Леонид Юзефович - «Как в посольских обычаях ведется...»
Тем не менее Поссевино заносит в свои записки пространное сообщение о нем. С какой целью? Очевидно, с той же, какую преследовали и его польско-литовские собеседники. Не добившись успеха в попытках примирить Ивана Грозного с католичеством (на устроенном диспуте о вере царь в ярости назвал папу римского «волком»)[326], Поссевино стремился показать, что неудача постигла его в силу объективных причин, из-за необычайной враждебности русских государей к иностранцам, и в частности к католикам, а не по его, Поссевино, вине; сам он сделал все возможное. Упоминание о пресловутом рукомойнике, в существовании которого папский легат, возможно, начал уже сомневаться, должно было помочь ему оправдать перед Ватиканом неуспех собственной миссии.
Попробуем разобраться в происхождении этой странной легенды, которая на протяжении двух столетий использовалась в антимосковской пропаганде и дожила до наших дней.
Во-первых, несомненна аллюзия на евангельскую легенду о Понтии Пилате — это, так сказать, источник умозрительный. Во-вторых, за рукомойник могли принимать (или намеренно выдавать за него) стоявший в приемной палате кувшин с вином или медом для угощения послов, поскольку угощение следовало не всегда, а назначение кувшина было понятно не для всех. А. Олеарий, посетивший Москву с составе голштинского посольства в 1634 году, тоже говорит о царском рукомойнике и лохани, хотя сам процедуры умывания рук не видел, а ссылается опять же на Поссевино и Герберштейна. Вместе с тем он оставил сделанный по памяти рисунок, изображавший аудиенцию у Михаила Федоровича. На этом рисунке справа от трона действительно помещен некий сосуд, больше, правда, похожий не на рукомойник («рукомой»), имевший обычно форму высокой кружки с носиком, а на восточный кумган. Но стоит он не в лохани, о которой под воздействием, очевидно, Поссевино пишет Олеарий, а на блюде, едва ли пригодном для умывания; рисунок в книге голштинского дипломата противоречит его же тексту. Описывая аудиенцию у Михаила Федоровича и царский рукомойник, Олеарий подробно пересказывает соответствующее место из записок Поссевино: иными словами, он увидел то, что заранее готов был увидеть.
И еще одно косвенное свидетельство в пользу того, что умывание рук на аудиенции принято не было. Если в самом деле слухи о нем имели бы настолько широкое распространение, что, как пишет Поссевино, западноевропейские монархи из-за этого даже собирались разорвать отношения с Москвой, то вряд ли те же монархи стали бы посылать русским государям рукомойники в качестве дипломатических подарков. Например, в 1648 году Алексей Михайлович получил сразу два таких подарка — от польского короля Яна Казимира и от шведской королевы Христины. В 1676 году царю привезли драгоценный рукомойник австрийские послы; посылались в дар золотые и серебряные лохани. По-видимому, так же обстояло дело и в XVI в.
Возвращаясь к запискам Поссевино, отметим, что сочинения западных дипломатов, посещавших Россию в XVI–XVII вв., изобилуют неточностями и преувеличениями, порой вполне сознательными преувеличениями. Зачастую эти книги достаточно выразительно демонстрируют отсутствие у автора желания проникнуть в особенности жизни и быта другого народа, понять чужую систему ценностей, хотя неправильно было бы это одинаково относить к умному и наблюдательному Герберштейну и, скажем, к Барберини, не заметившему в России ничего, кроме собственных неудобств. Но отдельное преувеличение или предвзятое толкование какого-то факта — это еще не легенда. Любопытны именно легенды, переходившие из уст в уста, из книги в книгу. Иногда они могли играть чисто развлекательную роль, но нередко использовались и в публицистике, направленной против Российского государства. И не случайно материалом для них служил посольский обычай, способный выразить политическую идею не в слове, не в отвлеченном понятии, которое не затрагивает воображение и доступно немногим, а куда более зримо и впечатляюще — через символическое действие, церемонию, поступок.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Мы попробовали приблизиться к деталям той сферы жизни русского общества конца XV — начала XVI в., которая при всей ее строжайшей регламентации тем не менее оставалась жизнью. Именно живой жизнью, ибо посольский обычай так или иначе преломлялся в судьбах сотен и тысяч людей: приказных деятелей, членов многочисленных и многолюдных дипломатических миссий, посольских эскортов, участников торжественных «встреч», въездов, приемов и прочих церемоний, наконец, просто зрителей.
Среди множества фактов неизбежно находятся и необъяснимые. Попытка ввести калейдоскоп подробностей в некие рамки — это упорядочение не жизни как таковой, а нашего на нее взгляда, без чего легко можно впасть в другую крайность — в кажущемся хаосе не заметить устойчивой и прочной тенденции.
Письменно не зафиксированный, опирающийся лишь на прецедент и опыт посольский обычай не был только средством внешнего оформления государственной жизни. Он был одновременно идеологией и бытом, способом существования и символом веры русских дипломатов. Вплоть до 70-х годов XVII в., когда Россия заключила первые договоры о дипломатическом церемониале («посольском чине») с Речью Посполитой (1672 г.), Швецией (1674 г.) и Священной Римской империей (1675 г.), нормы посольского обычая жили в устном предании. Это был обычай, хотя и гораздо более подвижный и гибкий по сравнению с древними народными ритуалами.
Русские дипломаты объявляли его идущим из старины, неизменным и незыблемым, но на самом деле он постоянно изменялся, чутко реагируя на изменения в международной жизни и на особенности развития общества. Это подмечали уже наиболее внимательные из современников. Д. фон Бухау, например, сопоставляя наблюдения С. Герберштейна, относящиеся к первой четверти XVI в., и собственные впечатления, вынесенные из поездки в Россию в 1575–1576 годах, сделал вывод, что за 50 лет в Москве произошли большие перемены в приеме и содержании иностранных послов.
В XVII в. эти перемены стали еще ощутимее: в России, как и в других странах Европы, шла неуклонная формализация посольского обычая, приближавшая его к дипломатическому церемониалу и протоколу нового времени. Ритуал превращался в этикет, на смену идеологии приходила эстетика, что становится особенно заметно в годы царствования Алексея Михайловича. Правда, в 10 —20-х годах XVII в., когда новая династия, еще нетвердо чувствуя себя на престоле, всячески пыталась подчеркнуть свою законность и преемственность, усиленно демонстрировала приверженность «старине», в посольском обычае появились и консервативные тенденции, сильнее начали сказываться не столь резкие прежде различия между русскими и западноевропейскими нормами. В это и только в это время возникают на Западе представления о «мелочном упрямстве» московских дипломатов, часто интерполируемые и на предшествовавшую эпоху.
В целом же посольский обычай Российского государства сложился в XVI в. и просуществовал до конца следующего столетия, когда был частично уничтожен, а частично обновлен реформами Петра I.
Примечания
1
Памятники дипломатически! и торговых сношений Московской Руси с Персией (далее — ПДТСП). — Т. 1. — СПб., 1890. — С. 433.
2
Посольская книга по связям России с Англией. 1613–1614 гг./Подг. текста Н. М. Рогожина, под ред. В. И. Буганова. — М., 1979. — С. 178–179.
3
Carter Ch. Н. The Western European Powers (1500–1700). — L., 1971. — P. 19.
4
Сборник Русского Исторического общества (далее — Сб. РИО). — Т. 129. — СПб., 1910. — С. 96; Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными (далее — ПДС). — Т. 10. — СПб., 1870. — С. 212.
5
Савва В. И. Московские цари и византийские василевсы. — Харьков, 1901. — С. 191. В советское время о европейском характере русского посольского обычая писали С. В. Бахрушин (История дипломатии. — 2-е изд. — Т. 1. — М., 1959. — С. 235–247) и П, П. Бушев (История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586–1612 гг. — М., 1976. — С. 444). О русском посольском обычае см. также Сахаров И. П. Дипломатические обычаи древней России// Сын отечества. — 1852, — № 3–5; О древней русской дипломатии. Речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета доктором прав, ординарным профессором В. Пешковым 17 июня 1847 г.; Белокуров С. А. О Посольском приказе. — М., 1906.
6
Савва В. И. Указ. соч. — С. 191.
7
Сб. РИО. — Т. 129. — С. 263.
8
Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). — Т. 8. — СПб., 1859. — С. 280.
9
Сб. РИО. — Т. 41. — СПб., 1884. — С. 106–107.
