Мэри Бойс - Зороастрийцы. Верования и обычаи
Все возраставшее процветание выдающихся парсов приводило к тому, что они все больше общались с людьми других вероисповеданий и нанимали слуг-индусов. Их дома становились все менее надежными оплотами зороастрийской чистоты, и, видимо, в связи с этим, а может, из-за настоятельных требований их иранских единоверцев они стали учреждать менее священные местные огни. Первый из них зажгли, возможно, в Сурате, но более полные сведения дошли до нас об огне, учрежденном в соперничавшем с Суратом порту Бомбей. Последний стал британским владением в 1661 г., и Ост-Индской компании было поручено управлять им из Сурата. Компания заявила, что превратит его в «самый процветающий порт Индии», и, для того чтобы достичь этого, провозгласила в нем полную свободу вероисповеданий. В результате на остров постоянно переселялись индусы и парсы, стремившиеся избегнуть притеснений Моголов и португальцев.
В 1671 г. Хирджи Ваччха построил там Дари-Михр, а немного позже и дахму; в 1709 г. в Бомбее был освящен огонь Аташи-Адаран. Начиная с этого времени в источниках обычно различаются три типа парсийских священных учреждений: храмы Дари-Михр без постоянно горящего огня (его обычно приносили из дома жреца на время богослужений), храмы Дари-Михр со священным огнем Дадгах и, наконец, Дари-Михр с огнем Адаран. В просторечии, однако, все три могли называться гуджаратским словом агиари – «место огня».
В течение XVIII–XIX вв. все больше и больше священных огней основывалось отдельными верующими и в новых местах поселений парсов, и в старых колониях в Гуджарате. Самый старый сельский огонь – Адаран – тот, который находится в Сиганпуре, неподалеку от Сурата. Здесь родился Ловджи Нассарванджи, Вадиа («Кораблестроитель»), который в 1735 г. переселился в Бомбей и способствовал организации там больших верфей. Он разбогател и не только пожертвовал средства родному священному огню, но и учредил ежегодный праздник – гахамбар – в память своей души. Новые храмы огня парсов, подобно храмам огня иранских зороастрийцев невозможно было отличить от обычных домов на улицах, где они находились, потому что за пределами Бомбея было еще небезопасно. Так, Стрейншам Мастэр сообщает, что у парсов был храм огня в Сурате, но в 1672 г. «разъяренная толпа фанатичных мусульман разрушила и отняла его» (Streynsham, 1888, с. CCXV).
Религиозные споры парсов в XVIII в.
В течение всего этого периода у парсов имелся только один священный огонь Аташ-Baxpам – огонь Санджана в Навсари. На протяжения нескольких поколений жрецы Санджана жили там в согласии со жрецами пантха Бхагариа, существуя на средства от пожертвований, приносившихся их огню. По мере того как их численность увеличивалась, жрецы Санджана стали посягать на права жрецов Бхагариа совершать все религиозные обряды в городе. Разногласия усилились в XVII в. и привели к передаче дела в индийский суд, который вынес постановление, что жрецы Санджана должны соблюдать первоначальное соглашение и служить только огню. Они же решили покинуть Навсари и в 1741 г. так и сделали, прихватив огонь Аташ-Бахрам с собой. Годом позднее они водворили его в новом храме в селении Удвада, на побережье, немного южнее Санджана, где он и горит до сего дня.
Удаление священного огня расстроило жрецов Бхагариа, и они решили освятить свой собственный Аташ-Бахрам. Ведущие жрецы изучили «Пазэнд, пехлевийские и персидские рукописи», чтобы выяснить ритуалы, необходимые для такого великого дела, а другие общины парсов оказали помощь, в особенности община Сурата. Сто жрецов, «хорошо знавших Авесту», совершили обряд очищения и посвящения многих меньших огней, которые были нужны для этого, и в 1765 г. новый «Царь огней» был «возведен на престол». Жрецы Санджана, естественно, немного ревновали к этому сопернику их огня, имевшего восьмисотлетний возраст, и опасались, что меньше паломников будет теперь приходить в дальнее селение Удвада. Тогда они создали легенду для того, чтобы возвеличить свой огонь. Ранее, пока он был единственным, его называли просто Аташ-Бахрам или же «Шри-Аташ-Сахеб» (букв. «Уважаемый господин огонь»), но теперь для него стало использоваться имя Ираншах (букв. «Царь Ирана»). Про него стали говорить, будто первые переселенцы-парсы принесли его с собой из Ирана и он как-то связан с благодатью-Хварэна персидских царей древности. Парсы очень верят этой легенде и продолжают преданно совершать паломничества к святилищу этого огня.
Еще одним поводом для разногласий между разными группами жрецов стал Бомбей, который оказался за пределами старого территориального деления на пантхи. Сурат находился на территории жрецов Бхагариа, но, когда община парсов там сильно возросла, жрецы ее, которых стало слишком много, порвали отношения с Навсари и образовали независимую, самоуправляющуюся группу, названную Суратйа. Но Бомбей, рост которого искусственно поощрялся, привлекал парсов со всех концов Гуджарата, поэтому жрецы самых различных пантхов следовали сюда за переселенцами-мирянами, чтобы совершать для них богослужения и обслуживать основанные ими храмы огня. В южном порту у духовенства не существовало, таким образам, единого руководства.
В Сурате же впервые возникло и серьезное разногласие в начинавшей процветать общине. Споры велись и том, следует ли завязывать падан, то есть повязку на рот, на лице умерших и как нужно укладывать мертвецов на дахме – с вытянутыми или же со скрещенными ногами. В 1720 г. жрецы Суратйа пригласили ученого жреца из Кермана Дастура Джамаспа Вилайати (последнее означает букв. «из родной страны») для вынесения решений по этим вопросам. Он высказал мнение, что падан необходимо повязывать, а ноги нужно скрещивать так, как это делается в Иране, и приступил к иным делам.
Дастур Джамасп Вилайати привез с собой некоторые рукописи, включая Вендидад, н пригласил трех молодых жрецов – Дараба Кумана из Сурата, Джамаспа Аса из Навсари и третьего, из Броача – изучать с ним Авесту по пехлевийским переводам (парсы ими пренебрегли в пользу гуджаратских толкований). Через некоторое время Дастур Джамасп возвратился домой, оставив парсов ожесточенно спорить не только относительно похоронных обычаев, но и о судьбе календаря.
Переписка между Индией и Ираном давно уже позволила жрецам двух общин понять, что между их системами летосчисления есть разница в один месяц, но, будучи не в состоянии объяснить это обстоятельство, они просто приняли его к сведению. В 1746 г. группа жрецов и мирян из Сурата решила перенять иранский календарь, посчитав его кадими, то есть более «древним». Так образовалось среди парсов движение Кадми,отдающее предпочтение иранским обычаям перед персидскими на основании того предположения, что обычаи иранских зороастрийцев отражают более древнюю, а не просто несколько отличную традицию. Большая часть парсов, однако, упорно придерживалась календаря и обрядов предков, называя себя Расими («традиционалистами») или же, чаще, Шаршаи или Шеншаи (словом неясного происхождения, иногда ошибочно передававшимся позднее как Шаханшахи – «роялисты»)[77].
Споры между разными группировками стали носить весьма ожесточенный характер и продолжались по крайней мере целое столетие. Несколько богатых мирян примкнуло к маленькой партии Кадми, и один из них поручил главному жрецу Кадми из Броача, некоему «мулле» Каусу, посетить Иран в поисках решительных доказательств в их пользу. Каус отсутствовал в течение двенадцати лет. Он вернулся в 1780 г., привезя с собой массу арабо-персидских рукописей и документов. Приверженцы партии Шеншаи тем временем изучали труды, доступные им в Индии, так что спор этот пробудил интерес к религиозным сочинениям не только у жрецов, но и у мирян, потому что последние благодаря своим торговым занятиям тоже начали усваивать грамотность, которая до сих пор была привилегией жрецов.
Таким образом, в XVIII в. вырос спрос на гуджаратские переводы ежедневных авестийских молитв и на такие популярные сочинения, как Меноги-Храд и Арда-Вираз-Намаг. Жрецы изготовляли списки этих сочинений, но продолжали также и свои труды по переписке авестийских и пехлевийских рукописей. Большая часть сохранившихся зороастрийских рукописей относится к этому времени. Известно, что только один жрец пантха Бхагариа сделал в XVIII в. около тридцати копий Вендидада; яшты тоже переписывались с уникального кодекса, списанного в Навсари в 1591 г., вероятно, с утраченной иранской рукописи.
В самый разгар споров между Шеншаи и Кадми произошел такой глубокий раскол, что для богослужений пришлось назначить отдельные места. В 1783 г. богатый филантроп Дади Сетх освятил в Бомбее огонь Аташ-Бахрам для Кадми, с муллой Каусом а качестве первого верховного жреца, и учредил там же два огня Адаран, которым служили приезжие иранские жрецы. В 1823 г. два соперничающих огня Аташ-Бахрам, один для Шеншаи, другой для Кадми, были зажжены в Сурате. Одним из результатов этого раскола стало то, что раздражение Шеншаи было частично направлено против иранских зороастрийцев, обычаи которых отстаивали приверженцы партии Кадми. С тех пор парсы в основном перестали обращаться за советами к иранским зороастрийцам в вопросах веры.
