Рокуэлл Кент - Гренландский дневник
Следующее утро обещало бурю. На фоне мрачного лимонно-желтого неба горы казались темными. Черный потолок слоистых облаков, нависавший над нами, был так плотен, что свет падал только снизу. Я начал было писать картину, как налетел шквал с дождем. Шквалы все учащались, а после полудня дождь шел уже непрерывно и дул сильный ветер. С приближением ночи ветер перешел в штормовой; тяжелые камни, к которым были привязаны растяжки палатки, пришли в движение. Хотя с юго-востока, откуда шла буря, мы были немного защищены, но полотнища пузырились и хлопали, казалось, их вот-вот разорвет в клочья. Около 10 часов один палаточный шест сломался. Палатка внезапно рухнула, и я едва спас ее от горящего примуса. Пока я связывал половинки сломанного шеста, закрепив их планкой от мольберта, многие наши вещи промокли. Бешено хлопающая, пропитанная водой парусина осыпала все каскадом мелких брызг. Мы легли, не раздеваясь, так как я боялся, что может случиться что-нибудь похуже. И случилось.
Я спал, но часто просыпался: слишком сильно шумела буря. Около часу ночи я почувствовал, что ветер изменился, но изменилось направление, а не скорость. Теперь он дул с юго-запада. Ну что ж, пусть себе дует, подумал я и задремал. И вдруг я очнулся. Софья сидела в своем спальном мешке, поддерживая верх палатки, с которого капала вода. Сломался второй шест. Я выскочил на дождь и принялся за работу. Так как направление ветра изменилось, то нагрузка приходилась теперь на другой шест. Я снял планку от мольберта и использовал ее в качестве шеста. А ветер продолжал дуть еще сильнее, чем раньше. Он выдергивал концы полотнищ палатки из-под камней, которыми они были прижаты, стаскивал с места тяжелые камни, за которые были закреплены растяжки. Чтобы удержать нашу палатку на земле, я за ночь перетаскал, наверно, с полтонны камней. Исправив повреждение и снова прочно установив палатку, улегся спать, но на этот раз разделся, так как промок до костей.
К десяти часам утра буря утихла, а после полудня стало так хорошо, как только может быть хорошо на свете, когда горячее солнце сушит свое собственное, только что умытое лицо. По всему берегу накатывался сильный прибой. Когда в семь часов пришла «Ная», она остановилась вдали от берега с работающим двигателем. Петер маневрировал на маленькой шлюпке, не пытаясь пристать, а только стараясь подойти к камням достаточно близко, чтобы мы могли побросать в лодку свои вещи. Дважды мои полотна, все четыре, смывало за борт! Мы спасли их с большой опасностью для себя. Один раз шлюпка до половины набрала воды, потом ударилась о камень и пробила планку. Понадобилось десять рейсов, чтобы перевезти все наше лагерное имущество и нас самих.
В Тасиуссак мы пришли около двух часов ночи. Проспав ночь и выпив кофе у бестирера Ганса Нильсена, я засел писать картину. В час дня попрощался с маленькой Софьей, и «Ная» отплыла; в 7 часов бросили якорь близ Упернавика. Разводило большую волну: дул сильный ветер, обещавший нам плохую стоянку в Упернавикской гавани. Мы обошли восточную часть острова и стали на якорь в хорошо защищенной бухточке.
Ночью, около полуночи, я возвращался через горы в гавань. Ко мне присоединились шесть девушек, больших и маленьких, хорошеньких, миленьких и так себе. Петер и Хендрик уже улеглись, парусиновый верх над их спальным местом был наглухо застегнут. Тогда все мы начали кричать, сначала вразброд, потом хором: "Петер! Петер! Петер! Пе-е-е-тер!" В этом пустынном месте, почти в полной темноте, шум, производимый нами, казался грандиозным. Наконец мы все-таки разбудили спавших мертвецким сном. Девушки долго кокетничали, не решаясь подняться на борт, потом поднялись. Мы уселись с ними в каюте «Наи» и закурили, ожидая возвращения Кнуда. Когда я сходил с лодки на берег, Кнуд крикнул мне, чтобы я привел трех девушек. И вот Кнуд пришел — и девушки тут: дважды три. Утром опять обогнули остров, зашли в гавань, запаслись керосином, распрощались на берегу с друзьями и отплыли в Прёвен. В половине восьмого мы были уже там. Вечер я провел на берегу в «Фискемессере» ("Старом рыбаке"), где обедал со своими друзьями-датчанами. Отплыли в 4 утра. Через три часа, а 7 часов, стали на якорь в Сёнре Упернавике. Два часа провел на берегу. Бедного Виллама Клеемана уволили с государственной службы. Он, естественно, огорчен потерей места, но увольнение кажется ему явной несправедливостью. Клееман упорно считает, что при рассмотрении счетов ревизоры ошиблись.
В девять отплыли, провожаемые обычной дружеской овацией, какую нам устроили здешние жители. Они размахивали платками и шляпами, приспустили флаг, дали несколько залпов. Море было тихое, но к ночи очень похолодало. Между полуостровом Свартенхук и островом Убекент море было забито айсбергами. Пошел дождь. В Игдлорссуит мы добрались в час ночи.
В отъезде мы пробыли намного больше, чем намечали. Игдлорссуитцы проявляли к «Нае» свой интерес: почти ежедневно они возвещали: "Идет!" А когда «Ная» действительно приблизилась, они побежали сказать об этом Фрэнсис. Мы вернулись 24 августа.
* * *
Воскресенье, 28 августа. Позавчера Рудольф, Абрахам с Луизой и Мартин обедали с нами и провели у нас весь вечер. Мы немного выпили, Мартин очень расстроен из-за смерти отца (Исаака). (Я делаю крест на его могилу.) Мартин немного всплакнул: в этот вечер он особенно остро ощущал свое одиночество. Отец занимал в его сердце место, которое Мартин должен был бы отдать жене. Тут еще рядом Саламина, которую он любит, а она не хочет идти за него.
Вечером пришел умиак (большая, так называемая женская лодка) с Йонасом, Дитлиром, Христианом, Габриэлем, Давидом, молодым Эмануэлем, женщинами и детьми. Они отсутствовали двадцать четыре дня, ездили на охоту и добыли восемь оленей. Возвращение домой — внушительное зрелище. Со стороны оно выглядит так. Жители возбуждены, они кричат при виде возвращающихся охотников. В ответ с лодки стреляют, сообщая число убитых оленей. В море выезжают каяки, чтобы сопровождать лодку до берега. Не менее внушительна и сама "женская лодка", приводимая в движение громадными широколопастными веслами. Она переполнена; каяки у нее на борту и на буксире. Взволнованная толпа любопытных собралась смотреть добычу. Оказывается, что из этих восьми оленей трех убил Давид. Самуэль Меллер (отец Габриэля), Давид и Йонас поднесли нам по куску мяса.
* * *
Завтра отплываем в Уманак встречать «Диско». На борту будет двенадцать человек. Сейчас ожидается дождь.
* * *
"Завтра" наступило. 29 августа. Отплыли в 8 часов. Через час задул свежий встречный ветер, поднялось сильное волнение: пришлось повернуть и со смущенными лицами возвратиться назад. Сидим дома…
* * *
31 августа. 29-го в 6 часов вечера отплыли вторично. Шли хорошо и прибыли в Уманак в 2 часа или немного позже. А на следующее утро узнали, что «Диско» уходит из Упернавика в полдень и, вероятно, в полночь будет в Игдлорссуите. После полудня отплыли опять домой. Прибыли в Игдлорссуит и, не раздеваясь, легли немного поспать. Я улегся на сундуке у окна, наставив ухо в сторону моря, чтобы услышать первый звук приближения «Диско». В четыре меня разбудил далекий крик мальчика с наблюдательного холма: там завидели «Диско». Через полчаса показалось судно. Раньше, чем «Диско» бросил якорь, я уже был в своей шлюпке и греб изо всех сил, чтобы обогнать Стьернебо, которого вез на лодке Мартин. Я победил! Нам пришлось держаться несколько минут на расстоянии, пока не перестал работать винт и пароход не остановился совсем. Я взобрался на борт, пожал руку Даугорду Енсену — это один из директоров Управления по делам Гренландии в Дании — и капитану. Пригласил Даугорда завтракать и снова отправился на берег. Через полчаса Даугорд — хандельсшеф ("министр гренландской торговли") и ландсфогед сидели у нас.
[Когда «Диско» отходил ночью в Уманак, я находился на его борту. Команде «Наи» было дано распоряжение следовать за нами. Распоряжение команда выполнила. Но ее нежелание возвратиться со мной на следующий день ясно видно по приводящейся ниже цитате из дневника.]
— Плохая погода, — сказал Кнуд. — Ужасный ветер.
— Что ж, попытаемся, — ответил я.
— Большая волна.
— Попытаемся.
— Густой туман.
— Попытаемся. А если будет очень плохо — вернемся.
— Нехорошо возвращаться.
— Возвращаться хорошо, если опасно продолжать плавание. Попытаемся.
— Мы не взяли провизии.
— Я вчера вас предупреждал, когда мы должны выехать.
— В лавке было много народу. Я не мог добраться, чтобы меня обслужили.
— Слушай, Кнуд, — сказал я, поняв наконец, что это забастовка. — Мы отплываем сейчас, немедленно. Если ты не хочешь ехать, можешь оставаться в Уманаке. Если и остальные того же мнения, они тоже могут остаться. Я возьму других людей. — И я пошел, не ожидая ответа, отвязывать шлюпку.
