на судах было без малого 28 тыс. чел. И в решении по челобитью князя Александра, полученном уже в конце февраля 1721 г., были отмечены заслуги навигатора перед государем: по указу государя и государыни «подмосковную вотчину село Зюзино, Борисовское тож, с принадлежащими к той вотчине владениями отдать родственнику его морского флота подпоручику князь Александру Прозоровскому для того, что он, князь Александр, в службе его царского величества обретается, а другим родственникам, которые хотя и ближе его, отказать, понеже они нигде не служат». Ту т же было указано «движимое имение ему не давать» (т. е. завещанные князю Александру 2000 руб.).
Впрочем, братья его тоже не получили деньги. Только в марте 1729 г. повзрослевший князь Петр Никитич решился просить императора Петра II: «По смерти дяди моего боярина князя Бориса Ивановича Прозоровского и княгини его по завещанию... велено в награждение дать нам трем братом князь Александру, князь Володимеру и мне князь Петру княж Никитиным детям Прозоровским по 2000 рублев человеку; и из нас брату нашему Александру пожаловано дяди нашего из недвижимого подмосковная вотчина село Борисовское, а брату моему Володимеру и мне ничего не пожаловано, и брат мой Володимер умре, а после ево остался сын наследник князь Петр, который со мной челобитчик...»[486] Результат этого челобитья неизвестен.
Александр Прозоровской после царского указа о пожаловании ему села Зюзина снова бил челом – просил послать в село подьячего для написания отказной книги: только после получения этого документа владелец мог считаться законным собственником. И в мае 1721 г. такая отказная книга была написана: «Из Санкт-Питербурха Канцелярии вотчинных дел подьячей Семен Протопопов ездил в Московский уезд покойного боярина князя Бориса Ивановича Прозоровского в подмосковную ево вотчину в село Зюзино, Борисовское тож, с деревнями и пустошми», а переписав село со всеми угодьями, а в нем «пашни сто сорок восемь четвертей в поле а в дву потому ж, с людьми и со крестьяны отказал князь Александру Никитину сыну Прозоровскому в вотчину ж»[487].
Стояло тогда в селе две церкви: старая «древяна клецки» во имя князей Владимира и Бориса и Глеба – ветха без службы; и каменная, тоже о двух службах: нижняя – во имя князя Владимира и верхняя во имя князей Бориса и Глеба. На той церкви наверху каменная колокольня. При церкви были дворы попа, дьячка и просвирницы.
Неподалеку от церкви располагался вотчинников двор, где тоже имелись и старые, и новые хоромы. «Старые хоромы о двух жильях [т. е. в два этажа. – С.Я.] ветхи», что называется, без окон без дверей: «полы и лавки и окончин нет, а в верхних дву жильях две печи ценинные и лавки, а в тех же во всех верхних и нижних жильях полов и оконниц нет, да в тех же верхних хоромах в сенях два створа воротных, в обеих по засову железные...» Вероятно, это были остатки терема боярина Г.И. Морозова, неподалеку от которого князь Борис Иванович Прозоровской построил другой, более просторный, грандиозный для того времени – в шесть этажей («о шести жильях»). «...Близ саду другие хоромы деревянные о шести жильях, а в них выбелено по холстине левкасом и росписано по живописному над дверми и над окошками, а в них печи ценинные и муравленые, и окончины в них стекляные и слюденые, у тех же хором в сад назади два нужника, да в тех же хоромах трой сени и с чуланами. Да на том же дворе два погреба, один с каменным выходом обвалился, а второй деревянной; изба поваренная. Около тех же хором позади с двух сторон сад со всякими садовыми и не садовыми древами, огорожен заборником, да двор конюшенной, а в нем строения: конюшня да сенница. А в конюшне дватцать стоел, двери с двемя затворами, покрыта тесом, два сарая ветхих без крыши, три житницы пустых...» За три года, пока село было в ведении Дворцового ведомства, хозяйство его несколько обветшало – пусты были сараи и житницы, не было и «хлеба стоячего никакова» (впрочем, тогда был только конец мая). «Да посеено ржи в земле 18 четвертей, а иного никакова хлеба нет».
На конюшенном дворе стояла жилая изба, где жил конюх с семьей, да пустая изба. Жил на конюшенном дворе и нищий с женой и тремя детьми. А лошадей, рогатого и мелкого скота и птиц в том конюшенном дворе уже не стало. Подле конюшенного двора находился двор приказчика «со всяким дворовым и хоромным строением», где он жил с семьей. Имел двор и пашню садовник Герасим Осипов. Ему было под восемьдесят, с ним жили жена и сын с многодетной семьей. Гарасим появился в селе при князе Борисе Ивановиче. Сорокалетний Вавила, сын Гарасима, тоже был садовником, впоследствии стали садовниками и внуки Гарасима. А через несколько десятилетий от них пошла крестьянская фамилия Вавилиных.
Кроме усадебного сада, среди села находился еще один сад со всякими деревьями, «а вкруг огорожен кольем». Да под тем селом Зюзином, Борисовское тож, три пруда копаных. Копали их обыкновенно в оврагах, меж которыми располагалось село. Для удержания талой воды и ручьев поперек оврага ставили еще и плотинки, по которым проходили дороги в соседние селения.
По старым, еще дворцовым, переписям 1675 г. в селе значилось по-прежнему одиннадцать крестьянских дворов. Однако их стало уже больше. Появилась деревня Новоселки. Одни семьи вымирали, другие разрастались и постепенно занимали пустеющие дворы. Но в переписях и описаниях дворы не нумеровали, описывали их то в одном порядке, то в обратном. Если во дворе для отселившихся родственников строили дополнительное жилье, то записывали его: «в том же дворе особая изба». Но нередко в следующий раз писали просто: «в том же дворе». Иногда это случалось после смерти отца семейства, который являлся тяглым крестьянином. Вдова с детьми поселялась во дворе ближайших родственников, пока не подрастал старший сын до трудоспособного возраста. Или наоборот. Если сопоставить поименно отказную книгу, написанную 26 мая 1721 г., и ревизскую сказку 1-й ревизии от 1723 г., то становится ясно, что при отказе князю Александру в селе Зюзине было, как и прежде, одиннадцать крестьянских дворов, а в деревне Новоселки – четыре.
За искусство и ревность к службе 2 марта 1721 г. Александр Никитич произведен морского флота поручиком, и в том же году 5 июня получил на этот чин патент за собственноручной подписью государя Петра I.
После смерти Петра I российский флот стал приходить в упадок. Корабли ветшали, едва поддерживались в боевой готовности, а новых строилось все меньше. Расходы на содержание кораблей сворачивались, для чего уменьшалась его численность.
В течение службы князь Прозоровской расшиб себе ногу на корабле во время непогоды. Нога давала о себе знать, и он чувствовал себя не в силах продолжать морскую службу, поэтому подал рапорт об увольнении. После освидетельствования в медицинской канцелярии о рапорте было «донесено в Верховном Тайном Совете Государю Императору Петру Второму, который указал уволить его от оной воинской службы и отпустить в дом и к делам никаким без указу Его Императорского Величества не употреблять»[488].
Корабль петровского времени. Рисунок первой половины XVIII в.
Указом Верховного Тайного Совета 21 августа 1727 г. вместе со многими другими служителями морского флота был отпущен со службы и лейтенант князь Александр Прозоровской. А 27 сентября его, как и многих других морских офицеров, наградили «за долговременные их во флоте службы... рангами по линии» – он был произведен в капитан-лейтенанты[489]. И только в 1732 г. после осмотра в кабинете велено было определить его к делам: А.Н. Прозоровской получил назначение воеводой в Владимирскую провинцию.
Выйдя в отставку, Александр Никитич вторично женился – на княжне Анне Борисовне Голицыной[490]. Во втором браке у князя родилось четверо сыновей: Алексей, Борис, Александр и Федор; но в живых остался только Александр (1733 г. р.)[491].
Офицеров из числа дворян готовила гвардия, запись в полк проводилась с 10 лет – солдатом; до 20 лет молодые люди могли числиться «в науках», после чего призывались на службу. В феврале 1737 г. был издан указ, согласно которому недоросль на протяжении 13 лет (с 7 до 20 лет), отведенных на получение образования, должны были трижды являться на дворянские смотры в Герольдмейстерскую контору в Петербурге или к местным губернаторам – главным образом для проверки получения дворянами образования. Если к 16 годам родственники ничему не обучат юношей, то после смотра молодых отправляли в государственные учебные заведения. Если среди 20-летних, явившихся на действительную службу, оказывались ничему не обученные юноши, их определяли в матросы. Эта унизительная в глазах общества служба вынуждала молодых дворян учиться.
