Михаил Розанов - Соловецкий концлагерь в монастыре. 1922–1939. Факты — домыслы — «параши». Обзор воспоминаний соловчан соловчанами.
В главе «Слон — товарный знак УСЛОНа» Чернавин (стр. 259) припоминает, как в 1929 году для контрпропаганды о принудительном труде, Советы выпустили «плохо поставленный и не пользовавшийся успехом фильм „Соловки“… в котором концлагерь показан курортом для приятного отдыха заключенных».
Колымский летописец-литератор В. Шаламов, перечисляя по фамилиям расстрелянное в 1937 году начальство Дальлага, включает в него и Филиппова с пометкой, что он показан в фильме «Соловки». Да, он не раз приезжал на Соловки от коллегии ОГПУ, как член разгрузочной или следственной комиссий. О нем и ему в лицо пели со сцены соловецкого театра:
Привезли нам с подарками куль
Бокий, Фельдман, Филиппов и Буль…
Этот Филиппов — думаю, что именно о нем пойдет сейчас речь — был первым доносчиком из капиталистов. Уверовав в победу большевиков, он уже в декабре 1917 года добрался до самого Дзержинского и раскрыл ему фамилии кадетов — участников антисоветской группы. ЧК не гнушалась полезными ей иудами. Филиппов (см. книгу «Чекисты», Ленинград, 1967 г.) стал сотрудником секретного отдела ВЧК и на этой службе привел в подвалы Чрезвычайки и помог ей отправить на тот свет не мало людей, особенно из финансового и торгового мира, веривших ему, как своему. Он был юристом, сотрудником «Русского Слова», издателем газеты «Деньги» и главой прогоревшего банкирского дома «Филиппов и Ко». Уже под кличкой Арского, ГПУ использовало его в Прибалтике, откуда его «донесения» докладывались самому Ленину. Такие Филипповы-Арские несомненно, уже завелись и среди американских капиталистов, но пойди, поймай их, докажи — черта лысого докажешь.
* * *Фильм «Соловки» 1926 кому-то дал идею выпустить картину о политической каторге царского времени 1902–1917 гг. Кто-то уселся за сценарий, кто-то взялся за режиссуру, кто-то выделил червонцы, а кто — не спрашивайте, не разузнали. Короче, к осени 1928 года фильм «Каторга» под маркой Госвоенкино был готов. Как уже тогда завелось, перед выпуском в прокат, фильм в начале ноября 1928 г. показали «экспертам» — членам Московского отдела Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Резолюция, принятая 10 ноября общим собранием, размером на половину газетной страницы, разделала этот фильм и его постановщиков под такой орех, которого еще не знали в СССР. Места у нас нет, так ограничимся ключевыми пунктами «приговора»:
«Каторга эпохи реакции так искажена, что местами создает контрреволюционный пасквиль на политкаторжан.
Они изображены как сброд разнокалиберных иисусиков или дурачков, случайно там оказавшихся;
Вместо борьбы коллектива политических, фильм пытается создать отдельного героя, проявляя этим мелкобуржуазную и индивидуалистическую идеологию;
Новый начальник тюрьмы, присланный для зажима каторги, изображен истерическим фигляром — не то Керенским, не то Хлестаковым. Он одинок, тогда как „завинчивать“ можно было только опираясь на свои кадры тюремщиков;
Нет и намека, что надзиратели каторжных тюрем были проводниками политики своего начальника и центральной власти; Политические, объявив голодовку, плачут над принесенным бачком горячей пищи;
Без борьбы идут в церковь;
Староста без сопротивления принимает побои, а остальные жмутся по углам и прячутся под нары;
Тянут жребий, кто должен отравиться, как протест против зверств, но трусливо плачет вытянувший его, и яд берет староста камеры, которого тут же тащат в карцер, где он лишь пишет мелом на стене „Выполню долг свой до конца“».
Сколько политической трескотни рассыпано в этой резолюции, побывавшие в Советском Союзе и без объяснений знают. Короче — «Каторгу» изъять, резолюцию направить в агитпропы ЦК и МК, в Госвоенкино, в Реввоенсовет и в Главполитупр, в культком Мосгубпрофсовета, в Главрепертком, в МОПР и в прессу.
Представляем, какая заварилась каша, и сколько народа расхлебывало ее. Не эти ли два кинорежиссера с десяткой каждому в зиму 1930-31 года, как нарядчики, сновали по нашему лагерю на Выгозере, отыскивая укрывшихся от развода уркаганов?
«Есть, все-таки, Ты, Господи! Долго терпишь, да больно бьешь!», восклицал Солженицын. В 1935–1937 годах едва ли не 90 процентов членов этого общества, голосовавших против фильма, оказались на красной каторге, получив возможность сравнить «век нынешний и век минувший». Сравнили, конечно, да поздновато. И никто уже не спел над ними «Вы жертвою пали в борьбе роковой».
Глава 6
Побеги… навстречу смерти
Попыток бежать с Соловков было немало, но не отыскали мы ни одного случая с благополучным концом.
«Должно быть, тонули многие, никуда не добравшись. Кто-то, может быть, достиг карельского берега — так тот скрывался глуше мертвого» (Солженицын, стр. 57).
Единственный более или менее доказанный побег был осенью 1925 или 1926 года, описанный довольно логично Ширяевым (стр. 290–294):
«Душою побега морских офицеров был князь Шаховской, более известный под фамилией Круглов… Все флотские держались особняком, офицеры и матросы уживались друг с другом… Только в такой среде мог вызреть план побега с какими-то шансами на успех.
Нужно было захватить глиссер, построенный на Соловках для прогулок Эйхманса. Охранные катера „Часовой“ и „Чекист“ не могли догнать глиссера, но самолет мог настичь и потопить его с беглецами, бросив гранату. Уход за этим глиссером в ангаре вел некий Силин, инвалид, хромавший на обе ноги, в прошлом, как будто, известный морской летчик. Он обещал в день побега вывести самолет из строя, сознавая, что этим обрекает себя на гибель.
Ноябрьской ночью из кремля, вероятно, со стены по веревке спустились беглецы. Обезоружили и связали часового при катерах. Бензин в бидонах, очевидно, Силин принес заранее. Беглецы завели глиссер и вышли в темное море.
Утром на разводе обнаружили исчезновение моряков, потом — глиссера. „Самолет!“… Но мотор его был разобран без приказа пилота. Силина расстреляли. Он „положил живот свой за други своя“. Что стало с моряками, никто не знает: — достигли они берега или погибли в пути, столкнувшись в тумане со льдиной».
К этой истории Никонов (стр. 121–124) через три года добавляет, что метеоролог проф. Санин, в присутствии сексота одобривший побег морских офицеров, был из «буржуазной» третьей роты переведен в 14-ю «запретную». Все же, как незаменимый специалист, он вскоре был выпущен оттуда, но вместо третьей роты помещен в десятую, в келью с Никоновым.
О подготовке и попытке побегов с острова в «Гранях» (номер 8 за 1952 г., стр. 52–54) рассказывает Андреев.
Незадолго перед его первой доставкой на Соловки, т. е. в 1927 году был, рассказывают, большой побег с Муксальмы, с разоружением охраны и захватом карбаса. Бежало, как ему передавали, восемнадцать соловчан, но кто они — каэры, белые или крупные уголовники, пока не выяснено. Известно только, что они добрались до Летнего берега, наиболее близкого к Муксальме (от 20 до 40 клм.), где их уже поджидала охрана. В перестрелке с нею все 18 беглецов были убиты.
К другому побегу Андреев имел очень близкое отношение. Его уговаривал бежать студент Петров. План Петрова был довольно прост:
«В Песьей Луде (островок при выходе из Соловецкой бухты) есть лодки. Там живут только два монаха и нет охраны. Поздно вечером мы пойдем туда, возьмем лодку и потащим ее к морю. Доберемся до воды и уплывем. Нас четверо — будешь пятым?»
Несмотря на пыл молодости и охоту бежать, Андреев отказался:
«— Это безумие!.. Вы только погубите себя. Подумайте еще раз. Но Петров поворачивается и быстро уходит, даже не попрощавшись. Через несколько дней узнаю, что задержаны четыре беглеца… Они сумели отойти всего три километра. Их заметили с берега, выслали охрану, привели и посадили в изолятор. Там они просидели до весны… Петров теперь по-прежнему живет в кремле, но со мной избегает встречаться… Может быть, он не хочет видеть меня потому, что по лагерю ползет слух: Петров стал секретным сотрудником ИСО. Впоследствии этот слух подтверждается фактами…»
Больше всех понаписал о побегах с Соловков Пидгайный, и с такими подробностями, словно их ему на духу передали сами беглецы. Наиболее скромный по описанию осенний (неизвестно какого года) побег из карцера молдованина Борейши (стр. 177). Целую неделю по всему острову безуспешно искали его. И только через несколько недель пришло известие, что труп Борейши прибит к Летнему бергу в 180 клм. от острова, привязанный полотенцами к двум бревнам. Труп опознали по портсигару из аллюминия с нацарапанным на нем именем Борейши. На двух бревнах он не мог бы даже за целые сутки скрыться из поля зрения береговой охраны, и этот факт набрасывает сомнение на правдоподобность обстоятельств побега. Был однажды подобный побег, и удачный, как раз для Голливуда. Бежал уголовник Папильон из французской каторжной колонии в Кайене, в Южной Америке, с Дьявольского острова (крохотный, обойдешь вокруг, покуривая сигарету). На всех языках, кроме советских, появилось описание авантюрного побега, даже фильм о нем показывали в кинотеатрах и по телевизии.
