Алексей Дельнов - Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна
Экзаменовались по тем же предметам. Те, кто рискнули принять участие в «дворцовом» конкурсе, сдавали дополнительно литературу – прошедшие и через это горнило одаренные счастливчики становились обладателями не раз уже упоминавшегося звания цзинь-ши – «продвинувшегося мужа». Из семисот человек, допускаемых до этого конкурса, успешно проходили его лишь несколько десятков. Поэтому для кандидатов существовали квоты: 60 % тех, кому присваивалось звание, должны были представлять Юг, 40 % – Север. Вряд ли этот конкурс можно однозначно назвать отбором именно молодых дарований. Неудачники пытались доказать свою продвинутость снова и снова, так что иногда средний возраст конкурсантов достигал 35 лет. Ценя такое упрямство, правительство предоставляло великовозрастным кандидатам возможность сдать облегченный экзамен – и в случае успеха они удостаивались менее престижной, но все равно весьма почетной степени. Высоко ценилась также степень, присваивавшаяся тем, кто особенно успешно сдал один из экзаменов – например, по правоведению.
В любом случае, игра стоила свеч – хотя бы по чисто престижным соображениям. Шэньши – обладатели ученых степеней составляли своего рода сословие. Они носили особые знаки различия на одежде, получали право крыть свои дома черепицей особой формы – недопустимой на жилищах прочих китайцев, иметь столь же выдающиеся узоры на воротах, а также бо́льшую, чем у других, комнату для приема гостей.
Конечно, как всегда и везде, так и тогда в Китае при сдаче экзаменов открывался широкий простор для всяких фокусов. В текст ответа вносилась заранее оговоренная фраза, чтобы кто-то из профессоров смог опознать «своего». На экзамены под именем испытуемого являлись подставные лица. В ходу были шпаргалки, заранее продавались ответы на все вопросы: их оставалось вызубрить чудовищным напряжением ума и воли.
Но было и кое-что специфически «поднебесное». Среди многочисленных льгот, полагающихся высшим сановникам, была та, что обеспечивала их сыновьям раз в три года возможность занять высокую должность «по праву рождения», без ученой степени и сопряженных с ней экзаменационных мытарств. А когда получал еще более высокое назначение сам сановник – делала шажок по служебной лестнице и вся его родня. Такая практика еще станет поводом для острой критики – когда назреют реформы.
Время правления династии Сун считается эпохой процветания Поднебесной. Мы еще убедимся, что для такого утверждения имеется достаточно много оснований. Но как «Нью-Йорк – город контрастов» (и как городом еще более махровых контрастов стала Москва) – так в сунские времена еще больше расслоилось, стало напряженней китайское общество. Если среднему представителю «доброго народа» жить стало лучше, жить стало веселее – про достаточно большое число людей (никак не менее 30 %) этого сказать нельзя. Им стало хуже, иногда значительно хуже. Дело в том, что после обрушившихся на Китай катаклизмов он, восставая из гроба, возвращался к какому-никакому, но все же подобию вожделенного своего конфуцианского состояния. Теперь же за основу было взято то, что уже было при Тан, причем не в лучшие ее времена. А ведь как вдохновляет ситуация, когда жизнь начинается с многообещающего чистого листа! Особенно если после мрачного кошмара, о котором лучше не вспоминать. Но эпоха Сун при своем рождении не перечеркнула недобрую память – она начиналась не с чистого листа.
Это я все к тому, что в китайской деревне сохранилась свободная купля-продажа земли и все прочее, что установилось после реформы Ян Яня 780 г. Главный смысл той реформы был в том, чтобы основные поступления в казну шли не с крестьянских душ, а с земли (хотя и с душ тоже). Но держание земли все больше уходило от мелких владельцев-крестьян к «сильным домам» и прочим богатеям, включая городских (к чиновникам, торговцам, преуспевающим владельцам мастерских), а также к военным. Проданная же (или отобранная за долги, или даже захваченная силой – «поглощенная») землица уходила в налоговую тень: прежний ее хозяин как бы исчезал, а новый, используя неформальные связи с кем надо, делиться с казной радостью приобретения не спешил или вовсе не собирался.
Крупные землевладельцы осваивали также пустующие земли, сажая на них бесприютную голытьбу – но казна и об этом не знала. А такие бедолаги «кэху» – те, кто, по официальному определению, «не имеет имущества и живет на чужбине», со временем стали составлять 35–40 % населения. Они отдавали владельцу земли свыше половины урожая, а тот еще и перекладывал на них собственные повинности. Жили эти люди в крайней бедности. А государству, по совокупности факторов, не поступали налоги более чем с 60 % обрабатываемых земель. К 1022 г. крупные собственники владели половиной их.
Чиновники тоже немало наживались с помощью неправых ухищрений. Например, количество взимаемого с крестьянина в счет уплаты налога зерна увеличивалось на «утруску» и прочие возможные потери. Или такое: известен случай, когда натуральный оброк шелком был сначала пересчитан на деньги, потом на зерно, потом опять на ткань – и с крестьян потребовали вчетверо больше, чем положено. Крестьянам недешево обходились казенные монополии: теперь их объектом были не только соль и вино, но и уксус, дрожжи и, что особенно чувствительно – чай. Большой тяготой были существовавшие помимо трудовой повинности «общественные нагрузки»: чиновники могли использовать крестьян как рассыльных, носильщиков, охранников, даже как слуг. А еще, как снег на голову, сваливались чрезвычайные поборы – в случае войн и стихийных бедствий. Подушный налог хоть и не был первостатейным, но тоже существовал – выплачивался он рисом или деньгами.
Уже в начале правления династии, в 990-х гг., вспыхнуло крупное крестьянское восстание в Сычуани: на ее территории было особенно много земель, оприходованных крупными владельцами, а соответственно особенно много бедняков-издольщиков кэху. Крестьяне громили дома чиновников, пускали в передел «по справедливости» достояние богачей. К восстанию присоединились многие торговцы, сильно страдавшие от государственных монополий. В 994 г. было образовано мятежное государство «Великое Шу», занимавшее значительную часть провинции. Только к концу следующего года правительственным войскам удалось загасить основные очаги восстания.
В 1043 г. во время восстания в Шаньдуне ряды мятежников отличались сложным социальным составом. В них было много горожан, включая чиновников, а также воинов, перешедших на сторону восставших из посланных на усмирение частей.
Неприятной новостью для властей было восстание горожан в Бэйчжоу (провинция Хэбэй). Там тоже было провозглашено государство во главе с выходцем из деревенской бедноты, а теперь «ваном Восточного спокойствия» Ван Цзэ. Главными его советниками стали местные чиновники. Идеологической основой явилось учение тайного буддийского общества, связанное с ожиданием «Будды грядущего» – Майтрейи. Требования восставших зашли очень далеко, одним из них было свержение правящей династии. Наверное, поэтому была такой жестокой расправа с «Восточным спокойствием» – Ван Цзе был четвертован, городу поменяли название. Но перед его падением повстанцы больше двух месяцев героически отражали штурмы правительственных войск.
Реформы явно назревали: они являлись почти непременной принадлежностью каждого циклического этапа китайской истории и происходили тогда, когда власть уже чувствовала, что далеко не все в порядке – но еще имела достаточно сил, чтобы удержать ситуацию в руках.
Необходимость периодического проведения реформ вытекала и из сути конфуцианского учения. Мудрый Учитель Кун вовсе не задавался целью начертать пути к установлению некоего идеального порядка, который осчастливил бы человечество раз и навсегда. Человеческой природе далеко до совершенства, а потому всякие людские установления нуждаются в корректировке. И лучше, если она будет носить профилактический характер, упреждая неизбежные в противном случае беды.
Но в той ситуации серьезным препятствием к проведению взвешенной политики было то, что значительная часть образованной элиты в своем конфуцианском мировосприятии особенный акцент делала уже на том, что ей больше нравилось: младшие и нижестоящие должны беспрекословно слушаться старших и начальства. А вот прислушиваться к голосу снизу верхи были мало склонны. Начальству, начиная с Сына Неба, всегда виднее. Нарушался четко обозначенный в конфуцианстве принцип обратной связи. Если сунскую монархию и нельзя назвать деспотией, то жесткой системой она была несомненно.
Китайская бюрократия всегда была пронизана и по горизонтали, и особенно по вертикали родственными, клановыми, земляческими связями. В те времена особо значимым оказалось деление по географическому признаку – на северян и южан. Преобладающее влияние при дворе имели выходцы из центральных и северных районов Поднебесной, и они не скрывали, что намерены держать подальше от высот власти «людей с другой стороны реки» (имелась в виду Янцзы). Хотя те, как правило, были лучше образованы и умели тоньше мыслить.
