Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов
Из коридора доносились неторопливые шаги дневального, где-то в умывальнике плескали водой, в кубрике пиликали на гармошке и приглушённо переговаривались. Потом вдруг отчего-то громко засмеялись и... снова угомонились.
В дверь постучали.
Егор отозвался.
- Товарищ лейтенант, вас к командиру, - с порога передал старшина Бахтияров.
- Добро, иду, - отвечал Непрядов, застегивая на кителе пуговицы.
Христофор Петрович ждал его в своём кабинете. Он был уже в плаще и фуражке, собираясь отправиться домой.
- Видал боевой листок? - спросил он, вдевая ботинки в тугие галоши и глядя искоса на Егора.
- Какой именно? - уточнил Егор.
Галоши сопротивлялись, и Дубко с досадой морщился, шмыгая ногами.
- Да тот самый, что в кубрике...
- Нет ещё. А что случилось?..
- Это я у тебя хотел спросить... Ах ты, каналья! - и притопнул ногой, негодуя на упрямую галошу. - Кстати, очень даже советую такие мокроступы купить. По здешней грязи да слякоти - вещь незаменимая. Все офицеры носят.
Непрядов вынужденно молчал, не понимая, к чему клонит Дубко.
Справившись с галошами и словно всё ещё продолжая серчать на них, командир строго сказал:
- Вот ступай и посмотри. А я тебя покамест здесь подожду.
Непрядов вышел из кабинета немного раздосадованный и направился в кубрик. Боевой листок висел на доске приказов и распоряжений. Добрую треть его занимала карикатура на Петра Хуторнова. Тот пытался пробить лбом задраенную дверь, а лейтенант удерживал его. И подпись: "Нам бы, глухарям, где посуше и потише..."
Егор взглядом поискал своего акустика, Хуторнов сидел на койке, уткнувшись в книгу. Старший матрос выглядел непривычно присмиревшим. Ни на кого из ребят он старался не глядеть, хотя было ясно, что акустик продолжает оставаться в центре общего внимания. Казалось, оттопыренные уши Хуторнова напряжённо пошевеливались, реагируя на подначку.
Непрядов вернулся в командирскую каюту.
- Что теперь скажешь? - спросил Дубко, нацеливаясь на Егора таранящим взглядом.
- Разве это всё настолько серьёзно? - удивился Егор. - Ну, было, дал слабину. Потом же он опомнился и работал как зверь.
- Это хорошо, штурман, что ты умеешь слабака "приводить в меридиан". Только не в этом соль. Матрос отпраздновал труса, но я же, как командир, узнаю об этом в последнюю очередь. - Дубко раздражённо прошёлся по кабинету и вдруг спросил, протягивая руку в сторону Непрядова:
- Скажи-ка, Егор Степаныч, только честно: мечтаешь стать командиром лодки?
- Не только мечтаю, - отрезал Егор. - Я им стану.
Дубко не сдержал скупой улыбки, его хмурый взгляд потеплел.
- Правильно, будь им. А вот теперь поставь себя на моё место и сам поймёшь. Между нами-то, командирами... Грош нам цена, если мы не будем знать даже малейшей "невязки" в характере и склонностях каждого моряка. Каждого! И запомни: умолчание не лучший метод воспитания.
- Я виноват, что не доложил вам, - согласился Егор. - Только стоило ли Хуторнова так вот обхохатывать. Он самолюбивый, обидчивый. Можно было бы как-то иначе с ним...
- Я так не думаю. Убеждён, что матросам виднее, коль скоро догадались "врезать" Хуторнову карикатурой. Согласен, больно. А ведь и справедливо. И потом, как специалиста, его от этого не убудет. Человека бы не проморгать, - и, поглядев на часы, шумно вздохнул. - Так и есть, опять на почту опоздал. Никак не соберусь дочке телеграмму отбить. Внук у меня родился, только вот отсалютовать никак не соберусь.
- Поздравляю, товарищ командир, - сказал Егор, с пониманием улыбаясь.
Дубко в ответ кивнул, зажмурившись. Ободряюще хлопнул Непрядова ручищей по плечу и подтолкнул к выходу.
Ни одного письма в тот вечер Егор так и не написал. Нужен был, вероятно, особый настрой души, но из головы не шёл досадный случай с Хуторновым. Непрядов прибрал стол и решил пораньше завалиться в койку. Он сбросил китель, повесил на шею полотенце и отправился в умывальник.
В просторном, холодноватом помещении было безлюдно. Лишь Хуторнов лениво двигал тяжёлой шваброй по мокрому цементному полу.
Егор открыл кран и принялся плескаться, отфыркиваясь и крякая. На старшего матроса нарочно старался не глядеть и уж тем более не было охоты с ним в этот вечер разговаривать.
- А ручонки у вас, дай Боже! - вдруг сказал Хуторнов, чему-то ухмыляясь.
- Не слишком я вас? - посочувствовал Егор, яростно растирая грудь и плечи махровым полотенцем.
- Не так чтобы очень, терпимо. - Акустик перестал швабрить и распрямился; потом спросил, интригующе прищуриваясь: - Скажите, а что вы думаете вообще обо мне?
Непрядов, всё ещё не глядя на акустика, пожал плечами.
- Думаете, что я трус?! - не отставал акустик, с вызовом повышая голос.
- Совсем так не думаю.
- Почему же, - напирал Хуторнов, - разве я не дал повод?!
- Повод был, - согласился Егор. - Только из этого совсем ещё ничего не слудует. На войне, говорят, настоящая трусость бывает видна лишь во втором бою.
- Ну, так вот знайте: второго сбоя у меня не будет, - он зло стиснул черенок швабры. - Никогда!
- Да разве кто-нибудь в этом сомневается?
- Тогда зачем же эта дурацкая картинка? - губы Хуторнова дрогнули. Залепили бы выговор, месяц без берега, или там на губу...
Непрядов подошёл к Хуторнову, продолжая растираться, и пристально, с интересом поглядел на него. "Вот ведь, - подумал, - сдрейфил, конечно, а держится с форсом, на телеге не объедешь..."
- Трусом никто вас не считает, - убеждённо сказал Егор. - В подплаве трус вообще больше одного раза не погружается. Он, как крыса, не переносит отсечной проверки "на герметичность". Служить остаются нормальные парни. А слабина у вас не там, где вы думаете.
- Да?.. Тогда где?
- Какой год на флоте?
- Скоро по третьему пойдёт.
- Вот видите, а на флотскую подначку реагировать не научились. Если братцы-матросики подначивают, не всё ещё потеряно. А иначе просто презирать бы стали.
Хуторнов после таких слов оживился. Уже не такая упрямая, более мягкая усмешка скользнула на его тонких губах.
- Смеются над вами? Хорошо! И вы смейтесь, только громче других. Тогда неинтересно будет над вами хохмить, - растолковывал Егор. - Это же чугунному кнехту и то понятно.
Акустик совсем повеселел. На его узком лице проступил румянец, в хитроватых нервных глазках засветилось доверие.
- А чтобы никто вообще в вас не сомневался, - продолжал Непрядов развивать успех, - записывайтесь в секцию по боксу. Это дело для крепких парней.
- Разве есть у нас такая? - усомнился Хуторнов.
- Нет, так будет. На следующей неделе начнём тренировки. Так как же?..
- Записывайте, - акустик решительно тряхнул белобрысой, стриженной под ёжик головой.
5
И всё же к тренировкам удалось приступить не скоро. Потребовалось какое-то время, чтобы поулеглись страсти вокруг намечавшегося сокращения личного состава в армии и на флоте. В газетах замелькала цифра миллион двести тысяч. Правда, плавсостава обнародованный указ почти не затрагивал. Какие бы перемены не происходили, подлодки оставались главной ударной силой флота, его самыми вразумляющими и сильными потенциальными стрелами, хранившимися в колчанах дальних гаваней.
На кораблях служба продолжалась с прежним напряжением. Но береговой люд заволновался, особенно пожилые и в невысоких званиях, которым до полной выслуги не хватало нескольких календарных лет. Флюиды их пессимизма и грядущей неприкаянности стали порой просачиваться и в отсеки лодок.
Толик Стригалов по вечерам всё чаще теперь валялся на своей койке, вместо того чтобы идти в город. Начал рассуждать, а не лучше было бы ему, в душе человеку мирному, податься на какой-нибудь сейнер ловить салаку, или же отправиться распахивать целину. Уверял, что любой председатель колхоза был бы ему рад куда больше, чем "педант Теняев". Впрочем, разглагольствования приятеля Непрядов всерьёз не принимал. Минёр всегда ныл, когда за что-нибудь от помощника получал очередной "втык". Просто подворачивался подходящий случай отвести душу. На самом же деле ему, как и многим другим, нет жизни без флота, - без его ранних побудок, подъёма флага, торжественных построений при полном параде, штормовых дней и ночей на вахте, без срочных погружений и всплытий - да мало ли ещё без чего, что составляет суть порой проклинаемого и бесконечно дорогого отсечного царства, которого истинному подводнику ничем заменить нельзя.
Что такое это, ведомое лишь немногим избранным, отсечное царство? Да и кто эти люди, придумавшие его в утеху собственной гордыни?..
Подлодка - одно из самых великолепных и печальных творений рук человеческих. Это всегда родной, любимый дом, который может стать и собственной могилой, - чего не случается под водой?.. Подводный корабль слишком ёмкое понятие, чтобы его существо можно было бы объяснить лишь схоластически точным языком формул и цифр корабельной инженерии. Само его существование представляется извечным стремлением человечества к немыслимому пределу, находящемуся за критической расчётной точкой прочности стального корпуса. Всё здесь туго свинчено, сплетено и сварено в едином, согласно действующем организме, когда корабельные трубопроводы и электроцепи являются логическим продолжением человеческих артерий, жил и нервов. Невероятные нагрузки на прочный корпус, нечеловеческое напряжение духа и воли... Такое бывает лишь под водой.
