Сергей Балмасов - Иностранный легион
Время шло; настал май 1924 г., и начали готовиться к ежегодным маневрам. Меня вызвал командир эскадрона к себе и объявил, что он меня переводит в строй на старшую должность, а после маневров, если я не буду ни в чем замечен, нашьет мне галуны бригадира. Подготовка к маневрам продолжалась 10 дней. 11 мая мы выступили на маневры. Обыкновенно маневры продолжаются месяц. Ввиду того, что маневры французской кавалерии довольно оригинальны, я хочу описать их более подробно. Возможно, что когда-нибудь мои заметки будут читать, я хотел бы описать жизнь в Иностранном легионе более подробно и всесторонне. Так выступили на маневры в три часа утра 11 мая. Определенно задачи никто не знает, кроме только офицерского состава. Первый переход делаем — 26 километров до 7 часов утра в направлении к алжирской границе. Дальше не движемся, так как наступает жара. Привал. Расседлываем коней, разбиваем палатки, кашевары готовят обед. Начинается полный хаос. Люди кричат, волнуются, бегают, в большинстве случаев — напрасно. Наконец все сделано и все стихает, но это, главным образом, из-за жары. Кое-где из палаток слышатся испуганные возгласы — это зовут фельдшера, фельдшер приходит, делает укол — и идет в следующую палатку для той же операции. В мае месяце укус скорпиона не смертельный, но довольно опасный. Вот поэтому-то и бывают маневры в этом месяце, т. к. уже в июле и августе укус скорпиона смертелен. В 10 часов 30 минут — обед, после обеда — «отдых» до 3 часов. Во время этого отдыха каждый обязан вычистить все металлические части конского прибора, карабин, саблю. Все это должно блестеть. В три часа играют подъем, и через десять минут во все стороны высылаются разъезды и патрули. Задача разъездов — разведка, съемка местности и, главным образом, розыск воды. В час тридцать или в два часа ночи — опять поход, и так каждый день. Помню, мы подходили к маслиновой роще, и тут же рядом был небольшой апельсиновый сад. Мне сразу бросилось в глаза, что на верхушках деревьев что-то движется, скачет. Войдя почти в самую середину рощи, я и все мы не только увидели, но и испытали на себе «обезьяний налет». На верхушках деревьев сидели самые настоящие живые обезьяны. В нас летели апельсины, палки, маслины и пр. Вначале было очень забавно, но когда на мою голову посыпались маслины, то удовольствие было маленькое. Команда — «рысью», и через десять минут мы оставляем проклятую рощу. Все маневры мы так и не знали, какова наша задача. Только уже на обратном пути, да и то, когда оставался всего один переход до Суса, командир эскадрона объявил нам, что наша задача выполнена блестяще и сведения «о воде имеются точные». Фактически маневров никаких не было, а была лишь «колонна», то есть изучали местность и узнавали места, где есть вода. Такие походы страшно изнуряют не только нас, но и привычных лошадей. После маневров обыкновенно дается двухдневный отдых. За это время мы должны привести себя[414] в полный порядок. После отдыха бывает смотр и проверка всех. Не дай Бог, если у кого-нибудь чего-нибудь недостает! Тот рискует попасть под военный суд, так как обвинят в продаже казенного имущества и никакие оправдания не помогут. Результат известен — тюрьма. Проходит еще два-три дня, и жизнь входит в нормальную колею. По окончании маневров бывает «спад», то есть ввиду сильной жары занятия производить днем невозможно, дается с одиннадцати часов утра и до трех — свободное время, которое каждый может использовать, как он хочет. По французскому уставу, не полагается во время спада выходить из помещения, за исключением по своей нужде. Жара бывает такая, что достаточно выйти без шлема из помещения, как может случиться солнечный удар. А сирокко — это ужасная мука не только для людей, но и для таких чисто африканских животных, как верблюды. Горячий ветер с раскаленным песком, заполняет весь воздух, так что совершенно невозможно дышать. Нередко воздух становится желтым, и бывают случаи, как и в тумане, что в десяти шагах ничего не видно. Спад обыкновенно продолжается три месяца. Это действительно отдых для легионера. Времени свободного вполне достаточно, занятия непродолжительные, и за это время так изленишься, что трудно после привыкнуть к повседневной службе. В обыкновенное время, после ужина, в 6 часов вечера, иногда пройдешься в городе, но ненадолго, так как денег нет, а без них в городе делать нечего. Немцы сравнительно жили немного лучше, так как многие получали из дома деньги. Вообще же жизнь протекала довольно своеобразно: занятия, работа, караул — патруль за дезертирами и пьянство. Такая жизнь, безусловно, не могла отразиться хорошо, а потому, в большинстве случаев, под конец службы становились пьяницами и неврастениками. В октябре месяце до нас дошли слухи, что один из эскадронов должен идти на фронт в Марокко, так как рифяне (марокканские арабы) наступали и основательно потрепали как испанцев, так и французов. Стали ходить легионерские слухи, и каждый открыто имел почти сведения, какой эскадрон пойдет. Служащие по возможным бюро, в том числе посыльные и вестовые, ходили с важным таинственным видом, как будто бы зная все. Но не знал никто. Каждый говорил за свой эскадрон, и иногда доходило до драк. В особенности частые драки бывали между поляками и немцами. Это у них — постоянная вражда. Но замечательно то, что как бы друг с другом ни враждовали и ни дрались в расположении картье (казармы), но достаточно войти в город, как все забывалось и один стоял за другого. Не дай Бог, если кто тронет легионера в городе! Хотя это не мешало, пойдя в казармы, подраться с тем, кого только что защищал. Нередко доходило и до поножовщины. Наконец в феврале месяце 1925 г. было известно, что на фронт выступает 3-й эскадрон под командой капитана Буржуа. Я был в 4-м эскадроне, и, говоря откровенно, меня в Марокко мало тянуло. Хотелось в Сирию. В марте или апреле 3-й эскадрон выступил на фронт. До нас доходили слухи, что эскадрон участвовал в боях, понес большие потери, но точных сведений мы не имели. Маневры, сходы, караулы, патрули и так далее. В 1925 г. маневры были неинтересные и скучные. Была очень сильная жара. Стали ходить слухи, якобы еще эскадрон должен выйти на фронт, но только — в Сирию, где уже кирасирские стрелки были в боях и понесли колоссальные потери с восставшими друзами. Но точно ничего не знали. Жили слухами, каждому эскадрону хотелось ехать, и потому повторялись те же картинки, что и перед отправкой 3-его эскадрона. Правда, ожидания наши длились недолго и день выступления был уже известен. Выступал наш 4-й эскадрон под командой бездарного капитана Ландрио. Дней за десять до отправки мне пришлось быть в карауле. Часа в два ночи в караульном помещении поднялся шум. Я в это время находился около ворот казармы, сменяя часовых. Я моментально бросился к караульному помещению. В тот момент я подумал, что арабы хотят проникнуть к караульному помещению и обезоружить караул, тем более, такие попытки уже бывали. Но, подбежав ближе, я узнал от дежурного маршалля, что «ничего особенного», это просто скорпионы вышли из мастерской, оборудованной из части катакомбы, расположенной под всеми казармами, которой насчитывается около тысячи лет, и двинулись на огонь. Был роковой июль месяц. Караул весь выскочил из помещения. Был вызван офицер, заведующий газами. Газовые баллоны были поставлены в двух комнатах караульного помещения, помещение запечатано, и газовые баллоны были разбиты револьверными выстрелами. Таким образом помещение держали трое суток. Через три дня помещение открыли, но там не нашли ни одного скорпиона. Все ушли. Вскоре после этого эскадрон наш вместе с лошадьми выступил. До Туниса шли походным порядком, в Тунисе погрузились на пароход, и под звуки военного оркестра пароход снялся с якоря и мы тронулись. Весь эскадрон почти состоял из русских. Все чему-то радовались, думали, что едут куда-то на веселье, но никому в голову не приходило, что он может быть убит или искалечен. Да, много молодых жизней легло на песках Сирии, но еще больше было искалеченных. Я лично радовался перемене места и обстановки и ожидал увидеть что-то сверхъестественное. Но, кроме ужасов войны и своего искалечения, ничего не увидел. После восьмидневного пути мы прибыли в Бейрут. Там ожидали нас высшие военные власти.
После смотра весь эскадрон походным порядком пошел за город, на приготовленный нам плацдарм для стоянки. Почти целую неделю мы ничего не делали, кроме патрулирования по городу. После нас продвинули ближе к крепости Суйде, где мы несли сторожевое охранение, так как в крепости в течение трех месяцев находился французский батальон, окруженный друзами. Положение их было страшным. Продукты, как то: хлеб, консервы и мороженое молоко им бросали с аэроплана, хотя последнее почти никогда не долетало, а еще в воздухе таяло. Численность друзов, окруживших Суйду, была приблизительно около шести-восьми тысяч. И вот нашему эскадрону, при содействии французской колониальной пехоты, был дан приказ атаковать друзов и освободить французов из крепости. Наш эскадрон и один батальон пехоты вошли в турецкую деревню Муссей-Фрей по направлению к Суйде. Муссей-Фрей — небольшая деревня, скрытая от взоров неприятеля. Но с такими силами мы не могли удержать деревни. Командир батальона расставлял лично посты, и мы ожидали только появления друзов. Первая стычка с друзами произошла накануне нашего разъезда, результат — четверо убитых и двое или трое раненых. Целую ночь друзы готовились к нападению. Со стороны неприятеля был слышен страшный шум и свист. На другой день, вечером, 16 сентября, друзы бросились в атаку на пехоту. В порядках эскадрона началось движение. Друзы, видя нашу подготовку, пустились на хитрость, а именно, подойдя к нам, кто-то из них сказал на чистом французском: «Мы — легионеры, не стреляйте!» Зная заведомо, что здесь больше Легиона нет, русский маршалль Ткаченко, кубанский казак, принял командование эскадроном, так как командира эскадрона, капитана Ландрио, я лично не видел во все время боя. Французская пехота была окружена и почти вся уничтожена. Мы были в пешем строю, так как при начале боя лошади наши, привязанные на общую веревку, при первых же выстрелах вдоль линии порвали ее и бежали без седоков на неприятеля. Друзы, как сумасшедшие, неслись на нас, и казалось бы, вот-вот раздавят нас своей численностью, но благодаря удачным залпам мы остановили друзов, и в их рядах началась паника. Воспользовавшись их смятением, мы бросились на них в атаку, смяли их и моментально входим в Суйду. Заперев за собой ворота крепости, мы увидели ужасную картину: по всем углам лежат истощенные французы. Многие даже не могли двигаться от истощения.
